— Понева, понева… розовая понева. Цвет невесты… Колдун приволок невесту…
— А я говорила!
— Девчонка — ведьма!
— Проклятая Пресветлой ведьма, как пить дать!
— Проклятая невеста оборотня!
Покатился снежный ком. Сорвалась лавина.
Курицы тупоголовые!
Я как-то не обратил внимания на цвет нижнего белья под изорванным платьицем. Да и до того ли мне было? Ан нет, поспешил и людей насмешил. Только что-то не смешно ни чуточки. Моя вина. Дворяне, выбирающиеся в деревню от силы несколько раз в год, могут облачать своих детей как угодно, но в глубинке люди соблюдают в одежде множество условностей. Цвета, узоры, вышивка, обереги, платки, кушаки — все имеет значение и строгую функцию. Не так надел, иначе перевязал — и смысл поменялся. Кушак в пять оборотов имеет право носить только глава клана или деревенский староста, а красный пояс на девичьей талии говорит всем, что дева уронила первую кровь и уже может считаться невестой. Приходите, сваты дорогие! Две косы у бабы — мужняя жена! Те же косы, но с синей лентой — вдовица. Девки же плетут одну косу. Подобных нюансов — пруд пруди, попробуй упомни их с налету.
Пошатываясь, Лирия встала на ножки. Покрутив головкой, она несмело шагнула к одной из женщин. Торговка, осеняя себя святым знамением, с визгом отскочила. Лирия испугалась, шлепнулась на попку и расплакалась. Под детский плач на торг ступили монахи из монастыря Пресветлой. Один из них — худой, с крючковатым носом, маленькими бегающими глазками и сальными волосами, нависающими над землистым лицом, побитым оспинами, гаркнул на деревенских, справляясь о причинах гвалта. Вопрос потонул в многоголосье, что не помешало крючконосому определить виновницу и назначить ее колдуньей (оригинал). До сих пор не понимаю разницы между магами и колдунами, по мне так что в лоб, что по лбу. Видимо, моя точка зрения ошибочна по своей сути. Маги — это те, кто за нас, а колдуны продались дьяволу. Мелкое демоново отродье с рождения потонуло во грехе, отдавшись поганому рургу, грабящему честных тружеников и рыбаков. Но Пресветлая вызволит заблудшую душу. Захватив внимание толпы, монах вещал и вещал, поставив точку в речи на очищающем пламени костра, которое освободит душу блудницы от греха.
Зря он это сказал. Первыми неладное почуяли завороженные слушатели оратора и клирика от инквизиции. Проглотив языки, люд пялился на черного рурга, выросшего за спинами монахов. Одухотворенные церковники не ожидали подвоха, за что и поплатились, попадав с ног. Одному из чернорясных удар хвоста сломал ногу, остальные отделались ушибами и синяками на ногах и задницах да уязвленной по полной программе гордостью. Воздух они попортили изрядно, а кое-кто сим не ограничился, испачкав одежку.
Импровизированный митинг закончился тем, что я вырвал у одного из монахов из рук пергамент, сорвал с пояса чернильницу с замызганным пером и заставил крючконосого читать написанное мною. Монашек прекрасно понял ментальный посыл разозленного рурга и не посмел перечить, а жители согласились выплачивать оброк продуктами, одеждой и товаром по моему выбору. Впрочем, альтернативы у них не было. Больше двадцати разноцветных рургов, слетевшись на торг и выпустив длинные языки пламени, показали всем и каждому, что очистительный эффект огня может пройтись как по домам, так и по рыбацким судам. Жадное пламя способно вырасти в самом неожиданном месте — везде, куда сумеют добраться крылатые поджигатели. Неоспоримым аргументам вняли даже монахи.
И не дай Пресветлая им подсыпать в продукты яд или нанять охотников… Отбросив от себя крючконосого, я подхватил Лирию и полетел в логово.
С той поры минуло пять дней. Лири прижилась в моей пещере, таская за рога и хвосты разноцветных нянек, отрабатывающих кормежку. Я тихой сапой, правда, особо не наглея, приволакивал ей из лавок немудреные игрушки и строил планы по передаче девочки нормальным людям. Что бы ни говорили, но со мной она забудет человеческую речь… Ладно бы только речь. Не могу я заменить ребенку воспитателя и отца с матерью, как бы этого ни хотелось. Да, я кормлю и одеваю ее, каждый вечер купаю и потакаю капризам, но роль Маугли не для Лирии.
— Сяка! — донеслось снизу. — Иго-иго!
Скосив глаза, я посмотрел туда, куда указывал маленький пальчик довольной наездницы. На проселочной дороге в просвете между деревьев разворачивалась знакомая до боли в сердце картина погони. Прижав к себе драгоценную ношу и активировав щит, я заложил вираж, пролетев в сотне метров над головами всадников.
Черт! Не может быть! Второй заход не оставил от сомнений камня на камне. На одной из лошадей, прижавшись к конской гриве, облаченная в простенькое платье служанки скакала Лилина…
ЭЙСА ПЯТАЯ,
в которой утверждается, что цена короны — смерть
— Так вы отказываетесь, ваше магичество? — Хрустнув костяшками рук и глумливо усмехнувшись, спросил пожилого мага широкоплечий наемник с грубым, будто вытесанным из дерева лицом.
— Парт, ты же знаешь, я маленькими девочками не интересуюсь. Для этих дел есть ты.
— Ты всегда был чистоплюем, Дрон. — Наградив связанных пленниц похотливым взглядом и расплывшись в скабрезной улыбке, хохотнул Парт. — За это я тебя, гада, и люблю. Мне ведь больше достается! Юные леди, вы не прочь повеселиться и скрасить жизнь старому ветерану? Вам понравится, слово даю, будет что на том свете вспомнить.
Запрокинув голову, наемник счастливо заржал.
— Правая или левая? — Остановившись возле дерева с привязанными к нему дрожащими девушками, Парт задумчиво почесал уродливый шрам на подбородке. — Тяжелый выбор.
Нападавшие смогли захватить двух служанок невесты маркиза. Старшей из них было лет восемнадцать, младшей — годков четырнадцать или пятнадцать. Обе светленькие, длинноволосые и ухоженные. К тому же служаночки были на диво хороши собой — фигуристые (даже младшая), чистокожие и гладкотелые. Если бы не трагические обстоятельства, девушки могли бы избежать пленения и сбежать вместе с хозяйкой, но каурая кобыла младшей пленницы угодила в кроличью нору, вырытую рядом с дорогой, и сломала ногу, а лошадь второй поймала арбалетный болт. В обоих случаях всадницы вылетели из седел и только чудом остались в живых. Впрочем, ненадолго. Озлобленные наемники, потерявшие в скоротечной схватке почти весь отряд, связали девушек и заставили смотреть на то, как маг пытает раненых гвардейцев, чьи плечи были испещрены магическими татуировками. Рунная вязь не давала ратникам возможности выболтать информацию, но красный браслет на запястье палача позволил магу обойти некоторые ограничения. После кровавого допроса чародей кивнул подельникам на распростертые тела и провел ребром ладони по шее. Утратив интерес к постанывающим жертвам, он долго рассматривал младшую пленницу, сравнивая ее с маленьким портретом юной баронессы, который был нарисован на лакированной деревянной дощечке.
