— Ха! — выдохнул Дюша, не сдержавшись за нашими спинами.
— Чего тебе «ха», Соломатин?
— Аллочка лет пять Юнусова мурыжит. Он ей нахрен не сдался.
— Осада города берет.
В цитате фельдмаршала Суворова было про смелость, но я не отважился поправлять Агнешку. Она и без того была злой из-за вечных комментариев скучающего Дюши. В глазах огонь, в словах сталь — того и гляди, пробьет мячом над сеткой.
— Забьемся?
— Забьемся!
— На что.
— На «стогиговую» карту!
Агнешка решительно протянула ладонь, а Дюша подвис. Его можно было понять: самая дешевая «соточка» шла от десяти рублей.
— Сдрейфил?
— Ничего я не сдрейфил. Синица, разбивай!
Я ударил по сцепленным рукам одноклассников. Вышло не с первой попытки, потому как Ковальски буквально вцепилась в Дюшину ладонь.
— И только попробуй с порнухой карту подсунуть, — прошипела она, неохотно разжимая пальцы.
— Ты сначала выиграй, — пробубнил Дюша, который уже начал жалеть о том, что связался с девчонкой. Агнешка, она такая… боевая.
Анкетирование ко Дню Влюбленных прошло быстро. Я отметил галочками нужные ответы, а в последней графе, требующей обозначить объект воздыхания, поставил прочерк. Хватит — наигрался в любовь, теперь пускай другие изопьют сию чашу горестей до дна.
Последняя фраза принадлежала Галине Николаевне, а точнее классику современности Пилипчуку. Толстый роман мэтра был разобран на уроке литературы по косточкам — все умерли, всё безнадежно, а это значит можно бежать домой.
Схватив давно собранный портфель, я припустил в сторону выхода, едва не столкнувшись в дверях с Бурмистровым. Паштет, несмотря на хромоту, успел выскочить первым. Еще и оскалился через плечо, словно говоря: «вечно ты проигрываешь, Синицын».
Пашка такой Пашка. В начальных классах мы с пацанами часто спорили, кто раньше других до столовой добежит и первым займет место в очереди. С тех пор много воды утекло, а Бурмистров все продолжал играть: бегая по коридорам и расталкивая зазевавшихся первоклашек. Девятнадцать лет парню…
Довольный собственными успехами, Пашка затопал в сторону раздевалки, а я направился в кабинет информатики, где стояли капсулы и ждал Маяк-17 — вечно мертвый город.
Я помню, как все начиналось, когда во двор с выпученными глазами прибежал Копытин и захлебываясь, начал рассказывать: «пацаны, там такое… там крутяк привезли». В небольшой секции возле фудкорта открылся клуб виртуальной реальности на десять капсул. Постоянно ошивающаяся молодежь в торговом центре, ради интереса решила попробовать раз-другой — понравилось. Через неделю, уже была очередь из желающих, через месяц открылась новая секция на тридцать капсул, а через полгода компьютерные клубы стали множится как грибы после дождя: скупались первые этажи в домах, возводились с нуля целые павильоны. Как любил говорить наш историк, Армен Георгиевич, сработала невидимая рука рынка. Был бы спрос, а предложение всегда найдется.
Но находились и те, кто не верил в экономическую историю успеха скромной студии из Екатеринбурга. Проводились целые расследования, в ходе которых за многочисленными ИП, содержащими сеть компьютерных клубов обнаружилась фигура некоего крупного бизнесмена, близкого к министерству обороны. Дескать он там с кем-то договорился, взял проект двадцатилетней давности, предназначенный для тренинга бойцов спецназа, завернул в красивую обертку и продал под видом игры.
Подумаешь, армейские разработки… Всем давно известно, что именно военно-промышленный комплекс двигает науку вперед. Интернет, цифровые камеры, дроны и реактивные двигатели — все это появилось благодаря военным. Порою случайно, в виде побочного продукта, только кого это волнует, если конечный результат востребован.
