отбросить его детские и юношеские годы, то это количество жертв приходится лет на 35. То есть примерно по 80-100 человек в год.
Конечно, и одну жизнь жалко, и одна душа бесценна. Но посмотрим, как ценили души людские правители так называемых просвещённых стран Европы — современники русского царя? Вся Европа знала о Варфоломеевской ночи, когда только в Париже и только за одну ночь по приказу матери-королевы Екатерины Медичи и короля Карла IX было убито около 3 тысяч человек — гугенотов. А во всей Франции — 30 тысяч.
Или возьмём английскую королеву Елизавету Первую. Она правила в те же десятилетия, что и Иван Васильевич Грозный. Только по его приказу было предано казни 3-4 тысячи человек, а она казнила 82 тысячи. 82 тысячи! Почти в 25 раз больше! И её называют Великой!
Все эти людоедские цифры Карамзин знал наверняка, ибо и сам довольно долго был в Европе, и за двести с лишним лет до его писаний сведений о жизни зарубежных правителей, их делах в Россию поступило немало. Путь многих из них был таким кровавым, что на этом фоне “жестокость” Ивана Васильевича Грозного для нормального историка выглядела бы результатом подростковой драки. Но не для Карамзина. Почему? Ответ надо искать в его идеологических воззрениях.
Совсем молодым человеком, в 18-летнем возрасте он вступил в масонскую ложу “Златого венца”. Масоны не любили всё русское — Карамзин не стал исключением. Зато перед тиранами французской революции, которые залили страну кровью, благоговел. Робеспьер, Дантон и другие деятели были его кумирами. А то, что велели убить заключённых в тюрьмах, дабы не тратиться на их пропитание, на это можно было не обращать внимания — необходимость!
С восторгом Карамзин говорил и о Наполеоне. В своём журнале “Вестник Европы” писал, что только безумец может не видеть счастья для Франции в лице Бонапарта.
Получив официальный статус придворного историографа вместе с солидным жалованьем, он решил славить династию Романовых против прежней — Рюриковичей. Последним великим Рюриковичем был Иван Грозный. Ошельмовать его, показать самым кровавым злодеем династии означало дискредитировать всю династию. Так формировался взгляд Карамзина на Ивана Грозного, выстраивался подход к оценкам его личности. Знаменитый церковный историк Николай Дмитриевич Тальберг говорил, что Карамзин буквально ненавидел Грозного. Можно ли при таком отношении ожидать объективного, беспристрастного, как это свойственно нормальному историку, показа исторической личности? Поэтому в источниках Карамзин старался найти то, что отвечало его замыслу: представить Ивана IV в уродливом свете. Неудивительно, что серьёзные учёные и сразу после выхода карамзинского труда, и позднее отрицательно отнеслись к методам его работы. Советский историк Даниил Натанович Альшиц очень жёстко критиковал выбор Карамзиным источников. Подлинных документов в виде актов и других объективных материалов было мало. Зато тенденциозных сведений, порождённых острой политической борьбой второй половины XVI века, лживых записок случайных иностранцев, политических памфлетов, откровенно клеветнических, сознательно изображающих Россию в чёрном цвете, — этого “добра” появилось в изобилии. Чего стоила продукция полевой типографии польского короля Стефана Батория! Он раньше других понял стратегическую роль информационной войны и открыл поток печатной лжи о русском государстве и царе Иване Грозном, с которым воевал. По всей Европе стали распространяться картинки с изображением ужасов, которые якобы творят русские в захваченных городах. Они отрезают головы мирным жителям, грабят их, бесчинствуют. Никакой контрпропаганды поначалу не было, и эти фальшивки, где в зверском виде изображался русский царь, становились лжесвидетельствами.
Или возьмём переписку князя Андрея Курбского с Иваном Грозным. Ну, какая может быть объективность в посланиях Курбского, бежавшего в Литву и начавшего сотрудничать с врагами российского государства? Карамзин и его либеральные сообщники объясняют бегство Курбского летом 1563 года опасением за свою жизнь от беспричинного гнева Ивана Грозного. Однако историки выяснили, что он бежал, боясь разоблачения. Открылась его тайная переписка с литовской властью, где на него рассчитывали как на ценного информатора. Ведь князь входил в близкое окружение царя, знал военные и другие стратегические секреты государства. Первое, с чего он начал, — выдал людей, сочувственно относящихся к России.
Выдающийся русский учёный, сподвижник Петра Великого Василий Никитич Татищев создал первую основательную “Историю России”, где обобщил все известные к тому времени документы и критически проанализировал их. Взгляды Курбского Татищев резко критиковал, считая его чрезмерно пристрастным и потому необъективным. По тем же причинам Василий Никитич призывал не обращать внимания на мемуары иностранцев об Иване Грозном.
А вот правление Ивана IV оценивал весьма положительно. Он считал, что о доблести царя и о значении его для русской истории сказано очень мало. При этом Татищев ругал тех, кто видел в Грозном лишь жестокого тирана.
Но именно таким выводил ненавистного царя Карамзин, опираясь на всякого рода сомнительные, а то и просто фальшивые свидетельства. Один из примеров тому — якобы убийство Иваном Грозным своего сына Ивана. Об этом Европа узнала из сочинения папского посла Поссевино.
Иван Грозный хотел заключить перемирие с Польшей и для содействия в этом обратился к Папе Римскому. Тот решил, что наступает удачный момент, чтобы в русском государстве православную веру сменить на католическую. Для обработки царя Ивана IV послал своего легата Поссевино. Перемирие было заключено, и посол подумал, что его задача скоро будет выполнена. Но русский царь заявил ему, что веру отцов менять не пристало.
Обозлённый и возненавидевший Грозного из-за провала стратегического задания Поссевино ни с чем уехал из Москвы. А через несколько лет выпустил книгу, где обрисовал, как Иван Грозный ударом посоха убил своего сына Ивана. Сам Поссевино, естественно, при этом не присутствовал. Его в это время не было не только в Александровской слободе, где умер царевич, но даже в Москве.
Но версия пошла гулять по миру, хотя никакой другой источник смерть наследника престола в Александровской слободе от руки отца не подтверждает. Однако Карамзин включил версию озлобленного огромной неудачей Поссевино в свою “Историю” как истину в последней инстанции. И она тиражируется по сей день, несмотря на то, что различные исследователи опровергают её, в том числе состоянием здоровья царя. Он в это время сильно болел, каждое движение причиняло ему нестерпимую боль, и дело дошло до того, что его стали носить в кресле.
Версию Поссевино, описанную Карамзиным, подхватил художник Илья Ефимович Репин. В 1885 году на выставке была представлена его картина, которая впоследствии получила название “Иван Грозный убивает своего сына Ивана”.
Писатель и историк Константин Петрович Победоносцев был возмущён ею. Он написал Александру III, что картина полностью выдуманная, фальшивая, ничего этого не было,
