Мы идем, руками подтягивая брюки, и я вижу, что мои ботинки уже по шнурки заляпаны грязью.
А вдали, в глубине, стоит дом – издалека примерно похожий на тот, который Ленинский, 13, где жила одна женщина, которую мы с моим другом любили в свое время – оставаясь друзьями, кстати говоря. Но сейчас этот дом выглядит совершенно иначе. Тот был (и остается!) по проекту Щусева, тяжеловесно-угловатый, немного даже конструктивистский. Точнее сказать – медленно пережевывающий наследие конструктивизма.
А это – безымянный шедевр советского барокко. С гранитным цоколем, колоннами, статуями рабочих, крестьян, ученых и спортсменов на крыше, с высокими закругленными окнами, с лепными балконами. На стенах виднеются штук пять мемориальных досок.
Идти к этому дому надо через дикую грязь, по косым зыбким мосткам через ямы.
Иду и думаю: «Елки, сейчас пять часов. Посидим-выпьем – стемнеет, и как я отсюда выбираться буду? Ноги ведь переломаю…»
Очень страшный сон в трех частях
29 апреля 2016 года
1
Я сижу за компьютером, но не работаю, а слушаю хорошую музыку, какую-то оперную арию. В ушах у меня наушники. В комнате темно, только экран компьютера светится. В соседней комнате, я знаю, сидит моя жена, тоже за компьютером. Ее комната ближе к входной двери. Сквозь музыку я слышу, как в дверь звонят. Жена кричит мне:
– Сиди, сиди, я сама открою.
Я слышу, что она открывает дверь, с кем-то разговаривает. Несколько голосов слышно, мужских и женских. Три человека, самое маленькое. Мне интересно, кто пришел. Я встаю из-за стола. В эту секунду слышу, как хлопает дверь. Я отодвигаю ногой стул, но на голове у меня наушники, я их снимаю, кидаю на стол, выбегаю в коридор – и вижу освещенную тусклой лампой прихожую. Никого нет. Ни жены, ни визитеров. Подбегаю к двери, распахиваю ее – пусто. Лифт неподвижно висит в шахте. Не слышно ничьих шагов. Я возвращаюсь в квартиру, на всякий случай обхожу ее всю. Никого. Ложусь на диван и засыпаю.
2
Просыпаюсь и думаю: ладно, не надо волноваться. Ничего страшного. У соседей что-то случилось, вот она к ним и побежала. Да и вообще мало ли что! Все будет хорошо. Успокаиваюсь, иду в кухню пить чай. Из сеточки, которая вставлена в чайник, хочу вытряхнуть старую заварку. Вижу, что мусорное ведро переполнено. Беру за ушки пакет, вставленный в ведро, завязываю его, и в тапочках выхожу на лестницу к мусоропроводу.
Щелк! – за мной захлопывается дверь.
Что за черт? У нас ведь дверь без этих штучек, закрываем всегда ключом. Однако сейчас дверь оказалась закрыта. Я дергаю ее – никакого впечатления. Стучу, звоню – никто не открывает. Да и некому открывать – жена ведь куда-то ушла.
Выхожу во двор. Стою на крыльце и вдруг соображаю, что все потерял.
В том числе и работу. Вспоминаю, что меня на днях уволили из какой-то конторы, где я работал лет пятнадцать. И непонятно, что делать.
Вдруг ко мне подходит какой-то мужчина приятной наружности и говорит, что мы с ним знакомы, встречались на какой-то конференции. Я делаю вид, что узнаю его. Он спрашивает:
– Как дела, как поживаете?
Я честно отвечаю:
– Неважнецки. Работу вот потерял. А кругом такая жуткая безработица.
Он говорит:
– Решим вопрос! Поехали!
3
Мы садимся в его машину, и он говорит:
– Есть отличная работа. Сейчас, из-за безработицы, сильный взлет криминала. Очень много убийств и якобы убийств, типа там внезапная смерть, отравление, утопление, выпадение из окна… Сейчас нужны люди, которые умеют делать вскрытие трупа. Я могу научить. Это довольно просто. И очень хорошие деньги.
– Здрасте! – говорю я. – Судмедэксперт или патологоанатом – это же медицинское образование! Я же не врач!
– Я же не говорю «судмедэксперт» или «патологоанатом»! – объясняет мой новый друг. – Помощник патологоанатома, вот ваша работа. Ваша работа вскрыть! – говорит он.
Тем временем мы оказались в какой-то комнате, заваленной трупами.
– Ваша работа вскрыть! – говорит он, размахивая прозекторским ножом. – Эксперт вам скажет: «дайте кишечник!» или «покажите печень», «откройте и выньте сердце». И вы будете вот так – раз!
Он распарывает живот трупа, достает печень. Щипцами перекусывает ребра, раздвигает их, обнажает сердце, подрезает артерии и ловко выковыривает его.
– Тренируемся! – говорит он, подавая мне нож и подводя к новому трупу. – Левую почку! Селезенку!
