он это понял. В конце концов, не одна ведь в этом лесу поляна. Однако Эдварда Стерлинга обнаружили в дубовой роще, и здесь, среди сосен, окружавших поляну, виднелись останки погибших дубов. Бен вышел в самый центр открытого пространства и огляделся по сторонам.
Поляна была круглая, ярдов тридцать в диаметре. И здесь, примерно на равном удалении от центра, стояли четыре засохших дуба. Он предположил, что из-за сосен им не хватило света и питания, поскольку дубы казались совсем иссохшими, с редкими перекрученными ветвями на прогнивших стволах. Они напомнили ему гигантских мертвых пауков. Он ступил на траву, которая резко просела под ним, словно готовый провалиться лед на пруду, и попытался понять, на что еще стоит обратить внимание. Что бы это ни было, ему казалось, оно только и ждет, чтобы он заметил.
Он всматривался сквозь пар собственного дыхания в деревья, обступавшие поляну ровным кругом, и ему показалось, он заметил. Неужели поляна действительно такая идеально круглая, как кажется? Он постарался встать в самый, насколько он мог судить, центр, и двинулся к краю, ставя ноги вплотную друг к другу цепочкой.
Сорок шесть таких шагов, и он дошел до края поляны. Фут – это длина стопы, подумал он, только вот теперь он уже не помнил, откуда именно начал отсчет. Он вернулся на сорок шесть шагов назад и положил на клочок промерзшей травы фунтовую монетку, после чего снова двинулся по прямой линии к противоположному краю поляны. Снова сорок шесть шагов. Чутье помогло ему сразу отыскать середину, и ему казалось, он выпустил на свободу какую-то до сих пор запертую часть себя.
Бен вернулся к монетке и двинулся к краю поляны под прямым углом к первой линии. Сорок шесть шагов, и он поравнялся с соснами. Он удивленно хмыкнул, вернулся к монетке и отправился прокладывать вторую половину диаметра. Носок его правого ботинка достиг края поляны, когда он насчитал сорок шесть шагов, и он невольно задрожал от волнения, или же от напряжения, или от усиливавшегося холода. Не бывает таких ровных полян, сказал он себе и решил это доказать. Пока он не найдет диаметр, который не будет равен девяноста двум шагам, или же радиус, который не составит половину этого расстояния, ничто не отвлечет его от дела.
Он не знал, сколько времени потратил на поставленную задачу, он больше не глядел на свои ноги, беззвучно отсчитывая шаги, чтобы не нарушать тишину, уверенный, что шестое чувство поможет найти линии между теми, которые он уже протоптал, как будто такая чрезмерная точность скорее позволит отыскать неправильную линию. Вот одна – расстояние от центра до дуба. Он отвернулся от путаницы побелевших ветвей к монетке, отмечавшей начальную точку, которая так заиндевела, что напоминала крошечную луну. Дубы искажают форму поляны, решил он, и этого достаточно – сколько еще он собирается топтаться взад-вперед, словно заводная кукла? Если он в ближайшее время не отправится к вересковой пустоши, то темнота застигнет его в лесу. Просто дойду до оставшихся трех дубов, пробормотал он, так, для очистки совести. По крайней мере, ему показалось, это он говорит, только слишком тихо, чтобы быть услышанным. Слишком слабый голос, точно.
Именно его неуверенность разрушила наваждение настолько, чтобы он понял: что-то вокруг него изменилось. И он сразу же побоялся отвести взгляд от заиндевелой луны, в которую превратилась монета, и побоялся не отвести. Озноб, кажется, начавшийся где-то под ногами, прошел через все тело и заставил его вскинуть голову.
Должно быть, изменилось его восприятие, поначалу решил Бен, ведь он немедленно заметил, что шеренги деревьев, расходившиеся кругами от поляны, совершенно одинаковые – не только разделявшее их расстояние, но и формы стволов, и их широко раскинутые ветви, словно некая сила, сочившаяся из центра поляны, выстроила их, притянув, как магнит притягивает металлические опилки. Затем он отметил, насколько похожи друг на друга очертания мертвых дубов, словно то, что их уничтожило, придало им заодно форму. Он нутром чуял, что здесь имеется иной узор, который он боялся узнать. Он пристально смотрел на переливающиеся деревья, на тени, сменившие направление и тянувшиеся к нему с противоположной стороны поляны, а затем он перевел взгляд вниз.
– Боже, – прошептал он.
Узор был вокруг него на траве: морозная звезда со множеством лучей, занимавшая собой почти всю поляну. Очертания ее изящных лучей были ошеломительно замысловатыми и все же симметричными вплоть до мельчайших деталей. Бен развернулся, ощущая головокружение и опасаясь потерять равновесие, и заметил, что звезда все же не до конца симметричная: ей не хватало трех лучей, которые указывали бы на те дубы, до которых он так и не дошел. Звезда показывала, где он успел пройтись, словно безграничное ледяное присутствие все это время топало за ним следом.
Стоило Бену об этом подумать, и он ощутил его за собой или над собой, ждущее, что он обязательно посмотрит. Он не в силах пошевелиться, только поможет ли это? Снежинка опустилась на его трясущуюся руку и улеглась между сухожилиями, идеально симметричная снежинка, подобная оперенной пластинке стекла. Он беспомощно взирал на нее и видел, что она не тает, а растет. Может быть, это признаки жизни, той жизни, которую скрывают мили леса.
Бен так трясся от холода, что в итоге вышел из паралича. Он, шатаясь, заковылял через поляну, поскальзываясь на промерзшей траве, и бросился в лес, стараясь не смотреть на ровные папоротники между деревьями, которые образовывали симметричный орнамент. Впереди он заметил паука, который перебирал нити паутины среди папоротников, паук был полосатый, словно тигр, и на мгновение даже это показалось кстати – хотя бы живое существо. Однако лес вокруг него потемнел, словно его незримый обитатель устремился к Бену. Папоротники превратились в мрамор, схваченные морозом, вокруг него кружились снежинки, блестя на деревьях драгоценными камнями. Паук выцвел и ссохся, приняв форму, невозможную ни для одного живого существа, и раньше чем Бен успел перевести дыхание после крика, невольно вырвавшегося от этого зрелища, он превратился в хрусталик, центр мандалы из инея и паутины. Потом в лесу стало темно, как в беззвездную ночь, и некое воплощение этой темноты, выходящее далеко за пределы поляны, обхватило Бена.
Глава двадцать первая
Когда в то утро Эллен приехала в колледж, оказалось, что натурщица, позировавшая для ее учеников, разболелась.
– Она уехала, у нее что-то вирусное, – сообщила секретарша.
На замену не нашлось никого, поэтому Эллен познакомила учеников с азами изображения натюрмортов, импровизируя с помощью случайных предметов, нашедшихся в кабинете: яблоко, связка ключей,
