— Записал, — кивнул Погодин.
— И еще… Нужно все-таки проверить пишущую машинку нашего мэтра. Сличить текст в письме от Литератора с экспериментальными образцами. Неофициально пока, негласно…
Погодин только руками взмахнул, будто лететь куда собрался — но точно не в теплые благодатные края.
— Как же я это сделаю? — взмолился Федя.
— Да это я не тебе, — отмахнулся Горохов, — это я Андрею Григорьевичу поручу.
Я в ответ кивнул, а мысленно уже прикидывал, как бы мне проникнуть в кабинет Всеволода Харитоновича и набить на его машинке экспериментальный текст. Задачка совсем непростая, мыслей пока нет, но что-нибудь придумаю.
* * *
Вечером того же дня я отправился на склады горпромторга Литейска. Анатолий Игнатович Рубилин был на своем рабочем месте — отпускал груженый ГАЗик с каким-то барахлом в очередной магазин города. Подписывал бумажки, воровато озираясь по сторонам.
Судя по всему, не все чисто у Анатоля. Оно и понятно, при нарастающем дефиците — махинации в сфере торговли процветали уже не только на складах и в магазинах, но и на советских рынках, где ушлые оптовики отжимали у частников продукцию по сходной цене. Торговать «своим» в СССР разрешено. Вот только это «свое» зачастую, проходя через администрацию рынка и приближенных к ней лиц, неожиданно поднималось в цене. Правонарушений в Союзе по линии БХСС выявлялось много, но вот верхушка почти всегда оставалась нетронута. Уголовные дела данной направленности росли, как грибы после дождя. Чтобы разгрузить следователей, первую часть статьи 154 УК РСФСР чуть ли не только что, с весны этого года отдали в ведение дознания — теперь уголовные дела по спекуляции вели и направляли в суд не следователи, а оперуполномоченные БХСС, которым пока не хватало навыка в подобной деятельности.
Я вышел из машины и велел водителю ждать наготове. Сашок лениво кивнул, высматривая через опущенное стекло стайку молоденьких кладовщиц в сатиновых халатах.
Девушки задорно смеялись о чем-то своем, а Санька приглаживал усики, улыбался им, порываясь выйти из машины, но не осмелился меня ослушаться.
Я прошлепал к нужному складу и вырос за спиной деляги:
— Здравствуйте, Анатолий Игнатович.
Тот вздрогнул и чуть не выронил ручку, а мне почему-то вспомнилась фраза из рекламы девяностых: «Заплати налоги и живи спокойно».
— А, это вы, Андрей Петрович, — парень выдохнул, но по бегающим желвакам было видно, что булки он не расслабил. Правильно делает, не просто же так я тут появился…
Я подождал, когда пузатый водитель с черными от мазута пальцами залезет в кабину ГАЗика и тронется, обдав нас сизым выхлопом.
— Дело у меня, Анатоль, — многозначительно выдал я.
— Дело? — завсклада сглотнул.
— Да ты не ссы, не уголовное. Пока во всяком случае.
— Давайте пройдем в помещение, — Толя продолжал профессионально озираться, будто ждал подвоха с моей стороны.
Мы вошли в пыльную прохладу склада.
— Что у тебя с Варей? — в лоб спросил я.
— А какое это имеет значение?.. Люблю я ее! — вдруг с вызовом ответил парень, даже плечи попытался расправить. — Вот вы приехали в командировку, а потом уедете. А ей здесь жить!
— Да ты не кипятись, я как раз по этому поводу и пришел.
— Хоть бейте меня, хоть режьте — не отстану я от нее…
— Резать — это по твоей части, — хмыкнул я, припомнив ему выкидуху в подворотне. — Но ты меня не так понял, Анатоль… Я, наоборот, за ваше, так сказать, будущее семейное радею… Сечешь?
— Как так? — захлопал ресницами Толя, оживившись, даже бакенбарды у него затопорщились.
— Варя — девушка хорошая, красивая, стройная, — медленно и будто смакуя перечислял я достоинства следачки, Анатоль аж зубами скрипнул, но смолчал. — Так и быть, отпущу я ее… Живите, как говорится, долго и счастливо.
— Правда? — выдохнул парень.
— Правда, — подмигнул я. — Но ты кое-что должен сделать для меня взамен.
— Что? — насупился завсклада.