Я со странным спокойствием взрезаю брюшину. Бритвенно острым ножом очень легко орудовать. Мешает только запах. Я говорю:
– Воняет.
Он отвечает:
– Да ладно вам. Принюхаетесь. Это еще свежачок, дня три, не больше. Ну, не фиалки, конечно. Эх, не нюхали вы трехнедельного трупешника! – И хохочет.
Я тоже вежливо улыбаюсь.
Вдруг он говорит:
– Смываемся! Быстро!
И вот мы едем в машине по Москве. Машина у него марки “Opirus”, такой как бы корейский «Бентли». Сижу рядом с ним, все заднее сиденье забито трупами.
Въезжаем во двор, останавливаемся у подъезда. Трупы складываем в громадные сумки. Мой новый друг – человек несусветной силы: обвешивается этими сумками и бодро бежит к лифту, я порываюсь ему помочь, он любезно говорит: «ах, что вы, что вы».
Входим в громадную квартиру. Коридор раздваивается. Он идет левее, я – правее.
Я вдруг вспоминаю, что я здесь был и даже, кажется, жил. Квартира из прошлой жизни. Вхожу в гостиную. Слева дверь с матовым стеклом – вспоминаю, что там столовая. В ней зажигается свет, сквозь матовое стекло я вижу, как этот человек достает трупы из сумок.
А в гостиной полумрак. На диване полулежит женщина, я понимаю, что знаю ее, что она тоже – из моей прошлой жизни. Она поднимает голову, улыбается мне.
Я присаживаюсь на корточки в изголовье, глажу ее по голове и говорю:
– Как я рад, что ты довольна! Что ты в хорошем настроении!
– От тебя воняет, – говорит она. – Что это?
– Это трупы, – отвечаю. – Но ничего. Я уже почти не чувствую. Принюхался И ты привыкнешь.
Она смотрит с ласковым недоумением, ей кажется, что я шучу.
Я быстро целую ей руку, встаю и иду в столовую.
Там на трех стульях лежит труп, похожий на испанского гранда – прямо с картины Веласкеса. Смуглый, кудрявый, усы кончиками вверх, смотрит козьими стеклянными глазами.
– Что надо из него достать? – спрашиваю я.
– Ничего. Надо ему обрубить ручки-ножки, чтоб упаковать в кубик, – говорит мой новый друг. – И голову тоже, конечно, отсечь.
Я взрезаю ему шею. Трещит холст. Я вижу, что располосовал картину.
– Зачем? – кричу я. – Глупо!
Просыпаюсь – и мне первые секунды жалко, что я испортил старинное полотно. Может, это на самом деле Веласкес был…
Рецензия
сон на 3 мая 2016 года
Сегодня под утро приснился Михаил Михайлович Бахтин. Таким, каким я его видел единственный раз в жизни в 1970 году, в доме престарелых, – старый, лысый, курящий сигареты «Столичные» одну за одной.
Бахтин лежит на больничной кровати, которая стоит посредине комнаты. Я сижу рядом на табурете. С другой стороны кровати над Бахтиным нагнулась – нет, не медсестра, а какая-то его помощница, секретарь или референтка (излишне говорить, что на самом деле никаких секретарей-референток у него не было – это же сон). Она молодая, лет тридцати самое большее. Высокая, темно-русая, безупречно одетая, очень красивая – и вдобавок с упоительной попой, которая выглядывает из-под ее короткой юбки, когда она нагибается. Она, кстати, в чулках на подвязках, отчего зрелище становится еще более прекрасным.
Бахтин ловит мой взгляд, затягивается сигаретой и улыбается.
Референтка говорит:
– Михаил Михайлович, тут к вам пришли эзотерики.
Бахтин отвечает, стряхивая пепел в синюю тарелочку, стоящую у него на груди:
– Да какие это эзотерики, бог с вами… Эзотерики в наше время! Смех один. Дурью маются. Гоните их прочь.
Она уходит.
Я спрашиваю Бахтина:
– Михаил Михайлович, а вот книга такого-то (во сне я говорю название и фамилию автора), как она вам?
– Умный человек, образованный, – говорит Бахтин. – И написано очень хорошо. Но в целом книга – говно.
Очень и не очень
женщина фейсбуковского возраста
Пятого мая 2016 года я вывесил в Фейсбуке коротенький пост. Некую, так сказать, зарисовку с натуры. Вот такую:
«По бульвару, где мы с Олей гуляем вечерами, ходит женщина. Тоже гуляет.
Она не очень молода. Лет сорок с чем-то. В правой руке, в некотором отдалении от уха, она держит телефон. Оттуда доносится мерный негромкий голос. Кажется, она слушает лекцию. Или аудиокнигу. Или какую-то радиопередачу, где самовлюбленный политобозреватель всё говорит, говорит, говорит…
Она идет по часовой стрелке, мы – против. Бульвар длинный, мы делаем круг и снова встречаемся. Она все так же слушает голос из телефона. Потом вдруг говорит: “Да, да!.. Ага. Да”, – и уходит на новый круг, все так же держа телефон в трех дюймах от уха.
