Это единственное объяснение, пришедшее Карлу в голову. И если оно действительно верно, то его задача значительно облегчалась. Он задумался над тем, что могло присниться только в кошмарном сне: чисто шведский террорист, к тому же одиночка, даже где-то и Робин Гуд. Его познания в военной технике были несравнимы с их уровнем знаний, и это было неотразимой приманкой. Пока, значит, он был вне опасности.
Казалось, иерархическая дисциплина в группе ослабла. Мартин Бер и Вернер Портхун задали ряд вопросов технического и военного характера, дав Карлу дополнительную возможность расширить рекламу потенциала шведского флота в диверсиях и малой войне. Компания разделилась. Чем больше вопросов задавали господа об оружии, тем все более нетерпеливыми становились дамы. Это было не совсем то, чего можно было ожидать. В конце концов Моника Райнхольд демонстративно сменила тему разговора.
- А что если мы ненадолго оставим шведский флот, конечно, при всем уважении к нему, - начала она с иронией. - Мне хотелось бы уточнить то, о чем ты сказал минуту назад. Ты говоришь, последовал за нами из чистого любопытства? Как ты можешь это объяснить?
Карл выругал себя за то, что не сдержался в этом приливе хвастовства. Ведь говорил же он себе, что нельзя переигрывать, иначе все будет выглядеть неправдоподобно. Фактически у него за спиной были только газетные статейки - ужасный Рэмбо-Грабитель и тому подобное. Всю остальную информацию о нем они получили с его собственных слов. К тому же что-то беспокоило Карла в улыбке Моники Райнхольд. Он чувствовал, что она его привлекает, и это тоже беспокоило.
- М-да, было так, - начал он осторожно, - ты и вот он (Карл во второй раз чуть было не назвал вслух имя Мартина Бера) стояли подле дома, и она (он кивнул в сторону Евы Сибиллы Арнд-Френцель) ждала в машине на заднем сиденье. Когда он... как тебя зовут?
- Мартин, Мартин Бер, - ответил тот, застигнутый врасплох.
- Итак, когда Мартин зашел сзади и приставил мне пистолет к спине, а ты направилась к водительскому месту, в то время как вот она открыла заднюю дверь, не так ли? Ну, так бы не сделал ни один полицейский в мире. Если бы вы были из полиции, то окружили бы меня с трех сторон, держась на расстоянии в несколько метров, и каждый направил бы на меня свой пистолет, заставив лечь на асфальт с раскинутыми руками. После этого вы бы меня обыскали и забрали все оружие, заметьте - все оружие. Но вместо этого вы быстренько затащили меня на заднее сиденье - и вперед. Так не работает ни одна полиция. С другой стороны, ни одному грабителю не придет в голову мысль кричать, что он из полиции, и брать с собой жертву ограбления. Когда я поборол изумление, то решил просто следовать за вами. Так что вы сглупили. И я бы вас всех прикончил, если б я действительно решил, что вы из полиции. Кстати, нет ли у вас еще этого замечательного пива?
- Каким же образом? - спросил с нотками враждебности в голосе Мартин Бер, Отвлекающий маневр Карла насчет пива не прошел.
- Ну, в это не стоит углубляться, - он попытался снова увильнуть, но почувствовал, что опять не удалось.
- Да, мне тоже любопытно. Так как же? - спросила с неизменной улыбкой Моника Райнхольд.
Карл вздохнул.
- Тривиальным полицейским приемом, - начал он как бы нехотя. - Поднимаешь левую руку и бьешь вниз, выбивая пистолет или револьвер из рук нападающего. Если он и выстрелит, пуля уйдет в сторону. Затем, поскольку ты уже развернулся, в ход идет вторая рука - в данном случае я бы ударил по горлу. Обычно это смертельный удар. По крайней мере, потребуется немедленное врачебное вмешательство, чтобы образовавшийся отек не привел к удушью. Когда ты обходил машину с этой стороны, а вот она была на заднем сиденье, а у меня как-никак с собой имелись и револьвер, и пистолет. Да, это наверняка вышло бы красиво.
- Куда, ты сказал, ты бы ударил? - спросила Моника Райнхольд, впервые совершенно не улыбаясь. Английского слова "горло" она не поняла.
- Kehlkopf, - ответил Карл одним немецким словом, подкрепив его жестом. Парадокс был в том, что он знал, как звучит по-немецки это малоупотребительное слово, благодаря самой Монике Райнхольд, из ее полицейского досье, которое он запомнил наизусть: "...рост 170 см, две родинки (бородавки) над левым углом рта, родимое пятно на шее слева от горла Kehlkopf, иногда носит темные очки..."
И действительно, у нее было родимое пятно на том самом месте, слева на шее. Чтобы не смотреть на него слишком пристально, он сделал над собой некоторое усилие.
