Египетская мораль.
Если челядь напоена таким медом премудрости, то чего же ожидать от остальных.
И Мирович совсем один приступает к исполнению заманчивого замысла.
Двадцатого июня 1764 года Екатерина уезжает в путешествие по Лифляндии.
Она уже две недели путешествует. Заговор нужно приводить в исполнение в ее отсутствие.
Мировичу не терпится.
По графику его караул — в ночь с 7 на 8 июля. Мирович просится в караул 4 июля. В ночь с 4 на 5 июля, в ночь с субботы на воскресенье, весь Петербург пьянствует. А когда Петербург пьян, все антиправительственные действия — воспринимаются, под влиянием алкоголя организм человека настроен антидеспотически.
Мирович в крепости. У него команда — 38 солдат.
Вечер 4 июля. Мирович ходит по крепости. Он старается определить на глаз: где окошко «безымянного колодника нумер первый»? Никто не знает, в какой камере Иоанн Антонович. Знают Власьев и Чекин. Но узнавать у них — нелепо. Они — личные телохранители императора. У них — служба, тайна.
Солнце гаснет поздно.
Последние муравьи уползают в щели крепости. Неподвижные мухи — на потолках. На Неве уже потемнели разводы от рыбы. Спят птицы, спит Петербург.
Мирович возвращается в кордегардию. Он пересматривает манифесты, написанные собственной рукой, — фальшивки. Именем Екатерины II, именем Иоанна Антоновича. Все правильно, все убедительно. Никаких описок, никаких недоразумений. Сердце бунтовщика бьется спокойно. Его ожидает удача.
Он занавешивает окно голубым кафтаном от комаров, от мух, от постороннего глаза. Вызывает своего вестового Писклова. Объясняет ситуацию.
— Бунт! — говорит Мирович, и его цыганские глаза пристально изучают лицо Писклова, гипнотизируют. — Все! — говорит Мирович, отпуская Писклова. — Потом ты будешь майором!
Писклов согласился.
Мирович вызывает трех капралов: Андрея Кренева, Николая Осипова, Абакума Миронова. Капралам он обещает — «потом — подполковниками!».
Он вызывает остальных. Поодиночке. Он сулит им блестящее будущее. Он осыпает их орденами, одаривает именьями, присваивает звания. Он их провоцирует: все согласны, а вы? Солдаты вы, товарищи по оружию или сопливые трусы?
Солдаты отвечают по прусскому уставу:
— Если все согласны, и бунт — будет, и я — последний, — присоединяюсь.
Полутьма в комнате.
Глухо в крепости.
На крепостной стене стоят фонари.
На небе нет звезд. Не темно и не светло. Белые ночи. Белая тьма.
По стене, как по луне, ходит часовой и кричит время от времени, чтобы не уснуть, и голос его раздается еле-еле, как в высоте, в безвоздушном пространстве:
— Слу-шай!
Все хорошо, все просто, солдаты согласны, жарко, сыроватый воздух, летом в Петербурге не бывает темно, только — туманно, воздух сыр и туманен, Мирович лежит на кровати, голубым пламенем мерцают свечи, нужно встать и отдать две-три команды, все — произойдет, успех.
Часы бьют полночь. Пол-ночь.
Часы бьют час. Груст-но.
Часы бьют четверть второго. СТУК В КОРДЕГАРДИЮ! Мирович вздрагивает, вскакивает. Передвинул на столе пистолет.
В дверях фигура.
— Кто ты?
Это фурьер Лебедев. Он рапортует:
— Комендант приказал пропустить из крепости гребцов.
— Пропустить!
Лебедев поворачивается на каблуках, уходит (дверь открыта) в пустоту (дверь закрывается).
Мирович вытаскивает шпагу из ножен, протирает ее суконкой, опускает шпагу на стол (чтобы не услышали, чтобы не зазвенела!), теперь на столе пистолет с пулями, шпага (поблескивает!) и подсвечник с тремя простыми свечами.
Мирович улыбается самому себе, он рассеян, он гасит одну из трех свечей (фитилек давит пальцами, фитилек — мнет), он отодвигает подсвечник на край стола, от себя, поближе к двери, чтобы свет свечей освещал вошедшего, чтобы кровать подпоручика оставалась в тени, невидимка. Актер играет с самим собой в опасность.
Часы бьют половину второго.
Стук.
— Кто ты?
Опять Лебедев.
— Комендант приказал пропустить в крепость гребцов и канцеляриста.
(Кан-це-ля-ри-ста!)
— Пропустить! — Мирович подписывает пропуск на том краю стола, где свечи.
Больше ни слова.
Часы бьют без четверти два. Опять Лебедев.
— Комендант приказал пропустить из крепости гребцов и канцеляриста.
Мирович подписывает пропуск.
(Греб-цов-и-кан-це-ля-рис-та!)
И вдруг! одна мысль! одна-единственная:
«Предательство».
