– А, ну да… – изрёк Фрукт.
– Да ладно! – Чапа был в явно благодушном расположении. – Лишь бы Пупку нравилась, а нам-то чё?!
Пупку нравится всё, что в юбке и шевелится, – Фрукт загасил маленький, почти до фильтра докуренный «бычок» в мокрой крышке от солёных огурцов, – у него гормоны бегают.
– Что бегает?! – Аделаида не верила ушам. Слово «гормоны» она знала, знала, что они бывают «мужскими» и «женскими», но, что это знал Фрукт и, ни капельки не стесняясь, говорил о гормонах вслух, было очень неожиданным!.. Да ещё в её присутствии, в присутствии «девочки из хорошей семьи»! Он её совсем не уважает? Она ведёт себя как-то не так? Может, не надо было входить к ним – двум пацанам на балкон? Вот теперь во что это выливается! Говорить о мужских гормонах Пупка – это верх неприличия!
– Гормоны бегают! – Манштейн стряхнул со штанов упавший пепел. – Ты чего ёрзаешь? – Он состроил свою знаменитую ухмылку и поправил на шее белый шарф. В свете уличного фонаря улыбка-ухмылка казалась особенно кривой и противной.
«До чего он всё таки некрасивый!» – в очередной раз удивилась про себя Аделаида. Но ещё более странным было то, что ей хочется поговорить именно с этим непонятным типом, произносящим слово «гормоны», как будто он рассуждает о блюде зелёного горошка!
– Можно подумать, ты о гормонах слышишь впервые! Или ты удивилась, что о них слышал я? – Фрукт потянулся к пачке за новой сигаретой. – Так прости, у меня мама врач. Гормоны бывают не только половыми. Гормоны – это продукт функции желёз внутренней секреции, и говорить о них совсем не порочно.
«Ишь ты! Слова-то какие знает!» – Она вдруг без причины неожиданно разозлилась.
– Тебе в целом ничего не стыдно! – В Аделаиде вдруг возопила «женская гордость», и пришли на ум всякие разные, годами вдалбливаемые, мысли о «целомудрии» и «девичьей непорочности». Видела б её сейчас мама на веранде в темноте одну с двумя курящими папиросы одноклассниками.
– А почему должно быть стыдно? – Фрукт сделал неопределённый жест рукой. – Гормоны иметь можно, а говорить о них нельзя? Что-то я не совсем понимаю…
– Я пошёл, потанцую, а от ваших медицинских бесед меня на сон потянуло! – Чапа лениво поднялся со стула и направился в комнату.
– Так почему стыдно? – Фрукт явно был настроен на дискуссию.
«Что теперь было рассказывать?! Что „самое дорогое у девочки – это её честь“, а такими разговорами эта самая „честь“ оскорбляется?! Что „береги платье снову, а честь смолоду“ и так далее, всё то, на что её натаскивала мама? Ведь явно он всё знает сам, просто прикидывается! А зачем прикидывается? Хочет выяснить, что по этому поводу думаю я? А-а-а! Скорее всего он хочет проверить на вшивость!» – Аделаида вспомнила, как мама ей рассказывала всякие случаи, когда мальчик устраивал девочке разные «проверки», чтоб узнать – порядочная ли она на самом деле, или только притворяется?
Аделаида впервые в жизни столкнулась с реальным интересом к своей персоне и очень затруднялась его расценить. «Чего это он? – прокручивала в голове Аделаида. – Какое ему дело до того, что я знаю и чего не знаю! Может, хочет кому-то про меня сказать, чтоб опозорить? Или… или… вдруг… а… вдруг он влюбился в меня?! В меня?! Нет, этого не может быть! Так ему вроде Карина нравится?..»
Аделаида сама пока ни разу не «влюблялась», но по простоте душевной думала, что тот, кто её не дразнит и не подшучивает над ней – влюбился! Как же иначе объяснить это поведение? Как только она замечала, что кто-то «влюбился», она сама начинала присматриваться к мальчику, находить в нём какие-то положительные черты и уговаривала себя, что он вроде как «ничего», что если не обращать внимание на овечье выражение лица и совершено кривые ноги, то он очень даже «симпатичный»… Она смотрела на него другими глазами, на переменках чаще проходила мимо его класса, пришивала свежие воротнички к форменному платью, которые сама шила, по утрам аккуратней причёсывалась. Вся эта «любовь», однако, продолжалось до тех пор, пока очередной любовный «объект» не произносил где-нибудь на очередной линейке:
– Эй! Слышь, хозобочка! Иди быстрее! Шевели булками!
И вот тогда в ту же секунду всё возвращалось на круги своя. Аделаида, конечно, переживала очень, но уже через неделю выбирала себе новый объект для влюбления. Ей чтобы утром вставать, чистить зубы, учить уроки постоянно, всё время чисто физически надо было пребывать в состоянии постоянной «влюблённое™». Но это всё было так, мимолётно и по чуть-чуть. А вот чтоб влюбиться по-настоящему, как все другие девчонки – такого пока не было…
Пауза стала затягиваться.
