– Хорошая тётка.
– Ага. Слушай, – Ольга вдруг встревожилась, – насчёт переодевания. Я смотрю, тут понты такие, серебро, хрусталь, эта в золотом платье… А мне нечего надеть, с собой только штаны и майки. Как быть?
– Понятия не имею. Та же беда. Есть пара юбок, но чисто пляжных.
Немедленно им навстречу попалась Елена с огромными черными кофрами.
– Девушки! А я вас ищу. Мы не предупреждали, что потребуется одежда для особых случаев, но у нас есть гардеробная. Я рискнула подобрать для вас… минутку… нет, вот так, – руководствуясь одной ей понятными метками, выдала им кофры, – там ещё туфли. Размеры я определяла на глазок, если промахнулась, с половины десятого буду в столовой, придумаем что-нибудь… – И убежала.
– Она святая, – сказала Ольга.
– Ага, как остров. Где Наполеон помер. Поразительный человек.
– Наполеон?
– Елена! – Агафья всё ещё смотрела в тот конец коридора, где она скрылась.
– Интересно, налезет на меня?..
– Насколько я поняла эту женщину, сядет как влитое.
Платье в самом деле село. Оно оказалось не чёрным, как ожидала Ольга, но сиреневым – длинным, из мягкого тусклого шёлка, с дюжиной маленьких пуговиц на манжетах. К нему прилагались простые лодочки на среднем каблуке и упаковка тонких чулок.
«Интересно, она вообще всё держит в голове? Идеальная экономка».
За четверть часа до назначенного времени Ольга уже сидела в столовой за одним из угловых столиков и разглядывала входящих. Потихоньку к ней присоединились остальные кандидатки. Агафье досталось зёленое платье с широкой юбкой из тафты и плотным корсажем. На Сашке была синяя китайская блуза, расшитая золотом, и узкие шелковые брюки. От Катиного полосатого одеяния, переливающегося оттенками серого, слега рябило в глазах.
Елена неторопливо прогуливалась среди гостей в платье из французских кружев цвета слоновой кости. Её волосы были уложены в высокую причёску, и вся она казалась спокойной и прохладной – будто и не металась час назад, организовывая всё это.
Одна за другой входили дамы, расцеловывались, щебетали и занимали места за столом. Во главе – Рудина, справа – Ларионова, слева – Елена. В другом конце уселись ученицы, там же были места кандидаток – иерархия очевидна. Как ни странно, на этом официоз закончился. Ольге стало интересно, кто же будет обслуживать торжество, не пойдут же расфуфыренные участники пира на кухню. Но за пару минут до начала Алла вкатила в зал несколько столиков с угощениями и совершенно по-домашнему раздала еду, гостьи передавали друг другу блюда, и всё это усиливало сходство с маскарадом: костюмы костюмами, но атмосфера установилась вольная.
– Девочки, как я рада вас видеть! Какое счастье, что мы снова вместе, что тысячелетние традиции Ордена не угасли!
«Тысячелетние?! – удивилась Ольга. – Старушка успела украдкой приложиться к шампусику?»
– И как прекрасно, что за нашим столом появляются новые молодые лица. Давайте же выпьем за успех и процветание Ордена, процветание и успех… И за молодую кровь!
Дамы воодушевились, зазвенели хрусталём, все как одна повернулись в «детский» конец стола и одарили кандидаток и учениц сияющими улыбками. На мгновение Ольге стало жутко – слишком много внимательных взглядов, слишком много сверкающих зубов за раз, будто молодую кровь решили попробовать прямо сейчас. Она улыбнулась, кивнула в пространство, опустила ресницы и отпила.
Некоторое время все сосредоточенно жевали, деликатно попивая лёгкие белые и красные вина, разговаривали вполголоса. Но потом общество перешло к десертам и более крепким напиткам. Тут и началось настоящее веселье. Прозвучала ещё пара тостов, сотрапезники обменивались комплиментами и намёками, которых Ольга не понимала, речь шла о каких-то внутрикастовых отношениях. Выпили за критиков и принялись с особенной нежностью вспоминать тех, кто писал о них дурно.
– Девочки, а как там Укропов? Помнится, всё упрекал меня, что далека от народа и не бегаю по росе босая, дабы впитать мощь родной земли.
– Что, так и выразился – «дабы»?
– Клянусь. Они это любят. Когда хотят шутить, пишут «сей опус», а когда важничают, то «вотще».
– А со мною всё воюет Штакин.
– Милый, милый Штакин. Он всё тот же. Милый, но глупый. Считает врагом любого сильного литератора.
– И всех красоток. Фобия у него. Маш, как это будет?..
– Калигинефобия, боязнь красивых женщин, – немедленно откликнулась Панаева.