С Маяком-17 получилась ровно такая же история. Пресса пыталась раздуть пламя очередного скандала, но ничего не вышло, потому как крутая получилась игруха. Копытину, его брату и сотне других ребят было глубоко плевать на все тонкости и перипетии сюжета. Какая хрен разница, кто за разработкой стоял? Ради игры я готов был опрометью нестись с последнего урока и лежать в капсуле, пока не зарябит в глазах или Диана Ильязовна в приказном порядке не отправит домой. Разве мог еще месяц назад представить, что буду играть на халяву, да еще лежа в капсуле последнего поколения? Мечта, ставшая явью. И все было бы хорошо и замечательно, если бы не Василий Иванович…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Такого напарника врагу не пожелаешь. Он и в обычной реальности был не подарок, а в виртуальной и вовсе превращался в монстра, точнее в монстриху, вечно крутящую фигуристой попкой. Я понимал, что Василий Иванович это не специально, и что походка персонажа заложена программой, но блин… до чего же сексуально.
Диана Ильязовна постаралась на славу, поработав с настройками женского персонажа. Премиум-доступ предлагал огромный инструментарий для «кастомайза», нужно было лишь иметь фантазию и прямые руки. У нашей училки с руками был полный порядок, поэтому она и создала ЕЁ — настоящее произведение искусства: изящную девушку, с тонкими, едва уловимыми чертами лица. Любуешься высокой линией лба… аккуратным, аристократическим носом с горбинкой. Скользишь взглядом по ладной фигурке, где нет ничего лишнего, где каждый изгиб, каждая форма подчинена эстетике и природной грации.
— Она не ходит, она парит над землей, словно лесная нимфа. Порождение лучезарного солнца и воздуха, чистого и прозрачного, как горный ручей. О, богиня! — воскликнул как-то капитан Кравцов. Если даже компьютерный бот не сдержался, то что говорить про людей.
— Куда спешишь, красавица? — неслось привычное в спину. — Остановись, милая, скрась тоскливый вечер старым воинам. А мы тебе за это патрончиков отсыпем.
— Я тебе сейчас скрашу, мудила. Так скрашу, что не патронами, а зубами сыпать начнешь.
— И даже не приласкаешь?
— По хребтине палкой!
Что удивительно, по итогу все довольны: и Василий Иванович, выпустивший пар, и игроки, явно имеющие склонность к мазохизму. Почему мазохизму, да потому что ничем другим я объяснить это не могу. Кому в здравом уме может понравиться, когда орут и посылают матом. А здесь не просто нравилось, здесь целую легенду составили, согласно которой неприступная красотка в реальности была избалованной малолеткой, пытающейся самоутвердится в мире суровых мужчин. Это они-то суровые? Сплошь школота с гигабайтами порнухи, заныканными под матрасом.
Наиболее любопытные подкатывали за разъяснениями, ну я и сказал правду, только мне все равно не поверили.
— Взрослый дядька в реале? Чё в натуре? Да ты гонишь… Не один нормальный мужик не будет за соску играть. Боишься, что уведем?
И чем больше я пытался убедить, тем меньше верили. Потому и расплывались суровые воины в улыбках и махали рукой, когда неслось в хабе звонкое девичье:
— Разошлись, козлы, пока люлей не отвесил!
Влетев в кабинет на всех парах, привычно поздоровался с учителем, и направился было в подсобку, как вдруг…
— Никита, остановись.
Диана Ильязовна выглядела недовольной. В последнюю неделю спокойного и рассудительного преподавателя словно злая пчела укусила — придиралась по малейшему поводу.
— Сколько можно говорить, класс программирования — это не место для бега. Кабинет оборудован дорогой техникой.
— Диана Ильязовна, я аккуратно.
— Аккуратно, Синицын, это когда ходят, а не когда носятся сломя голову.
Нет, с ней точно что-то случилось, и вряд ли это гормоны или низкое атмосферное давление. Раньше чай вмести пили, шутили и смеялись, а теперь она одна сидит в кабинете и даже от любимого песочного печенья отказывается.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Неужели они… Да нет, быть такого не может. Сарбаева умная красивая женщина, зачем ей сдался безногий мизантроп? К тому же Василий Иванович противоположным полом не интересовался. Порою складывалось ощущение, что ему на войне не только ноги оторвало, но и причиндалы под самый корень. Он даже не смотрел в сторону женщин, а эти нелепые подкаты к Диана Ильязовне с помощью любимого песочного печенья, которое не поленился, отыскал в магазине. Это не было попыткой примирения на любовном фронте. Таким образом Василий Иванович пытался выбить разрешение на доступ к капсулам в ночное время. Но Диана Ильязовна твердо стояла на своем — не больше четырех часов в сутки. На все возмущения у нее был один ответ:
