— Не лупить же тебя по щекам посреди переполненного коридора больницы, — сухо кинул Адам. — А теперь иди к дежурной медсестре и спроси про брата, пока я не передумал.
Амелия хотела сказать, что слабо верила в то, что Адам исполнит свой план, но решила промолчать. Вместо этого она направилась к стойке, узнала, в какой палате лежал Лиам и, больше не теряя времени, пошла к нему.
Дойдя до нужной двери, Амелия остановилась на пороге, заметив знакомую фигуру. Полина поправляла цветы в вазе, но, видимо, почувствовав на себе взгляд, обернулась. Амелия молча наблюдала за матерью и сама не поняла, почему начала плакать, когда увидела ее. Может, потому, что Полина сразу направилась к ней, позабыв про цветы и спрашивая, откуда на лице ссадины, может, потому, что сразу обняла ее, от чего стало лучше, легче и как-то безопаснее, может, потому, что просто соскучилась по чему-то домашнему, а мама осталась единственным человеком из семьи, который не был связан со всем хаосом, который на нее обрушился.
Подумав, что после всего пережитого, она могла вполне себе позволить немного побыть испуганным ребенком в объятиях мамы, Амелия решила ни о чем не думать и поддаться порыву. Полина что-то говорила, гладила по волосам и заверяла, что все будет хорошо. Амелия так и не спросила, слышала ли она уже новости с ее пресс-конференции, знала ли об отце, о похищении, но с облегчением услышала, что Лиам пришел в сознании, а отек постепенно сходил. Все остальное отошло на второй план.
Когда Амелия наконец смогла оторваться от матери, то заметила, что Адам выходил из палаты. Она автоматически направилась за ним, но он шел к лифту и не оборачивался. Полина вышла следом:
— Милая, ты расскажешь, что произошло?
Хоть голос Полины был мягок, Амелию этим было не обмануть. Она понимала, что мать злилась, хотела получить ответы и имела на все полное право.
— Да, но… подождем, пока проснется Лиам, ладно? — спросила Амелия, снова посмотрела в коридор. След Адама простыл окончательно.
Несколько дней спустя
Амелия сидела в плате и не могла избавиться от чувства, что разрушила все, что ее окружало. После нескольких часов разговора с братом и матерью, пересказа всех событий минувших недель, Полина все-таки ответила на звонок Кеннета, потребовав, чтобы он немедленно явился в больницу, и залипила ему такую пощечину на пороге, что звук удара еще некоторое время стоял в ушах у Амелии. Их дальнейший разговор прошел без свидетелей, но, судя по лицам родителей после него, прошел не очень хорошо.
Компанией временно управлял совет правления, принимая решения большинством голосов, а нервозность и туманность будущего нервировала всех.
Переживаниям Амелии пришел конец, когда все, что отец смог сказать при встрече с ней — это «прости, мне жаль, что все так вышло, я не думал, что Виктор зайдет так далеко». Подавив в себе приступ истерического смеха, Амелия ничего не ответила, до конца и сама не понимая, что она ждала.
При встрече Джек рассказал, что отец уехал, а с ним не разговаривал со дня конференции, что у них много проблем из-за отставки, что кажется какие-то изменения все-таки будут, а Кеннет и правда уйдет с поста. После его рассказа Амелия с удивлением для себя обнаружила, что хотела держаться от некогда любимой работы как можно дальше.
Адам исчез из жизни также неожиданно, как и появился в ней. За те несколько дней, в которые Амелия разрывалась между больницей, компанией и встречами с матерью, от Адама не поступило никаких вестей, словно он был призраком, который исчез, когда его роль подошла к концу.
Не найдя места лучше, чтобы побыть в спокойствии, Амелия сидела в палате брата и читала. Сейчас Лиам спал, а она листала страницы книги, перечитывая некоторые письма, когда вдруг услышала вопрос:
— Это еще что за хрень? Ты что читаешь?
