Босс усмехнулся.
— Дальше. За постом имеется стальная дверь на лестницу, открывается картой. Карта — вот она.
Главарь бросил «Де Ниро» через стол пластиковую карту. Тот взял, повертел ее в руках.
— Дверь на втором этаже открывается этой же картой. Больше никакой охраны нет. Только секретутка, он и сейф.
— Значит, пойдем завтра в обед, — заметил «Де Ниро».
— Да, — кивнул босс. — И имей в виду: товар у них левый. И если вы его возьмете и свалите — они заяву в ментовку делать не будут. Скажут: гоп-стоп был, а взять ничего не взяли. И менты искать товар не будут — только они сами. Но если вас повяжут во время дела, то… Сам понимаешь…
«Де Ниро» сунул пластиковую карту в карман, молча встал.
— А ты водилу нашел? — остановил его главный вопросом.
Тот кивнул.
— Кто?
— Он лучший. Самый лучший.
Москва, проезд Шокальского.
29 декабря, 20.10.
(Прошло семь часов и десять минут после события)
Когда мы вошли ко мне домой (две комнаты в девятиэтажке), Лия немедленно, даже не разувшись и не сняв шубки, осмотрела квартиру. Прошлась поочередно по кухне, спальне, гостиной. Она кружила по комнатам, словно рысь: высматривая, вынюхивая, сопоставляя. Даже заглянула в ванную и туалет. Когда не обнаружила ни засады, ни других мужчин или женщин, маленько расслабилась. Пружинка, всю дорогу будто дрожавшая внутри ее, слегка разжалась. Она скинула полушубок, сапожки. Прошла в гостиную и со вздохом опустилась на диван.
Я понял, как должен действовать. Пошел на кухню, смешал коктейль — старое доброе «Северное сияние»: две части шампанского, одна — коньяку. Коль скоро я ради нее рисковал жизнью, то хотел получить за это вознаграждение.
Когда я вернулся в гостиную, она сидела на диване, поджав под себя ноги.
— Выпей, — я протянул ей бронебойное «Северное сияние». — Тебе надо расслабиться.
Она покорно взяла бокал, сделала три больших глотка.
— Зачем, — кокетливо улыбнулась, — ты хочешь, чтобы я расслабилась?
Я пожал плечами:
— Похоже, у тебя сегодня был тяжелый день.
И отхлебнул из своего бокала — я пил чистый коньяк.
— Тебе тоже досталось, — хихикнула она.
Безотказное «северное сияние» начинало действовать. Лия разрозовелась и на глазах из стальной превращалась в пластилиновую.
— Да, слегка, — согласился я.
— Ну и видок у тебя был, — засмеялась она, — когда я этого типа подстрелила…
— Ты что, все время с собой пистолет таскаешь? — спросил я.
— Нет, сегодня первый раз в жизни, — заверила Лия.
Я плюхнулся на диван рядом с нею. Она залпом допила умопомрачительный коктейль. Я свой коньяк — тоже.
— Вот видишь, первый раз в жизни взяла оружие, — снова хихикнула Лия, — и оно мне сразу пригодилось.
Я потянулся ее обнять. На этот раз она не сопротивлялась.
— Умм, вот как? — прошептала она. — А ты уверен, что хочешь со мной связываться?..
Я поцеловал ее.
— Может, я влюбился в тебя с первого взгляда.
На пол рухнул ее пустой бокал — загромыхал, но не разбился.
— Погоди, — она высвободилась из моих объятий. — Я пойду в ванную. — И понизила голос до интимного шепота: — А ты пока можешь приготовить постель.
— Полотенце на крючке чистое. Я как знал, что ты сегодня придешь ко мне.
Она выскользнула из комнаты.
Я не бросился, словно сексуальный маньяк, сразу готовить для нас кроватку. Когда из ванной донеслось шипение душа, я надел перчатки и залез в ее сумочку. Надо же знать наверняка, с кем имею дело.
Первым делом достал связку ключей, паспорт, права и читательский билет в Историческую библиотеку. И никакого, разумеется, разрешения на ношение оружия.
Я открыл документы. Девушка и в самом деле звалась Лией — точнее, Лилией Григорьевной Алябьевой, двадцати пяти лет от роду. Не замужем, детей нет, прописана в Москве, на улице Первого Мая.
Права выданы семь лет назад. Документов на машину почему-то нет. Мобильного телефона — тоже.
Я вытряхнул на диван остальное содержимое сумочки. Помада и пудра от Диора, расческа, кошелек, гормональные таблетки. Будем надеяться, что сегодня она не забудет их принять.
И еще в сумочке был пистолет. Старый добрый «ПМ» — пистолет Макарова. Его рукоятка почему-то была вся перепачкана землей.
Я осторожно взял его в руки, выщелкнул обойму. Проверил.
