Егор, криво усмехнувшись, облегчённо вздохнул и принялся размеренно метать в жёрло вулкана, спрятавшееся за новыми густыми клубами пара и дыма, гранаты. Когда же в его руках осталась последняя, то рвануло так, что на сознание Егора медленно и плавно опустилась липкая чёрная шторка…
Он пришёл в себя от звонкого шлепка, после которого всё тело пронзила волна острой боли. Вернее, создалось устойчивое впечатление, что кто-то подло выстрелил из дробовика, и сотни мелких дробинок впились ему в руки, в ноги, в грудь, в живот…
Егор – как ужаленный – вскочил на ноги и открыл глаза.
«Это вулкан начал «плеваться» раскалённой лавой!», – испуганно запаниковал внутренний голос. – «Беги, братец! Беги, пока окончательно не зажарился!»…
Он и побежал, не обращая уже никакого внимания на нескончаемый грохот и на острые иголочки боли, засевшие во всех – без исключения – частях тела, а упрямый внутренний голос продолжил делиться впечатлениями и ощущениями: – «Небольшая «капля» лавы – объёмом в пару кубических метров – упала от тебя метрах в тридцати-сорока. Во все стороны разлетелись мельчайшие раскалённые частички, практически – взвесь. Ну, сотня-другая этих «брызг» досталась и тебе. Ничего страшного, бывает! Наша Александра Ивановна тебя, братец, обязательно вылечит. Ну, если конечно, ты живым выберешься из этой заварушки… Под ноги-то смотри, деятель хренов! Так же и навернуться недолго… А-а-а, право ухо! Льняная затычка, наверное, загорелась…».
Егор резко остановился, сильно – раз-другой – хлопнул себя по правому уху, после чего освободил оба ушных отверстия от льняных затычек, правая из которых, действительно, оказалась слегка обгоревшей. Вокруг безостановочно гудело и гремело, казалось, что весь остров ощутимо вибрирует и изредка вздрагивает. Вот, раздался сильнейший треск-выстрел, словно бы где-то совсем рядом ударила гигантская молния, и на глазах у Егора – метрах в ста пятидесяти – склон скалы прорезала длинная и извилистая трещина, тут же наполнившаяся чем-то огненно-оранжевым…
Он, внимательно смотря под ноги и старательно огибая крупные булыжники, с удвоенной энергией устремился вниз, к спасительному морскому берегу.
Минут через семь-восемь памятливый внутренний голос поинтересовался: – «А где же наш отважный Ерик Шлиппенбах и его верные спутники? Неужели, они так сильно обогнали тебя?».
Егор вновь остановился и, старательно пытаясь восстановить дыхание, огляделся по сторонам. На каменном ребре – до самого побережья – никого не было. А что это слева, внизу? Три крохотные фигурки очень медленно передвигались по тёмно-зелёной поверхности параболической выемки.
– На фига они попёрлись в болото? – ошарашено пробормотал Егор. – Там же очень топко, мать их всех…
«Ты так велел этим узколобым шведским охотникам!», – неодобрительно подсказал внутренний голос. – «Сам же им тогда объяснял, мол: – «Как только сильно загремит, так сразу же хватайте генерала под мышки и – самой короткой дорогой – дуйте к морю. Самой короткой дорогой!». Вот, они и дунули – напрямик – через болото. Часа два-три теперь потеряют, не меньше…».
Где-то наверху раздалось громкое шипение. Егор задрал голову и тут же заскрипел зубами от ужаса и полного бессилия – широкий язык красно-оранжевой лавы, преодолев триста пятьдесят метров, отделявшие жерло вулкана от края параболической выемки, бодро устремился вниз. А шипел, предварительно ярко вспыхивая, густой кустарник, росший на самом краю тропического болота, скрываясь – через краткие мгновения – под раскалённым потоком…
Он механически рванулся вниз – по направлению к болоту, где всё также неуклюже и беспомощно копошились три крохотные человеческие фигурки – но, пробежав метров пятнадцать-двадцать, резко остановился.
«Генералу и охотникам уже ничем не помочь!» – холодно и расчётливо заявил жёсткий внутренний голос. – «Шведы двигаются по вязкому болоту во много раз медленнее, чем течёт поток раскалённой лавы. И обратно – на этот безопасный склон – они уже не успеют вернуться. Минут через десять-двенадцать всё будет кончено… Беги вниз, братец, торопись! Твоя задача-максимум – добежать до лодки вдоль морского берега раньше, чем туда придёт лава. Иначе, придётся плыть по морю только при помощи рук и ног… Ну, что встал? Форверст, дурик сентиментальный, форверст…
Через некоторое время он – на бегу, всего на пару секунд – повернул голову налево. Человеческие фигурки разделились – одна направилась к склону-ребру, по которому бежал Егор, две другие продвигались в прежнем направлении, вернее, находились практически на том же самом месте. А безжалостный огненный вал был уже совсем рядом…
«Никому из них не спастись!», – скорбно резюмировал внутренний голос. – «Даже тому ухарю, который подло бросил генерала на произвол судьбы и пытается в одиночку прорваться обратно. Несколько минут и всё, конец…».