— Короче, сейчас после работы — идешь покупаешь букет, лучше на рынке, розы хорошие, еще шампанское — или, не знаю, что она там любит.
— Коньяк, — закивал Толя.
— А, ну да, точно, коньяк. Берешь презенты и едешь мириться с Варей.
— А взамен что? — насторожился Рубилин.
— Сущий пустячок, — улыбнулся я. — У Всеволода Харитоновича в кабинете в мусорной корзине смятые листки лежат — неудачные попытки его опусов, когда муза или болела, или с похмелья была, он выбраковывает часть текста и швыряет бумажки в мусор. Так вот, ты мне принесешь один листочек смятый. Незаметно сунешь там в карман. Понял?
Работник торговли хитро прищурился:
— Зачем он вам?
— Много будешь знать, до пенсии не доработаешь. Надо, Толя, надо…
— И все же, Андрей Григорьевич, — развел руками Рубилин. — Странная у вас просьба… И как я попаду в кабинет? Он ведь закрыт всегда…
— Смекалку проявишь, — махнул я рукой, не желая пояснять — по моей указке у него все равно всё криво выйдет, пусть уж сам крутится. — А листочек мне нужен для того… — я на секунду задумался и выдал первое, что пришло в голову: — Чтобы порадовать одного человека. Читателя и поклонника Всеволода Харитоновича, он страсть как хочет урвать для личной коллекции фрагмент черновика своего кумира, но тот ему отказал. Фанат, короче… Да ты не бойся, никто не узнает, что ты передал листок. Светлицкий же все равно их выбросит.
— А сколько роз лучше купить? — понимающе закивал Толя.
— Чем больше, тем лучше.
— Может, еще подарок какой-нибудь взять?
— Ну, это ты сам смотри. Давай, Анатоль, я в тебя верю. Сделаешь, как я сказал, и больше не увидишь меня на вашем с Варей горизонте, — я похлопал парня по плечу.
— Угу, все сделаю. Андрей Григорьевич, вот только как в кабинет попасть? А?
— Придумаешь что-нибудь, как говорится, действуй в соответствии с оперативной обстановкой. Но смотри — чтобы Светлицкий не заметил, как ты в мусорке копаешься. И что ты там был вообще. Писатели, они такие — очень рьяно к своим черновикам относятся, даже к выброшенным. За них они и убить могут.
— Как — убить? — вытаращился на меня парень.
— Литературно выражаясь, — подмигнул я и подергал его за бакенбард. — И сбрей эти лисьи щеки. Ходишь, как режиссер Якин.
* * *
Парадная дома, где проживает Светлицкий. Спустя два часа
Гладко выбритый до сверкающей синевы и благоухающий алым цветом огромного букета роз Анатолий позвонил в квартиру Вари Соловейчик.
Звонок зажужжал так радостно, будто в предвкушении встречи хозяйки с молодым интересным мужчиной без всяких бакенбардов и с изящной коробочкой в руке. Которую сжимал он бережно, словно голубиное яйцо, боясь раздавить.
Между тем, дверь открывать никто не торопился. Парень озабоченно посмотрел на часы и растерянно пробормотал:
— Странно, она должна быть уже дома.
Он снова вдавил кнопку звонка, отпустил ее и постучал для пущей верности.
Глазок перекрыла тень. Ага! Парень попытался скрыть букет за спиной, но тот напоминал пышный куст, даже широкая фигура в модной джинсовке не смогла спрятать розы. Да и ладно. Он просто в фильмах видел, что так принято делать. Но в фильмах букеты пожиже будут — дохлые веники… А у него… Ух! Вот Варя удивится.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, и Варя действительно очень удивилась.
— Толя?.. Ты? — на ее почему-то раскрасневшемся лице застыла растерянность, а глаза стали еще больше и еще бездоннее.
Она виновато сводила непослушные полы короткого халатика вместе. Тот норовил распахнуться, будто нарочно хотел открыть наготу хозяйки. Бронзовые полоски тела, что выглядывали из-за легкой ткани, не были даже пересечены контурами белья.
— В душе была? — догадался Толя и, шагнув вперед, торжественно вручил букет. — Варвара, это тебе… Признаю, был не прав, я когда вас с Андреем Григорьевичем увидел в ресторане, думал — все. Переклинило меня, понимаешь? Прости!
