Что-то кричал Лапшицкий, но летающая тарелка бубна зацепилась за неприятельский штык, дрожала и не двигалась с места.
– Это вот и есть Вепсаревич, – соседка показала на Ванечку.
– Ва Зелин, – представился незнакомец. – Китайский ресторан на Садовой. «Сяньшань», я его хозяин. – И китаец, не переставая кланяться, воткнул Ванечке под левый сосок тоненькую деревянную спицу.
То ли это сама Ванечкина душа наблюдала сквозь небесную призму, то ли скрытая за облаком кинокамера передавала изображение по ту сторону мира, но следующее, что Вепсаревич увидел, это грубую, неповоротливую арбу, трясущуюся по разбитой дороге. Два вола тянули повозку. Хмурый смуглолицый возница стрелял глазами по сторонам дороги и тихонько шевелил плетью. На арбе, укрытое мешковиной, лежало что-то грузное и большое.
– Что везете? – услышал Ванечка. Спрашивали непонятно откуда, но голос Ванечке был хорошо знаком.
– Вепсаревича, – ответил возница.
– А-а, – отозвался спрашивающий. Голос был ленив и нелюбопытен.
И тогда из божьих палат прогремело, как из милицейского матюгальника:
– Думай о красавице и чудовище. Думай, что она тебя любит. Ни на секунду не переставай думать…
Ванечка соскочил с арбы. Только он коснулся земли, как паутина, оплетавшая его тело, лохмами попадала в пыль дороги. Он стоял, как первородный Адам, не стесняющийся своей наготы. Калерия была уже рядом. Она вчитывалась в буквы на теле Ванечки, и он видел, как на ее лице выражение хищного нетерпения сменяется тревожным непониманием.
– Что… что… что здесь такое написано? – шептали ее дряхлые губы, стягиваясь в паучью щелку и окрашиваясь в паучий цвет.
Ответа на свой вопрос соседка так и не дождалась. Случайно подвернувшийся воробей склевал неудачливую Арахну, вновь утратившую человеческий облик.
Что же это были за письмена, спрятанные под паутиной у Ванечки и дающие власть над миром всякому, кто их прочитает.
А было там всего одно Слово. И Слово это было ЛЮБОВЬ.
За окном была уже не Сибирь, а брандмауэр соседнего флигеля, и рядом сидела Машенька, а мама говорила без остановки:
– …И вот чему я всякий раз удивляюсь. Когда я из дому ухожу, а телевизор оставляю включенным, кто ж его без меня смотрит? Или вот селедку однажды на кухне недоеденную оставила. Так утром на тарелке только кости да луковые кружочки. Но в доме у нас ни кошки, ни собаки, и вообще, кроме меня и Ванечки, никакой другой живности. А селедку все равно кто-то съел!..
Ванечка перестал ее слушать и перевел взгляд на Лёлю. Она как раз убирала бубен. Плащ со змеями и прочие шаманские принадлежности, еще хранящие ее живое тепло, лежали рядом на промятом диванчике, ожидая, когда их уберут тоже.
Ванечка поднялся со стула, прислушиваясь к обновленному телу. Немного покалывало в пояснице – от долгого сидения перед телевизором, – но боль была привычная, преходящая, он ее и болью-то не считал.
На кухне засвистел чайник. Ванечка пошел его снять и услышал за спиной голос:
– Если ты меня любишь, то я согласна.
Ванечка повернулся к Машеньке.
– Красавица и чудовище, – сказал он.
– Я тебя люблю, – ответила ему Машенька, взяла из рук у Ванечки чайник и понесла в комнату.
А осенью они поженились.