Он наддал из последних сил, резко увеличивая скорость передвижения. Показалось, или, действительно, со стороны параболической лощины долетел отчаянный крик, полный звериного ужаса и нестерпимой боли? Наверное – всего лишь – показалось, слишком большое расстояние их разделяло… Егор даже не стал поворачивать голову в ту сторону. Он и так железобетонно знал, что уже не увидит там крохотных и беззащитных фигурок, только – раскалённое ярко-алое марево (со всевозможными оттенками и переливами оранжевого), быстро продвигающееся к морю…
«Похоже, что сбылась заветная мечта романтичного шведского генерала Ерика Шлиппенбаха», – заявил циничный внутренний голос. – «Какая славная и героическая смерть! О ней юные трубадуры и менестрели – в лихо заломленных разноцветных беретах – будут распевать на площадях всех европейских городов долгие века, регулярно собирая с сентиментальных и доверчивых слушателей солидную мзду. Если, конечно же, трубадуры и менестрели узнают когда-нибудь об этой славной смерти…».
Глава двенадцатая
Благословенная бухта – под сенью банановых рощ
Это было очень трудно сделать, практически невозможно, но он, всё же, успел. Подбежал к лодке и, упершись ногами в чуть подрагивающий белоснежный песок, изо всех сил навалился на плоский, весьма условно заострённый лодочный нос.
Солнце уже наполовину скрылось за западной линией горизонта, но вокруг было светло – будто бы другое, резервное солнце висело в самом зените. За спиной Егора раздавалось уверенное, сытое и, безусловно, угрожающее ворчание. Это к морскому берегу неторопливо и торжественно выползал – из параболической болотистой лощины – широкий поток раскалённой, ярко-оранжевой вулканической лавы.
Израненную во многих местах спину уже нешуточно припекало, все мышцы бесконечно-усталого тела тоненько и жалобно ныли, сухожилия громко потрескивали от неимоверного напряжения, но тяжёлая шлюпка упрямо не желала сползать с песчаной белоснежной косы в спасительные морские волны.
«Ну, давай же, братец! Давай!», – слёзно умолял всерьёз испуганный внутренний голос. – «Напрягись! Ну, пожалуйста! Сгорим ведь, к такой-то матери… Напрягайся же, урод ленивый!!!».
Напрягся, ясен пень, не превращаться же – на самом деле – в бездарно подгоревший бифштекс. Метров сорок-пятьдесят Егор толкал лодку вперёд, и только, когда вода дошла до бёдер, он перевалился через плоский нос, вставил вёсла, лежащие на дне шлюпки, в уключины, торопливо уселся на широкое сидение (на банку – по-морскому) и размеренно погрёб, неуклонно отдаляясь от негостеприимного и жаркого берега.
Грёб он, правда, «задом-на-перёд». Во-первых, вперёд кормой. А, во-вторых, сидя лицом по ходу движения, что было в корне неправильно, так как в этот случае приходилось работать не мышцами спины, а только усталыми руками. Естественно, что скорость шлюпки в данном случае была очень далека до максимально-возможной, но… Но спину так сильно припекало, что Егору было просто страшно поворачиваться к этому раскалённому аду лицом. Да, и глаза… Как-то не хотелось – в самом расцвете лет – становиться жалким и беспомощным слепцом…
Минуты через три с половиной сзади – совершенно ожидаемо – раздалось громкое, злое, восторженное и где-то, даже, узнаваемое шипенье.
«Очень похоже, что на островном берегу закипел гигантский – весь такой необъятный из себя – эмалированный чайник», – неуклюже пошутил смертельно-усталый внутренний голос, но, почувствовав, что в данный момент Егор не предрасположен к плоскому юмору, поспешно уточнил: – «Это расплавленная вулканическая лава встретилась, наконец-таки, с Карибским морем и сейчас трудолюбиво испаряет изумрудную водичку. Приготовься, братец, сейчас резко стемнеет…».
Не успел Егор поинтересоваться у внутреннего голоса – насчёт последнего предположения, мол: – «Шутка такая, или где?», как вокруг, действительно, начало очень быстро темнеть…