- Кстати, мое имя - Карл Густав Гильберт Хамильтон, - продолжил он, вновь предпринимая попытку перевести разговор в другое русло. Карлу казалось, что он рискует, зная их имена и не имея возможности произнести их вслух. - Надеюсь, вы не обидитесь на мой вопрос, но я знаю имя только одного из вас - Мартина Бера. Так как же вас зовут?
Все взгляды автоматически устремились к Фредерике Кункель - еще одно подтверждение того, что она у них что-то вроде босса. Та сначала заколебалась, но потом решилась.
- Меня зовут Фредерике Кункель, - сказала она кратко. Карл бросил вопросительный взгляд на Вернера Портхуна, сидящего рядом с ней.
- Вернер, - пробормотал он едва слышно. Карл вопросительно вскинул бровь, но фамилии так и не дождался.
Он окинул взглядом Мартина, а затем посмотрел в упор на Монику Райнхольд.
- Меня зовут Моника Шрам, - сказала Моника Райнхольд.
- Сабина Ледерс, - представилась Ева Сибилла Арнд-Френцель.
Черт побери, подумал Карл: два правильных имени и фамилии, одно правильное имя без фамилии, правильное имя с фальшивой фамилией и фальшивая фамилия с фальшивым именем. Было бы лучше не слышать некоторые имена, чтобы рано или поздно их не перепутать.
- А теперь вернемся к делу и попытаемся продолжить наш разговор, - начала Фредерике Кункель таким тоном, как будто хотела дать понять, что даже теперь парадом командует она. - Мы... э-э... не только для того тебя пригласили, чтобы вести политические беседы. Дело в том, что мы хотели бы воспользоваться твоими знаниями.
- Простите, но мысль не совсем ясно сформулирована, - ответил Карл с явной иронией. - Что вы имеете в виду? Я должен для вас открыть тренировочный лагерь в Шварцвальде или что?
- Нет, вопрос в другом - могли бы мы с твоей помощью осуществить крупную операцию?
- В таком случае я отвечаю "нет", просто - "нет".
- Почему?
- Думаю, это ясно. В отличие от вас, я не занимаюсь отдельными убийствами. Считаю это дело вредным и неизбежно ведущим к поражению. Так что само предложение - мне взяться за подобное - просто абсурдно.
- Но если предположить, что речь идет об ударах по одному или нескольким американским и западногерманским посольствам, например в Стокгольме, причем таким способом, какой сам предложил. В одиночку ты не сможешь это сделать.
Теперь Карл был вынужден притвориться, что ему надо подумать. Его "поймали" на собственных словах. Итак, он не мог просто отклонить предложение, но не хотел и слишком быстро менять свое решение.
- Все, что я знаю о ваших делах, по большей части прочитал в газетах, - начал он как бы извиняющимся тоном. - Примерно каждый второй раз вы попадаетесь. Вы бросаете ручные гранаты друг в друга, ваши бомбы не взрываются, вы совершенно безрассудно стреляете в народ. Вот так, то одно, то другое. И мне совершенно не импонирует быть втянутым в это. Если уж мне суждено умереть, так я хочу, чтобы это было по воле случая или по моему собственному решению, а не по вине сумасшедшего полутроцкиста, который бросит мне под ноги ручную гранату или устроит дурацкую ловушку, как это сделали вы, когда хотели поймать меня на Хафенштрассе.
Никто в комнате и виду не подал, что обиделся. Фредерике Кункель надолго задумалась, прежде чем задала следующий вопрос.
- Как получилось, что ты сам начал грабить банки?
- Мне кажется глупым сидеть здесь и отвечать на вопросы, как будто я на допросе в полиции.
- В первый раз нас сравнивают с полицейскими. Но вопрос так же интересен, как и сам предмет нашей беседы, не так ли?
- О'кей, ты выиграла. Ты спрашиваешь, почему мои налеты на банки совсем иного характера, в отличие от ваших. Так вот, я вернулся домой в Швецию после пяти лет пребывания в Калифорнии. Да, я вернулся с университетским образованием, изучал компьютеры как основной предмет. В Калифорнии с этим обстоит лучше всего, что бы там вообще ни говорилось о США. Можно сказать, я провел в брюхе хищника целых пять лет. Когда я вернулся домой в Швецию, марксистско-ленинские левые группировки в основном прекратили свое существование. Я не знаю, было ли что-либо подобное у вас, в Германии. В Швеции же остались только дурацкие защитники природы и сумасшедшие борцы за мир. Вся антиимпериалистическая борьба свелась на нет. Существуют только незначительные группы внутри старой ревизионистской и связанной с Москвой коммунистической партии. Они вроде бы ведут антиимпериалистическую борьбу, но эта борьба больше касается, например, Центральной Америки.
