Абстрактная обстановка, не так ли? Государственный переворот — веселое затейничество. Со всем этим фарсом Мирович справился бы и один — так он думал.
Но Мирович — актер.
Ему нужен сообщник. Не столько помощник, сколько слушатель. Какой-нибудь офицерик-балбес, который бы беспрекословно слушал храбрые глаголы вождя. Перед которым можно покрасоваться умом и изобретательностью. Мировичу, эстету бунта, необходима небольшая, но рукоплещущая аудитория.
Подпоручик не бросает пить. Вино сопутствует успеху, Пьяному — и море по колено, и морда на коленях.
4Девятого мая 1764 года Мирович напивается и идет легким, несколько условным, как у всех пьяниц, шагом к последнему приятелю — к поручику Великолуцкого пехотного полка Аполлону Ушакову.
Аполлон, как и Василий, пьян.
Он стоит на карауле при кордегардии у Исаакиевского моста.
У него восемнадцать солдат-атлетов, он смотрит на солнце очами орла, у него золотые офицерские ремни, он поет популярную песню.
Счастливая встреча. Приятели вынимают шпаги и приветствуют друг друга взмахами шпаг. Они — обнимаются.
Мирович восклицает, без предварительных объяснений:
— Все свои силы, весь разум, все помышления мы обязаны к тому употребить, чтобы оного императора Иоанна Антоновича, вызволивши из Шлиссельбургской крепости, привезти в Санкт-Петербург для водворения его на престол всероссийский.
Ушаков еще не слышал о таком дивном намерении своего приятеля.
Но Аполлон понимает Василия с полуслова. Он слышит и радуется. Он откликается на слова Мировича:
— Правильно говоришь! Но нужны обязательства. Друг перед другом. Крепкая клятва. Так давай действовать побыстрее, чтобы в кратчайшие сроки отвязаться от этой галиматьи. А при новом императоре мы утолим все страсти и пожелания наших юношеских сердец.
— Не волнуйся! — восклицает Мирович. — Вся эта, как ты правильно сказал, галиматья — дело на несколько дней. В первую очередь нужно помолиться. Бунт бунтом, а грехи грехами.
— Когда же? — восклицает Ушаков. — Когда же мы можем молиться?
— Тринадцатого мая, — отвечает Мирович. — Тринадцатого! Это число я — люблю.
— И я! — соглашается Ушаков. — Это число — мне нравится. В нем — опасность и приключения. А что делать сейчас?
— Делать что делается! — философия Мировича.
И они делают то, что им делается.
Мирович и Ушаков ходят по кабакам и хохочут. Они тем и другим рассказывают о своем замысле. Одни одобряют. Другие порицают. Все они — собутыльники. Алкоголь всегда настраивает умы на опасные и грозные приключения. Алкоголь раскрепощает даже лакейские сердца и делает их свободолюбивыми.
Чтобы запугать и затравить Екатерину, Мирович и Ушаков ходят по ночам, как бесы, вокруг Зимнего дворца и подбрасывают в подъезды красные конверты. В конвертах — письма. В письмах — подробности заговора. И ультиматумы.
Они советуются с полицейскими. Тайная канцелярия — относится к их глаголам дружелюбно. А полицейские говорят:
— Ну что ж, друзья, бунт бунтом, а тюрьма — тоже государственное учреждение.
Так проходит пять дней.
Предварительная подготовка восстания.
Несравненное руководство двух вдохновенных алкоголиков.
Комедианты; их действия — пустые. Никто не принимает всерьез их немыслимые признания. Даже Екатерина в письме к Н. Панину от 10 июля 1764 года вспоминала:
«Нищая нашла на улице письмо, писанное поддельным почерком, в котором говорилось об этом. С святой недели о сем происшествии точные письменные доносы были, которые моим неуважением презрены».
Вот именно.
Если бы Мирович преднамеренно избрал такой открытый метод бунта, он был бы гениальнейшим стратегом всех восстаний. Лучший метод сохранения опасной тайны — самое широковещательное разглашение ее. Когда все знакомы с тайной — в нее уже никто не верит. Сам факт этой тайны подсознательно выносится за скобки. И тогда начало действий — неожиданный и сокрушительный удар!
Но все несчастье Мировича заключается в том, что он ничего преднамеренно не делал. Он действовал как сомнамбула, как придется.
Тринадцатого мая Мирович и Ушаков идут в церковь Казанской божьей матери. Самая государственная церковь в России. Там принимали присягу многие императоры.
Они приближаются к алтарю настоящим шагом офицеров пехоты и, на всякий случай, отслуживают — сами по себе — акафист и панихиду.
Так поступали ветераны: панихида по самим себе на случай смерти в торжественном бою.