Мирович уже семнадцатый раз на карауле в крепости.
Лебедев стучит по каменной лестнице каблуками, каблуки стучат все тише и тише, как часы, которые останавливаются, как ос-та-нав-ли-ваю-щие-ся часы.
Случайность? Один час — три пропуска. Такого еще не бывало. Ни в в крепости, ни в Петербурге никаких чрезвычайных происшествий. Значит, комендант знает о заговоре, узнал! Солдаты рассказали! Бередников отсылает канцеляристов в Тайную канцелярию! С доносами на Мировича! Больше для торопливости — нет причин!
Мировичу не страшно, он играет с самим собой в страх.
Он лежит в ботфортах и слушает часы. Часы тикают. Часы бьют два раза.
Мирович вскакивает. Не одевается. Как в романах про венецианские приключения, подпоручик хватает шарф и шляпу, оставляет пистолет и шпагу, чтобы случайно вспомнить о них и возвратиться, на лестнице вспоминает и возвращается, распахивает двери, чтобы погасли свечи, одна свеча гаснет, одна не гаснет, колышется огонек, на столе блестит шпага и — тусклый пистолет, Мирович — хватает пистолет и шпагу, локтем — смахивает на пол свечу, свеча на лету — гаснет, Мирович — бежит вниз по лестнице, перепрыгивая в полутьме через ступеньки, ни о чем он не думает, он думает вот о чем: хорошо, что он знает все ступеньки, не спотыкается, — вниз, в солдатскую караульню, он кричит в караульню, в пустую, пьяную полутьму:
— К ружью! К ружью!
Он стоит на лестнице (казарма, камни!) — и тяжело и легко дышит.
Темнота, в темноте вспыхивает огонек, трепещет маленькая, как пальчик, свечечка, она мелькает и падает на пол, на каменный пол (каменного цвета!), вспыхивает тряпка (ружейная промасленная тряпица!), чья-то волосатая рука бьет по тряпке пустым сапогом, стучит железо и дерево, бормотанье, блестит множество пуговиц.
Мирович истерически плачет, без слез, его просто лихорадит: началось!
Солдаты уже унесли ружья, убежали. Мирович без мундира, шляпа упала на лестнице, укатилась (куда-то!), серебряный парик порвался, висит на последней шпильке, ползет по шее, над глазами перепутались волосы (цыган! кудри!), в крепости туман, теплый, светлый, июльский.
— Ружья! пулями! заряжай!
Солдаты заряжают.
Туман совсем не рассеивается и не рассеивает звуки: шомпола и замки звенят в тумане.
Мировича вдохновляет этот оркестр, он уже — на сцене — главный герой. Он отдает приказания бешеным голосом, жестикулирует, а рукава красной сорочки болтаются на локтях.
На крыльцо комендантского домика выбегает полковник Бередников, карлик в очках, в золотистом халате жены, он запутался в халате супруги, маленькая мумия, на лобике блестят очки, он растерялся, у него фальцет:
— Я… ружья заряжать не приказывал! (Кашляет.) Я… тревогу… не объявлял! Сами… самовластье! Дисциплина! Подпоручик Мирович! Объяснитесь!
Мирович объясняется с комендантом, но по-своему: бросается на крыльцо, бьет подполковника (кулаком — в лоб!), карлик в халате катится с крыльца, крошечная лысая головка затерялась в халате, Мирович хватает халат за шиворот и тащит, и бросает халат в караульной и оторопевает — совсем нет коменданта, это пустой халат, расстояние — короткое, до кордегардии десять шагов, Мирович и не почувствовал, как Бередников выпал из халата, подпоручик притащил и бросил пустой халат, комендант пропал, ну и пусть — пропал так пропал!
Повсюду солдаты зажгли факелы.
Факелы сильно сияют в тумане, — нимбы.
Лихорадка охватывает всех.
— Примкнуть штыки! Обнажить тесаки! Мы должны умереть за государя!
— Мы! должны! умереть!
— Где гарнизонная команда? Пусть присоединяются!
— В три шеренги становись!
— Какой туман! Где казарма? Где гарнизонная команда?
— Стой, кто идет? Стой, сволочь!
Мирович со шпагой и с пистолетом:
— Иду к государю!
— У нас нет государя! Где государыня?
В тумане голос:
— Часовой, почему не стреляешь?
Выстрел!
Еще голос:
— Всем фронтом пали!
Залп!
Мирович тоже кричит:
— Всем фронтом пали!
Залп!
У Мировича — 38 ружей, у гарнизонной команды — 16. Беспорядочная перестрелка. Стрельба в пустое пространство, приблизительная стрельба, — туман!
Около склада пожарных инструментов солдаты окружают Мировича. Передышка в стрельбе. В тумане передвигаются лишь лица солдат. Мирович вынимает манифест, написанный им самим от имени Иоанна Антоновича. Мирович читает манифест бешеным голосом!