– Боюсь, дело немного сложней. Он страшно боится не понравиться физически – ну, вы же помните особенности его кожи… Так сильно, что всё время пытается вычислить потенциальных ненавистников и нанести превентивный удар. «Я вам, наверное, противен, так получите же!» Не дай бог личико перекосить при встрече или сблизиться с теми, кого он числит в нелюбящих. И во «врагах» у него, по странному стечению обстоятельств, много красивых людей. И таких, знаете ли, разной степени культовости. Которые любимы публикой в сочетании талант – внешность-имидж. – О да, когда он случайно говорит о ком-то хорошо, это к худу. Хочется позвонить и справиться о здоровье похваленного…
Потом слово взяла Сашка – похоже, неожиданно не только для всех окружающих, но и для самой себя. Поднявшись, слегка пошатнулась, но быстро сосредоточилась и произнесла горячую, не вполне внятную речь, состоящую из слов благодарности большим писателям, допустившим «нас, молодых» в свои ряды, ликования по поводу возможности оказаться за этим столом и совсем уж неопределённых восклицаний: «Как прекрасно! Как хорошо, что здесь мы все, и так далее!» Дамы доброжелательно покивали и выпили.
– Что написала эта девочка? – громко спросила Ларионова, вдруг прикинувшись глуховатой.
– Книгу о детях, – ответила Елена.
– Вот как? Прелестно. Хорошую?
– Замечательную. Правда, в одной из глав первоклашки отрубают голову щенку. Но вы понимаете, Саша училась в Литинституте…
– Да-да, они все через это проходят… Какая прелесть…
Ольга окинула взглядом застолье и обнаружила, что почти все лица осветились нежными понимающими улыбками, будто каждая с умилением вспомнила кой-какие этапы собственного творческого пути. Но Сашка не заметила иронии и чуть не расплакалась от счастья – все так добры к ней!
– С чего вдруг её развезло? – шепотом спросила Ольга у откровенно скучающей Агафьи. Та пожала плечами, указав на полупустую бутылку виски, которую Сашка в течение вечера придвигала к себе всё ближе и ближе:
– Шипучка и самогон.
– Но это же вроде как грамотно – повышение градуса и всё такое.
– Деточка, мы же не гусары, шампанское – особый случай.
Где-то звенел смех, а где-то вспыхивали шутливые перепалки… Ольга надеялась, что шутливые, потому что ей мгновенно привиделась картина массовой драки между женщинами в вечерних туалетах, и это было не так уж забавно. Тут поднялась Елена и звонким, трезвым голосом произнесла:
– Дамы, хочу поднять этот бокал за любовь и ненависть.
Ольга удивилась: сдержанная домоправительница умеет ненавидеть? Что – беспорядок и патину на медных кастрюлях?
– О любви каждая из вас написала множество слов. Чего вы не знаете о любви, того человеку и знать не надо.
Захмелевшая Рудина подпёрла кулаком порозовевшую щёку и довольно громко продекламировала:
– Я вас любил, как сорок тысяч знаков любить не могут…
Алкоголь странно менял её мимику: тревожный прежде взгляд остекленел, а рот, напротив, обрёл неоправданную подвижность, и до того, как произнести какое-либо слово, губы и даже челюсти некоторое время причудливо двигались вхолостую, будто Рудина пыталась высосать нужные буквы из дырок в коренных зубах.
Прокатился сдержанный смешок, но Елена не смутилась:
– Я хотела бы выпить за любовь сестёр, светлей и страшней которой не бывает. И за ненависть. К врагам, о которых сказано давным-давно: «Два врага есть у женщины, два врага – время и…» – она намеревалась продолжить, но ей помешали. Задремавшая было Рудина покачнулась, локоть её сорвался с края стола, она дёрнулась, пытаясь сохранить равновесие, и опрокинула полупустую бутылку. Красное вино выплеснулось на скатерть и едва не залило чудесное платье Елены.
Тут заговорила Ларионова:
– Лизавета устала за хлопотами. Манечка! – позвала она Панаеву. – Вы тут покрепче многих будете, отведите госпожу директрису баиньки.
– Что ж, дамы, не пора ли нам перейти к культурной программе? – предложила Елена, чтобы сгладить возникшую неловкость. Кажется, она ничуть не обиделась на подвыпившую начальницу, но голос её чуть заметно сел, будто немного перехватило горло.
«Культурная программа?! О господи, а вдруг здесь есть барды?» – Ольга в ужасе обвела глазами гостей, словно ожидая, что кто-нибудь сейчас выхватит из складок одежды жёлтую ленинградскую гитару и запоёт. Но ничего такого не произошло, дамы дружно поднялись и потянулись к выходу.