– Ты чего, спишь, что ли? Почему стыдно, спрашиваю?
«Совсем как Маленький Принц, – неожиданно, так же как и разозлилась, успокоилась Аделаида, – он тоже если задавал вопрос, всегда хотел ответа!»
От мысли, что она сравнила Манштейна с Маленьким Принцем, ей стало неловко даже перед самой собой, и она покраснела. Но в лоджии было темно, и Манштейн краски, залившей Аделиадины щёки, не заметил.
– Потому, что есть вещи, о которых вслух не говорят! – единственное, что нашлась сказать она.
– Так я и хочу понять, почему!
– Некрасиво!
– Иметь эти вещи – красиво, а говорить о естественном, значит, некрасиво?
– Чего пристал?!
– Я не пристал! Это ты пришла поговорить! Кстати, Адель, я смотрю – ты же неглупая баба, а…
Аделаида, совершенно не отреагировав на «бабу», дёрнулась:
– Как ты сказал?!
– «Баба»?
– Нет! «Адель»!
– Да! А что? По-моему, очень красиво! И ни с кем не спутаешь, на всю школу – всего одна Адель! Наташ, Свет, Ир сколько хочешь. Лишь одна с редким благозвучным именем «Адель»!
Аделаида тихо офигела! Она никогда не задумывалась, что её никогда ни с кем не спутаешь, можно спутать кого угодно, только не её… Как ей не приходило в голову при знакомстве говорить «Адель»! Сколько она терпела за свою нестандартную внешность, так ровно столько же приходилось выносить и за длинное, непонятное и напыщенное имя «Аделаида», которым зачем-то назвала её мама. Как она мечтала быть какой-нибудь простой Таней, или несчастной Олей! Как она завидовала простому, привычному для слуха, человеческому имени! От имени «Аделаида» проблемы только утраивались. Может, её и не заметили бы лишний раз, внимания лишний раз не обратили, но когда кто-то звал: «А-де-ла-и-да!», то тут уж все вокруг оборачивались, чтоб взглянуть: что это там за «Аделаида» такая? Вот она – большая и мощная! И имя у неё такое же толстое и длинное! Действительно! С этого дня она будет «Адель»! Это тоже необычно, но, по крайней мере, не так накручено.
– Так вот, говорю, как-то странно себя ведёшь…
– Что значит «странно»? – Аделаида совершенно искренне не понимала, что Фрукт имеет в виду.
– Чего ты жмёшься по стенкам? Чего ты постоянно прячешься? Тебе что, в облом, что на тебя обращают внимание?
Аделаида во все глаза смотрела на одноклассника.
Если б это говорил не Фрукт – предмет всеобщих насмешек и любви, она бы просто подумала, что он над ней издевается! Однако Фрукт, в отличие от Аделаиды, был именно этими двумя объектами, она же – только одним! Мама тоже говорила, что она должна быть «лучше всех», «ведущая» и ещё много всяких мерзостей. Но мама говорила не так, как Фрукт. Она старалась внушить Аделаиде, что та «выше всех», что она «очень красивая», а дразнят её из какой-то «зависти», хотя чему тут было «завидовать»?!. Манштейн же философствует со знанием дела, как бы изнутри. Поэтому вовсе не обидно и даже интересно, хотя и очень грустно:
– А тебе не в облом?! – у Аделаиды защипало глаза!
– Мне-е-е?! Ты знаешь, нет! Мне очень весело! Я живу в свой кайф. А тебе всё время плохо.
– Много ты понимаешь! На тебе вон всё болтается!
– При чём здесь «болтается»?! Не о том разговор. Ты ведёшь себя так, что вызываешь желание дразнить, подкалывать, издеваться! По тебе же видно, что тебе это по меньшей мере неприятно, а в целом, скорее всего, очень больно! Ты работаешь на толпу. Толпа, она же и есть толпа! Стая гончих будет гнаться за самым слабым и больным волком. Причём, именно вся стая! Даже самый последний шакал. За здоровым и сильным волком пёс ещё подумает, стоит ли ему бежать! Так если слабый волк не побежит, а сам развернётся к псу мордой, да ещё щёлкнет клыками, будь уверена – всё желание и радость погони у псов пропадёт! Тебя дёргают по поводу и без повода.
Да-а-а… Пожалуй, такого она не слышала ни от кого и никогда! Мама не видела её чёрного пуха на щеках и под носом, прыщей, толстых очков, широкой спины. То, что спина широкая – мама не видела, а что сутулая – её раздражало!
Ты должна быть ведущая! – вспомнились мамины слова. – Ты должна быть блестящая! Ты должна быть лучше всех! Тебе должны завидовать!
Как могло произойти, что новый одноклассник, проучившийся с ними без году неделя, совершенно чужой человеку видел её больным, затравленным волком, а родная мать требовала от этого растерзанного волка-одиночки «блеска»?!
