— Как вы думаете, в эти миллионы убитых фашистских солдат и офицеров вошли гитлеровцы, ликвидированные нами? — спросил Юлиан Жардецкий.
— Обязательно, Юлиан, и твои личные — тоже, — засмеялся я.
— Сколько их ухлопано, а они все еще лезут на Сталинград, — сказал кто-то.
— Партия считает, что мы можем и должны очистить советскую землю от гитлеровской нечисти, значит, так оно и будет, — твердо проговорил Мацкевич.
Я заглянул в палатку к раненым; они внимательно слушали Лаврика. Розум взглянул на меня, его глаза как бы говорили: «Вот командование Красной Армии не скрывает всей нависшей опасности, а вы скрывали от нас такую частность, как карательная экспедиция».
Я позвал к себе комиссара, начальника штаба, Кускова и показал им полученную радиограмму. Руководство приказывало оставить этот район и перебраться южнее Минска.
— Что ж, мы не привыкли засиживаться, будем собирать вещевые мешки, — сказал Луньков.
Нас беспокоила опасность этого похода: впереди железная дорога Минск — Бобруйск и реки Свислочь и Птичь.
Взяли двое саней: на одни бережно уложили раненых, на другие — радиостанции, боеприпасы и взрывчатку.
С наступлением темноты первыми вышли автоматчики Усольцева. Через несколько минут двинулся весь отряд.
Месяц серебрил верхушки пушистых елей, под ногами хрустел снег.
6
После тяжелого восьмисуточного перехода мы остановились на новом месте. Далеко позади остался Березинский район, река Свислочь.
Около деревни Омельно Пуховичского района мы встретили штаб 2-й Минской бригады. Командир бригады С. Н. Иванов и начальник штаба бригады И. И. Тищенко по кличке «Дядя Ваня» или «Бородач» обрисовали нам обстановку в этом районе. Перед двадцать пятой годовщиной Великого Октября оккупанты и здесь провели карательную экспедицию. Но партизаны ушли от преследования гитлеровцев почти без потерь. Обозленные неудачей, эсэсовцы сожгли деревни Липск и Горелец.
Партизаны нашего отряда очень устали, раненым необходимы были тепло и покой. Иванов посоветовал остановиться на ночлег в деревне Ямное, на западном берегу реки Птичь. Нам же хотелось быстрее попасть в назначенный район, и мы потянулись дальше на запад.
К вечеру подошли к небольшой деревне, прямо за которой темной стеной стоял лес. Это были Борцы. Все ускорили шаг.
Отряд вошел в деревню. Кусков и Луньков намечали избы, где можно было расположиться на отдых. Ко мне, разглаживая серебристую бороду, подошел коренастый старик.
— Отец, — обратился я к нему, — какая у вас власть?
Старик внимательно осмотрел меня с ног до головы и процедил:
— Никакой! — И настороженно осведомился: — А тебе что — власти захотелось?
— Вот так встреча! — улыбнулся начальник штаба.
— А тебе какой власти нужно? — повернулся к Лунькову старик.
— Мы — партизаны, отец, устали и хотим отдохнуть, — сказал я.
— Так и нужно говорить, — сердито ответил старик. — Подождите! — Он, повернувшись, пошел по улице.
Можно было и без старика войти в какую-нибудь избу, но я решил подождать.
Через несколько минут старик возвратился в сопровождении мужчины средних лет, круглолицего, чрезвычайно бледного.
— Коско, Иосиф Иосифович, — протянул он мне руку. — Бывший председатель сельсовета.
— Мы — партизаны, — представился я.
— Сокола по полету видно, — спокойно ответил Коско. — Вам нужно отдохнуть, пожалуйста, наши люди хорошие. Что имеют, тем и угостят. Александр Сергеевич! — обратился он к старику. — Пройди по хозяевам.
Старик торопливо заковылял, а Коско, глядя ему вслед, продолжал скороговоркой:
— Это моя правая рука. Я сам живу в тени, скрываюсь, а через него дела делаю… Чего же мы здесь стоим! — спохватился он. — Пошли. Да скажите своим, чтобы расходились по домам.
Меньшиков принялся расставлять посты.
Вслед за Коско мы вошли в большой дом. Нас приветливо встретила пожилая женщина. Я начал было расспрашивать Коско о деревне, но он замахал руками.
— Потом, потом, сначала вам нужно помыться да подзаправиться. Оставайтесь, а я пойду посмотрю, чтобы всех хорошо приняли. — Уже с порога он крикнул: — Настенька, ты позаботься о гостях.
Когда Коско ушел, Луньков проговорил:
— Две противоположности.
— Кто? — спросил я.
— Да старик и Коско.