Амелия подняла взгляд, но быстро вернулась к странице, решив начать читать вслух без лишних объяснений:
— Меня удивляет твой вопрос. Ты интересуешься, важно ли, чтобы подопечный знал (или не знал) о твоем существовании. Что до настоящей фазы борьбы, на этот счет была инструкция низшего командования. Наша политика и состоит в том, чтобы скрываться. Разумеется, так было далеко не всегда. Перед нами мучительная дилемма. Когда люди не верят в нас, нам не получить тех отрадных результатов, которые дает прямой террор, и к тому же мы лишены радостей магии. С другой стороны, когда они в нас верят, мы не можем делать из них материалистов и скептиков. Во всяком случае, пока еще не можем. Надеюсь, в свое время мы научимся так разбавлять науку эмоциями и мифами, что вера в нас (под измененным названием) проберется и обоснуется в них, тогда как душа человека останется закрытой для веры во Врага. Вера в «жизненную силу», культ секса и психоанализ могут оказаться здесь весьма полезными. Если нам когда-либо удастся создать изделие высшего качества — мага-материалиста, не только использующего, но и почитающего то, что он туманно и расплывчато именует «силами», отрицая при этом невидимый мир, мы будем близки к победному концу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— И я повторяю свой вопрос: что за хрень ты читаешь?
— «Письма Баламута». Маститый бес наставляет в письмах неопытного племянника в том, как совращать души людей, лишать веры в Бога.
— Интересно?
— Знаешь, интереснее, чем я ожидала. Куплю тебе, почитаешь.
— Я могу и твою прочесть.
— Кто тебе ее даст?
— Все еще злишься на меня? — спросил Лиам.
Амелия закрыла книгу и посмотрела на брата. Злилась ли она на него? Скорее нет, чем да, но неприятный осадок обиды все еще давал о себе знать.
— Я… не злюсь, но…слишком много всего произошло. Понимаешь? — спросила Амелия.
Лиам кивнул. Амелия поднялась со стула и пересела к брату на койку, снова начала прокручивать все события в голове.
— Да, понимаю, — ответил Лиам. — Не так я все планировал, конечно.
— Но цели ты добился, — усмехнулась Амелия. — Мы больше не имеем ничего общего с рабским трудом и гражданскими войнами, а мне нужен хороший психотерапевт. С бумагами все идет нормально. Я оставлю за тобой право распоряжаться моей долей. Не хочу с этим разбираться. Да и у тебя лучше получится.
— Хорошо. Все нормально. Я понимаю. И… Мели, я… не хотел доводить тебя до терапии. И пытался все сделать менее травматично для тебя.
— Поэтому заказал мое похищение?
— Мел… — протянул Лиам. — Я… пойми меня, все должно было выглядеть натурально. И… я собирался сам приехать потом, спросить у Адама координаты и все объяснить, но все немного сорвалось, а тебе пришлось побыть заложницей дольше, чем я рассчитывал. Прости. Он же нормально с тобой обращался?
Амелия усмехнулась вопросу, но утвердительно кивнула, вспомнив все, через что они прошли.
— И раз уж о нем заговорили, я хочу кое-что узнать, пока мы вдвоем.
— Что?
— Между вами что-то было?
— Что-то что? — непонимающе спросила Амелия.
— Не знаю… Вы много времени провели вдвоем… и…события довольно…. Адреналин и все такое…
Амелия нахмурилась, начав понимать, к чему клонил Лиам, и удивилась. Захотелось снова рассмеяться, но Лиам выглядел слишком серьезным и загруженным, чтобы отнестись к его вопросам несерьезно.
— Не знаю, с чего у тебя такие мысли, но я была обручена все то время, если ты забыл или твоя память при аварии пострадала.
— Ага. С парнем, имевшим отношение к твоему положению.
— С чего вообще такие вопросы? Ты заплатил ему, чтобы он присматривал за мной и целую, живую вернул тебе. Разве нет? Твой Адам это и сделал.
— Да, но…ладно, забудь…
— Лиам! Что не так?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я должен был делать перевод каждую неделю после вашего отъезда из штата, — начал объяснять Лиам. — И…с Адамом дела вел только я, так что и перевод мог сделать только я. Но потом авария и… кома. Никто не платил ему. Когда мама принесла телефон, то… я сделал нужный перевод, раз уж он работал авансом, но он вернул этот остаток, написал, что я ничего больше не должен и закрыл счет. Не то, чтобы я против, но… парни вроде него обычно не работают даром. Особенно учитывая все то, через что вы прошли.
