То ли сам лед, то ли нечто, затаившееся внутри него, знало о присутствии Бена. Он всматривался в лед, на котором стоял, и лед заиграл лунным светом, только еще прохладнее и бледнее, когда то, что скрывалось в его толще, ринулось к Бену, и он проснулся в темноте.
Он не закричал, но развернулся к Эллен и уже раскрыл рот, когда увидел, что она спит. Только что он был готов рассказать так много, но вдруг обрадовался, что придется сохранить все при себе, по крайней мере, пока. Бен отстранился от Эллен и на цыпочках выбрался из спальни.
Они спали на самом верхнем этаже дома, над комнатами детей. Рядом с ними находилась гостевая спальня, а за ней – рабочий кабинет, который еще недавно был просто мансардным помещением. Бен постоял в темноте, прислушиваясь к сонному дыханию в доме, чувствуя, как тело бодрит прохлада, угнездившаяся где-то в середине дома, словно в ожидании, пока включится центральное отопление, а потом он чуть приоткрыл дверь в кабинет.
Едва ступив в комнату, он увидел лес. Должно быть, призрачный свет октябрьской зари уже коснулся его, потому что, подойдя к письменному столу у окна, Бен различил ряды деревьев, их очертания, проступавшие из темноты. Он уселся за стол, пристально глядя на лес, и позволил мыслям течь вольно.
Если охватившее его предчувствие было невозможно выразить словами, то новое понимание себя – вполне. Ему казалось, он наконец-то повзрослел. В детстве он почти верил, что Эдварду Стерлингу удалось изучить ритуал, способный поддерживать жар полуночного солнца, и даже взрослому Бену эта идея казалась притягательной, однако теперь он ясно понимал, что это чепуха: никакие человеческие действия не в силах повлиять на солнце. Эдвард Стерлинг, должно быть, наблюдал подобный ритуал, однако не смог постичь его смысла и тогда отправился на поиски его источника. Если он и обнаружил что-нибудь значимое в безлюдных, скованных морозом землях, то разве только причину, породившую подобную церемонию, – причину, по которой люди так боялись, что свет полуночного солнца угаснет.
Если бы только Эдвард Стерлинг записал все, что ему удалось узнать! Однако последние записанные им слова, очевидно, были его последней волей. Как только он, доставленный домой, в Англию, достаточно окреп для нового путешествия, он со своей женой Катрионой двинулся на север. Вероятно, Старгрейв был всего лишь местом очередной ночевки. Не исключено, что на разум предка повлиял декабрьский холод, потому что он поднялся посреди ночи и отправился в вересковые пустоши, по пути срывая с себя одежду. Утром его обнаженный труп нашли посреди рощи древних дубов. Он лежал, раскинув в стороны руки и ноги, словно пытаясь обнять ночь или же раздавленный ее тяжестью; широко раскрытые глаза были белыми, как лед, и он то ли улыбался, то ли стискивал зубы. Ногти у него были сломаны, потому что на земле перед собой он успел выцарапать два слова: «растите деревья». По словам дедушки Бена, однажды рассказавшего эту историю в канун Рождества, нашедшим прадеда людям пришлось обламывать тонкие сосульки замерзшей крови, соединявшие его пальцы с похожей на мрамор землей.
Вопрос, случались ли в Старгрейве такие морозы? Бен как-то никогда прежде не задумывался, кто рассказал деду эту историю – кто-то из обнаруживших мертвое тело или же его мать, Катриона? – и вот теперь уже поздно спрашивать. Но что еще любопытно, не было ли послание Эдварда Стерлинга просто бредовым обращением к той роще, где его обнаружили: «растите, деревья»? Катриона восприняла это как призыв, и ко времени появления на свет дедушки Бена она истратила порядочную часть наследства на покупку дома Стерлингов и на посадку леса, который спустя десятилетия скрыл от всего мира ту дубовую рощу.
Бен смотрел в окно, пока жиденький солнечный свет не разлился по горным хребтам и не был подхвачен лесом. Услышав, как дети закопошились этажом ниже, он проскользнул обратно в кровать. От звука их голосов он почувствовал себя почему-то куда менее бодрым, чем был, предаваясь размышлениям за письменным столом, таким вялым он и остался, когда Эллен проснулась и прижалась к нему, когда Маргарет с Джонни своими детскими голосами оживили весь дом, когда все по очереди умывались и готовились к прогулке перед воскресным обедом.
Солнце, маленькое, словно монета, и как будто выгоревшее от собственного жара, низко висело в пронзительно-синем небе. Осень приглушила яркие краски вересковых пустошей по другую сторону железной дороги, и не только растительность, но и дома Старгрейва, подобно хамелеонам, норовили слиться по цвету с древним известняком. Как только Бен открыл новую калитку в садовой стене, деревья затанцевали под первым порывом ветра, принесшим с собой аромат сосновой хвои. Услышав шепот деревьев, Бен ощутил, что у него с ними общая тайна. Но тут залаяла собака, и он со вздохом повернул голову посмотреть.
Это лаял доберман миссис Дейнти. Эдна Дейнти возглавляла в Старгрейве почтовое отделение, коренастая мускулистая женщина с рыжими волосами, уже начавшими седеть. Она рывками поднималась по грунтовой дороге, то и дело откидываясь назад всем телом, чтобы дернуть поводок Голиафа.
– Не тяни, не тяни!
– Отличный день для пробежки, миссис Дейнти, – заметил Бен, не выходя из-за садовой стены.
– Голли! – выкрикнула она, и пес остановился, свесив язык. – Вот тут вы пальцем в точку, – согласилась Эдна.
– В лес идете?
– Наверху для меня сегодня слишком ветрено. И ветер нехороший, – прибавила она со значением, а в следующий миг едва не упала лицом вниз, когда пес рванул поводок. – Прошу прощения, что так плохо стою на ногах, но вы же знаете этих старых собак.
– Обучению не поддаются?
Она пристально поглядела на Бена, явно подозревая какой-то подвох, и понеслась дальше, увлекаемая своим доберманом. Ее голос разнесся по дороге, затихая:
– Голли, не тяни!
Бен придержал калитку, пропуская своих домочадцев.
– Раз уж они собираются гулять в лесу, я хочу пойти на вересковые пустоши.
На лице Джонни отразилось разочарование, и он спросил Эллен:
– Когда мы проложим в лесу новые дорожки?
– Лучше спроси у папы. Это он у нас первопроходец.
– В этом году уже все, Джонни, новых не будет.
– Но ведь у нас получились такие короткие маршруты, – негодующе вставила Маргарет.
– Впереди у нас еще много летних каникул, Пегги. Между прочим, тебе не хотелось бы оставить хотя бы некоторые уголки леса только для нас самих?
– Кроме того, – обратилась к детям Эллен, – у вас не будет времени прокладывать новые дорожки, если вы хотите участвовать в рождественской постановке, а еще по четвергам ходить со Стефаном и Рамоной на кружок, и каждую
