через эту мясорубку. Даже в самые темные дни я находила силы в разных вещах.
Тем летом Эми выступала на фестивале Isle of Wight, где совместно с Rolling Stones исполнила классическую мотаун-песню «Ain’t Too Proud To Beg». Меня там не было, но выступление я видела. Я словно смотрела на благородную, но брыкающуюся на старте лошадь. Эми, как призрак, без малейшего интереса ходила около Мика Джаггера в нетрезвом состоянии – тогда я винила алкоголь.
Пару лет спустя, когда Ричард игрался с музыкальным автоматом, который купили Эми и Блейк, она не дала ему поставить песню Rolling Stones «Honky Tonk Woman».
«Ты же выступала с ними!» – упрекнул он ее.
«Я вышла только, чтобы переджаггерить Джаггера, и я его переджаггерила», – огрызнулась она.
Боже мой, как женщина я, конечно, радовалась ее желанию утереть нос Rolling Stones, но к тому времени она превратилась в озлобленного на весь мир параноика.
В 2007 году выступления Эми с такими звездами, как «роллинги», придавали мне оптимизма. Хоть это и были мужчины, способные лучше контролировать эмоции, все они прошли через подобное в молодости и теперь были на другом берегу. Они пережили давление, огромное внимание и зависимости. Может быть, в группе это переживается проще. Эми же была женщиной-солисткой. Я не понимала, как крутится ее мир, но надеялась, что однажды она справится со всем этим и вернется к написанию музыки. Я всегда искала что-то положительное. «Она сильная, как и я. У нее получится».
Но утром 7 августа моим надеждам едва не пришел конец. Не помню, Митчелл или мой брат Мартин позвонил мне. Я даже не помню его слов – лишь то, что прошлой ночью Эми госпитализировали в больницу Университетского Колледжа после передозировки. Блейк был с ней в Джеффрис-Плейс, когда она побелела и начала трястись. Он перевернул ее на бок и позвонил Джульетт за помощью – я по-прежнему не знаю всей истории. До той минуты я и не думала, что в Блейке есть что-то хорошее.
Почти все утро я провела, пытаясь справиться с тошнотой. Мой телефон разрывался, но отвечать на звонки было сродни мазохизму. Меня оповещали о ситуации через Мартина и Алекса. «Не приходи, они скоро ее выпишут», – говорили мне.
Эми привезли в неотложку примерно в час ночи. Ей прочистили желудок. Позже выяснилось, что дело было не в алкоголе. Она приняла целый коктейль из наркотиков: героин, кокаин, кетамин и марихуану.
Как только Эми выписали, Митчелл отвез ее в отель Four Seasons в Хуке, Хэмпшир, который располагал собственной территорией и мог обеспечить нам приватность, хотя спустя пару часов все вокруг и было заполнено журналистами.
Мы с Алексом приехали туда лишь утром в среду 8-го числа. Как только мы съехали на гравийную дорогу, я испытала знакомое чувство страха. Что меня ждет? В каком состоянии будет Эми? Последние месяцы я отрицала, что Эми была запущенным наркоманом, игнорируя все очевидные знаки. Удивительно, как наш разум блокирует вредную информацию. Тогда я даже не произносила слово «передозировка» – таким жутким оно казалось. Я называла это «инцидентами» Эми. Теперь игра в прятки прекратилась.
Мы прошли мимо стойки ресепшн, и я направилась в номер Эми. Дверь была открыта, и когда я вошла, мир словно остановился. Я взглянула на Эми и меня наполнили чувства волнения, страха и злости. Она была страшно тощей, словно из концлагеря Бельзен. Ссутулившись, она сидела на постели, укутанная в белое полотенце. Я видела шрамы на ее руках – там, где она себя резала. Она походила на призрака. Как до этого дошло? Эми подошла, чтобы обнять меня. Она вцепилась мертвой хваткой.
«Что с тобой происходит?» – сказала ей я.
«Мамочка, мамочка, прости, мамочка», – повторяла она.