— Он всегда такой — душу отдает человеку, — вмешалась хозяйка. — Когда вернутся свои, Иосиф Иосифович обратно свое место займет.
Хозяйка вынула из печи чугунок с горячей водой и поставила на стол, потом достала зеркало и посетовала:
— Мыла у меня нет, прокипятим белье и опять на тело.
— Не беспокойтесь, у нас все есть, — сказал начальник штаба и достал из вещмешка бритвенный прибор.
Пока мы брились, вернулся Коско. Хозяйка высыпала на стол печеную картошку, положила кусок сала и поставила миску кислой капусты. Подав еду, она ушла. «Сообразительная женщина», — подумал я.
Коско рассказал, что неподалеку от него скрывается от оккупантов бывший секретарь сельсовета Иван Захарович Гуринович, кандидат в члены партии. А в деревне Кошели проживает комсомолец Федор Васильевич Боровик.
— А вы сами, Иосиф Иосифович… — медленно начал было я. Коско понял меня с полуслова:
— Член партии, билет спрятал, чтобы не попал в чужие руки, — ответил он, лицо его заметно порозовело.
Затем Коско стал рассказывать о своих знакомых.
— В Буде-Гресской, там теперь стоит вражеский гарнизон, живет мой старый друг, еще с гражданской войны, Василий Каледа. До войны он служил лесником, теперь отсиживается дома. Каледа беспартийный, на глаза немцам не лезет, и никто его не трогает, а человек он свой, твердый, на него можно положиться.
Коско приумолк, видимо что-то припоминая, потом продолжал:
— Объездчиком работает Всеволод Николаевич Туркин. Оккупанты рассчитывают на его помощь, да не дождутся. В Минске живет уроженка деревни Адамово Радкевич Раиса Павловна, надежная женщина. — Коско назвал еще ряд товарищей.
— А вы могли бы познакомить нас с этими людьми? — спросил я.
— Могу… И здесь, и где-нибудь в другом месте.
— Лучше в другом, — сказал я, — действовать надо осторожно, так чтобы в глаза никому не бросалось.
На следующий день партизаны с удовольствием помылись в хорошо вытопленных банях.
Жители Борцов ничего не жалели для народных бойцов — так они называли партизан. То в одной части деревни, то в другой слышались веселые песни. Конечно, было приятно видеть бодрость наших товарищей, и в то же время это веселье заставляло призадуматься. Я собрал Морозкина, Кускова, Лунькова, Меньшикова и актив отряда — Усольцева, Мацкевича, Любимова, Сермяжко.
— Хорошо отдохнули? — спросил я их.
— Живем как у бога за пазухой, — улыбаясь, ответил Кусков.
— Ну и на здоровье, — весело сказал Коско.
— Мне кажется, что за отдыхом мы забыли о главном: о борьбе с оккупантами и бдительности, — начал я. — В отряде падает дисциплина. Партизаны начинают чувствовать себя как дома и как будто не прочь засидеться в деревне. Нет, братцы! Отдохнули несколько дней, привели себя в порядок, пора браться за работу.
— Пора! — подтвердил Морозкин. — Живя в деревне, мы ничего не сделаем, потому что в сторожевые наряды и для прикрытия деревни ежедневно выходит почти весь личный состав отряда.
Я заметил, что Коско поднялся и хочет что-то сказать, и жестом показал, чтобы он сел, а сам продолжал:
— Жители приняли нас хорошо, за это им большое спасибо, однако, находясь в деревне, мы ставим их под удар: придут каратели — будем драться, а что останется от деревни? Пепел… Надо, чтобы партизаны сами поняли необходимость выхода из деревни.
— Сейчас же зима, холод, — вставил Коско.
— Мы так устроимся, что и в лесу нам будет тепло. Придешь в гости — убедишься, — пообещал ему Луньков.
— В гости не хочу, хочу в хозяева, — полушутливо ответил Коско и с оттенком тревоги добавил: — Конечно, если примете…
— Обязательно примем, — успокоил я и тут же спросил: — Окружающие леса хорошо знаете?
Коско утвердительно кивнул.
На рассвете Коско, Меньшиков, Луньков и Усольцев со своей группой вышли в лес искать место для лагеря.
Коммунисты отряда разъяснили партизанам необходимость оставить деревню. Все дружно согласились с этим. Вечером только и говорили о выходе.
Из леса вернулись Коско и остальные.
— Нашли, — весело доложил Коско. — Нашли в Воробьевском лесу, около родника Княжий Ключ. Вы и не представляете, какой это лес! Прямо тайга. Раньше там был питомник князя Радзивилла; кругом густые ели и большие сосны. Будем жить и пить ключевую воду.
— Место прекрасное, — подтвердил начальник штаба. — Можешь посмотреть сам.