Мирович и Ушаков растроганы. Они дают следующую сентиментальную клятву: если заговор удастся (какие сомненья!), то ни Мирович, ни Ушаков во всю свою блистательную жизнь не выпьют ни наперстка коньяка, перестанут нюхать табак и не побегут уже, как барбосы, сломя голову ни за какой первой попавшейся юбкой.
Крепкая клятва.
С 13 по 23 мая Мирович работает.
Двадцать третьего мая Мирович оповещает Ушакова о результатах работы.
Драматическим голосом он читает ему план действий.
Вот вкратце партитура этой оперы.
Действующие лица: солисты Мирович и Ушаков.
Место действия: Шлиссельбургская крепость.
Время действия: ночь с 4 на 5 июля 1764 года.
Декорации: белые ночи, белая луна и нежное небо, каменные казематы, светятся огоньки Светличной башни, золотится купол церкви святого апостола Филиппа, часовой ходит по стене и поет позывные часового:
— Слу-шай!
А вообще — тишина. Естественно, что откуда-то с окраин раздается трепетный лай собак.
На башне бьют часы — двенадцать ударов.
Как раз в этот момент на Неве мелькает шлюпка.
Это Аполлон Ушаков плывет на шлюпке. У него за пазухой пистолеты. Пули подготовлены.
На Неве блещут блики.
В шлюпке корзина. В корзине провизия. Шампанское, херес, коньяк и индейка, откормленная грецкими орехами. Вина холодные, индейка жареная, еще тепленькая, все завернуто в фольгу.
Мирович стоит на карауле. Он — дежурный офицер. Он — командует караулом. Он — освещен голубоватыми небесами. Он — машет небрежно белой ручкой. Он окликает лодку:
— Стой! Кто плывет?
Лодка останавливается.
Блещут блики.
Ушаков откликается:
— Это я! Мое имя — подполковник ее императорского величества ординарец Арсеньев!
Никакой конспирации. Все должны слышать.
— Часовой? Слышал? — кричит Мирович изо всех сил. — Пропусти ординарца ее величества!
— Слы-шал! Слу-шай! — поет часовой.
Лодку пропускают в крепость.
— Давайте бумагу, подполковник, ординарец ее величества Арсеньев! — кричит Мирович с таким расчетом, чтобы все слышали.
Ушаков-Арсеньев без лишних слов подает бумагу. Бумагу написал сам Мирович. Это — манифест от имени Екатерины. Манифест начинается словами:
«Освободить «безымянного колодника нумер первый», который есть не кто иной, как император Иоанн Антонович. Освободить императора Иоанна Антоновича в самый этот момент, нимало не мешкая!»
Мирович читает манифест с хорошей дикцией.
— Слышал? — кричит Мирович часовому. У часового блестит штык. — Что должен делать часовой в таком случае?
— Слы-шал! Слу-шай! — поет часовой. — Я зна-ю! Слу-шай! В ружье! В ружье!
Часовой объявляет тревогу.
Все солдаты выбегают.
Пока Мирович оповещал манифест, все, так или иначе, проснулись, все уже в курсе дела.
Комендант Шлиссельбургской крепости полковник Бередников Иван выходит на крылечко из своей семейной спальни; каменное крыльцо, на стропилах висят ведра.
Полковник выносит кандалы и цепи.
— Заковывайте меня, ребята! Поскорее! — восклицает Бередников. — Это кандалы и цепи Иоанна Антоновича. Я хорошо расклепал молотком кандалы. Вы ведь знаете, Иоанн — рыжий, а у рыжих такая нежная кожа и вся в веснушках. Я ничуть не повредил его веснушки! Заковывайте меня, я осмелился принудительно содержать в темнице императора. Не надо мне ни суда, ни ссылки. Наденьте на меня цепи и бросайте меня, как там поется в русской народной песне, — «в набежавшую волну»! Пусть я мгновенно пойду ко дну и захлебнусь по заслугам.
— Молодец, полковник! — похвалил Мирович. — И песни знаешь! Честный поступок с твоей стороны, простодушный и новый! Никто не бросит такого полковника на дно Невы. Нечего такому храбрецу захлебываться! Но про цепи — это ты хорошо придумал. Цепи — вот чего столько лет не хватало тебе в крепости.
Бередникова заковывают в цепи, и он благодарит.
Как раз в этот момент солдаты под предводительством Ушакова разбегаются по квартирам гарнизонных офицеров.
— Вы арестованы! — заявляет офицерам Мирович. Он отбирает у них шпаги, ломает сталь о согнутое колено.
— Убирайтесь прочь! — говорит Мирович.
— Как же так? — удивляются офицеры. — А может быть, вы нас убьете? — робко спрашивают два толстяка, Власьев и Чекин. — Убить нас или повесить — как раз благоприятный момент. Это будет торжество справедливости.