Я чувствовала ее страх. Она поняла: это первое предупреждение. Я лучше всех осознавала, что ее «дно» глубже всех других. Нельзя было угадать, когда она решит остановиться, – ее поведение было очень непредсказуемым.
Я едва могла сказать своей дочери хоть слово. Мое тело было на грани. Я молча сидела рядом. Мы обе понимали, что история повторялась. На секунду я вспомнила Эми-малышку. Я снимала целлофановый пакет с ее головы, а она билась в конвульсиях в своих ползунках. И вот снова – двадцать лет спустя – я сижу и думаю, как спасти ее от беды. «Я не могу все время тебя выручать, Эми, – думала я. – Ты должна спасти себя сама».
Тогда многие называли меня холодной и бесчувственной. Я научилась их игнорировать. Не знаю, с чего люди решили, что имеют право комментировать вещи, о которых ничего не знают. Наверное, такова человеческая природа. Но их слова – чистейшая ложь. Я была в ужасе, но старалась оставаться в здравом рассудке. Мои слезы, мольбы и вмешательство в ее драматичную жизнь не помогли бы делу.
Я очень переживала за Алекса. Я знала, как ему трудно видеть свою сестру в таком состоянии, и чувствовала его печаль. Именно он предупредил Эми. «Ты убьешь себя, – кричал Алекс. – Ты не доживешь и до 25, ты же это понимаешь? Тебе нравится такая жизнь?»
Эми не ответила. Она не произнесла ни слова.
«Тебе нужно лечь в клинику, Эми», – продолжал Алекс.
«Нет», – отрезала она. Реабилитация означала конец ее привычкам – ей это не нравилось. Что-то мощное заставляло ее продолжать.
Я знаю: Эми не выбирала смерть. Но она также не выбирала жизнь. Война с зависимостями шла не только в ее теле, но и в ее разуме, и именно это все усложняло. Ошибочно думать, что зависимые могут легко излечиться. Даже под наблюдением врачей существует пожизненный риск рецидива в той или иной форме.
Еще одним препятствием для помощи Эми была она сама. Если слава напоминала огромную фуру, то Эми была настоящим танком: ее было невозможно остановить. Она была упрямой с самого детства, но теперь все стало намного хуже. Она упиралась пятками в землю еще до того, как решала сдвинуться с места. Видит бог, я тоже очень уперта, но Эми была своим худшим врагом.
Клик. Очередная погасшая лампочка в моей жизни. Сидящая на кровати Эми стала для меня прозрением. Намеренно или нет, но в тот момент я решила начать практиковать «кнут и пряник». Хоть этого у меня никогда и не получалось. Я разговаривала с родителями зависимых, которые были вынуждены прекратить общение со своими детьми, пока те не бросали наркотики, и знаю, как ранит душу такое решение. Для меня это было слишком сложно. Я хотела быть рядом с Эми, несмотря ни на что. Я не могла объявить ей бойкот. Просто не могла.
Я дала Эми знать, что всегда готова помочь ей, если это потребуется, и что люблю ее. Однако я не могла позволить ей «засасывать» меня. Эта молодая успешная женщина заставляла переживать всех вокруг, а я поддавалась манипуляциям до тех пор, пока не истратила всю энергию. Я вынуждена была сказать «нет». «Хватит».
Мне тяжело это признать, но первая передозировка Эми заставила меня забыть заезженную идею о том, что я должна исполнять роль родителя день и ночь. Она попросила меня приехать в отель, но не попросила о помощи и не спрашивала моего мнения – оно ее абсолютно не интересовало. Может, я и была ее источником жизненной силы, но даже как мама не могла «исправить» абсолютно все. Это не велосипед ремонтировать или искать новую школу. Я стала наблюдателем, который может лишь бессильно смотреть за самоубийством своего ребенка. Кошмар, который не описать словами.
Несмотря на то что в тот день я физически отошла от дел, вскоре стало ясно, что не думать об Эми невозможно. Она занимала