В обойме не хватало не одной, а пяти пуль.
И тут вода в ванной стихла.
Я судорожно покидал все содержимое сумочки обратно. Снял перчатки и зашвырнул их под диван. В тот самый момент, когда я распрямился, она появилась на пороге: завернутая в полотенце, босая, дьявольски соблазнительная.
Я сделал к ней два шага и заключил ее в свои объятия.
Полотенце упало на пол.
Москва, Остоженка.
29 декабря, 13.15.
(Через десять минут после события)
«Вау-вау-вау!!!» — доносился оглушительный звук сирен. Две милицейские машины, «десятка» и «Крайслер», неслись друг за другом по старой тихой Остоженке по направлению к Садовому, разгоняя чинный поток автомобилей и привлекая внимание прохожих. Автомобили шли на пределе, но впереди них, против движения, с гибельной скоростью, ловко, в последнюю секунду уворачиваясь от встречных машин, летел «Марк IV».
Вот он проскочил на красный на пересечении с Еропкинским переулком — сворачивающий из переулка «Мерседес» едва не впоролся ему в бок, завизжал тормозами, остановился в пяти сантиметрах… А когда маневр «Марка» постаралась повторить милицейская «десятка», то, несмотря на квакающую сирену, ментов не пропустил «Хаммер». Он врезался прямо им в бок, отшвырнул «десятку» на тротуар. Следующая «ПМГ» чудом миновала завал и понеслась вдогонку за «Марком», а тот уже огибал, опять же по встречной, пробку на мосту через Садовое кольцо.
На спуске с моста в лоб ему едва не впилился новенький «Ниссан» — убегающий «Марк» чудом увильнул от него, а потом по широкой дуге, бешено сигналя и подрезая попутный поток, стал смещаться в крайний правый ряд. По такой же траектории пошел следом и милицейский «Крайслер». Он чиркнул бортом о новенькую «БМВ», отлетел, выровнялся, не остановился, задел встречный «Гольф», но все-таки каким-то чудом вырулил к подножию моста.
А «Марк» в это время резко, с помощью разворота (задымились покрышки!), свернул направо под «кирпич» и понесся, отчаянно сигналя, по односторонней улочке к Садовому кольцу. Милиционеры вырулили туда же, но это был их последний успех. «Газель», несущаяся навстречу, врубилась в «Крайслер», раздался глухой удар, а потом скрежет рвущегося металла и звон разбитого стекла.
Москва, проезд Шокальского.
30 декабря, 7.40.
(Спустя 20 часов 35 минут после события)
…Раздался глухой удар, скрежет рвущегося металла, звон разбитого стекла — и Лия в ужасе дернулась и проснулась.
Она лежала в незнакомой постели, заботливо укутанная, вся в поту. Место рядом с ней оказалось пустым. Из кухни доносилось завывание кофемолки. И тут она вспомнила все вчерашние сутки. Утро, день и вечер были ужасными, а вот то, что происходило дальше, в квартире ее спасителя… И квартира, и ее хозяин оказались совсем неплохи. Вася был заботливым, нежным и в то же время каким-то… несгибаемым, что ли.
Лия выскользнула из-под одеяла, накинула на себя его рубашку — в качестве халатика она пришлась ей как раз впору. В коридоре первым делом глянула на себя в зеркало: все в порядке. Никакой косметики, а румянец шикарный, и глаза горят, и волосы спутаны с небрежной элегантностью. Да и Васина рубашка ей идет.
Лия думала незаметно прокрасться в ванную, но Василий выглянул из кухни, радостно проорал:
— О, проснулась! С добрым утром! Иди кофе пить!
Он тоже выглядел что надо: красивый, рослый, мускулистый. Мышцы так и перекатываются под фартучком на голое тело. И глаза у него тоже сверкают.
Нет, здоровый секс еще никому в этой жизни не вредил.
Плюс сваренный Васей кофе пахнул очень соблазнительно.
На кухне Лию ждала яичница с ветчиной, и толстый ломоть хлеба с маслом, и свежевыжатый апельсиновый сок. И даже тарелка геркулесовой каши.
— Ой, Васечка, какой ты хозяйственный, сколько всего наготовил! Но я в жизни столько не съем…
— Тебе надо восстанавливать силы, — безапелляционно отрезал Вася. — Так что лопай!
Запахи съестного щекотали ноздри, уютно лопотал телевизор со своим утренним «брекфест-шоу», а ела она последний раз сутки назад. И Лия уселась за стол и принялась, как Вася изящно выразился, именно лопать. Наворачивать и яичницу, и хлеб с маслом, и сок, и кофе.
— Ой, как вкусно все! — протянула она, утолив первый голод. И лукаво спросила: — Ты, наверно, поваром работаешь?
