— Принуждать мы никого не можем, а вот вы придите и побеседуйте с ними, — ответил комиссар.
Помогать соседям вызвались Белохвостик и Жардецкий. Вскоре у нас появились два надежных соседа.
Подошел день встречи с Туркиным. Сегодня нужно было отдать Туркину посылку для отправки в Минск. В простой деревенский мешок мы аккуратно упаковали двадцать килограммов тола, отдельно положили капсюли и бикфордов шнур.
В условленный час прибыли к мостику, что в четырех километрах от Белой Лужи.
Через несколько минут на шоссе показалась полуторка. Из кабинки высунулся Туркин. Мы вышли на шоссе. Туркин быстро взял мешок и бросил его в кузов.
— А не опасно ли так? — забеспокоился я.
— Так будет лучше. Немцы заглядывают под сиденье и в другие укромные уголки, а на то, что лежит у них на глазах, зачастую не обращают внимания, — уверенно ответил Туркин.
— Счастливо, Всеволод Николаевич. Желаю успеха. Не забудьте пароль, — попрощался я.
— Будьте спокойны!
Машина покатила по шоссе, вздымая снежную пыль.
В тот же день возвратилась диверсионная группа Любимова.
…Доехав до деревни Горелец, подрывники слезли с саней и пошли пешком; не доходя пяти километров до железной дороги, они остановились в глухой деревушке Скрыль, расположенной в болотистой местности.
Крестьяне приняли их очень приветливо, рассказали о расположении охраны на железной дороге. Оккупанты в связи с сильными морозами засад не устраивали, а ограничивались лишь проверкой костров, которые жгло население, и патрулированием полотна.
Любимов решил, что это один из тех случаев, когда затрата времени и сил на предварительную разведку сопряжена с не меньшим риском, чем немедленные действия: ведь разведчики оставили бы следы, которые могли насторожить патрульных.
Подход к железнодорожному полотну изучили по карте. Погода благоприятствовала, началась снежная метель. Воспользовавшись этим, подрывники, одетые в белые маскхалаты, поздно вечером, ориентируясь по компасу, по-пластунски подползли к железной дороге. Справа и слева сквозь бушевавшую метель были видны тускло светившиеся костры.
Группа залегла, стала вести наблюдение. Снег засыпал партизан, коченели руки и ноги. Однако партизаны не двигались.
Прошел состав из Минска, но подрывникам нужно было перехватить воинский эшелон, идущий в сторону фронта на Минск.
Скоро, громко разговаривая, размахивая руками и притопывая от холода, прошли немцы. Через некоторое время они прошагали обратно.
После полуночи со стороны Марьиной Горки послышалось пыхтенье паровоза. Партизаны затаили дыхание. Шешко и Чернов бросились на полотно ставить приготовленный заранее десятикилограммовый заряд тола. Шишко и Прокопеня поползли на фланги для прикрытия. У шнура лежал Денисевич.
Вернулись Шешко и Чернов. Ежась от холода, они доложили Любимову, что мина поставлена.
Паровоз приближался. Денисевич дернул шнур — раздался взрыв: белое пламя осветило темное небо. Началось столпотворение: вагоны лезли друг на друга, слышались крики фашистов.
Партизаны были уже метрах в четырехстах от железнодорожного полотна, когда противник открыл беспорядочную стрельбу. Пройдя двадцать километров, подрывники на день остановились в деревне Липники, а вечером вышли к лагерю и скоро усталые, но довольные вернулись домой.
Всем участникам похода я объявил благодарность.
— Теперь в баню, в парикмахерскую, потом обедать, — сказал я, выходя вместе с ним из землянки.
…Необходимо было сообщить подпольщикам в Минске, что Велимовичу доставили взрывчатку. Мы стали советоваться, кого послать в Минск.
— Пошлем опять Воронкова и Гуриновича, — сказал Морозкин.
— Обождите, ведь у Сороки, кажется, в деревне Озеричино, а это рукой подать до Минска, есть связной, так, может, с ним поговорить? — спросил Меньшиков.
— Хадыка? — спросил Кусков.
— Совершенно верно. Он.
Я задумался.
— Я его не знаю. Надо познакомиться.
— Да ты знаешь ли, какая дорога: сорок километров через гарнизоны противника. Нет, командиру нельзя оставлять отряд, — запротестовал комиссар.
— А на что заместитель, комиссар и начальник штаба? — в свою очередь возразил я. — Справитесь здесь и без меня.
Я позвал Гуриновича и Воронкова. Они все время просились на боевые задания, я их не отпускал, готовя для похода в Минск.
— Работа есть? — весело спросил Гуринович, войдя в землянку.
— Садитесь, поговорим, — предложил я и, когда они сели, спросил: — С этой стороны дорогу в Минск найдете?
— Для нас сейчас все дороги в Минск ведут, — ответил Воронков. — С любой стороны найдем.
— Да этим путем еще лучше, — подтвердил Гуринович. — Недалеко от Минска с этой стороны живет моя двоюродная сестра Василиса.
— Далеко от Озеричино?
— Километров десять.
— Тогда готовьтесь к походу, поедете со мной.
Взяв с собой семь партизан, мы на двух подводах выехали из лагеря.
С рассветом приблизились к Озеричино, остановились и, когда высланная вперед разведка доложила, что немцев нет, въехали в деревню. Найдя нужный дом, я со двора постучал в окно. Двери скоро открылись. Показавшийся на пороге мужчина спросил:
— Вам кого?
— Мы от Алексея, — ответил я.
— Заходите, сейчас зажгу свет, — сонно пробормотал хозяин.
Это был мужчина лет сорока, темноволосый, с длинными руками. На первый взгляд он казался неуклюжим и вялым.
— Вас только трое? — все так же сонно спросил он.
— Нет, с нами еще семеро, они во дворе с двумя санями, — сказал я.
— Тогда нужно скорей распрячь лошадей и завести в сарай, а товарищи пусть заходят в дом, — сразу сбросив с себя сонливость, сказал хозяин.
Лошади были быстро поставлены в сарай и накрыты попонами. Четверо партизан вошли в дом, трое остались караулить, укрывшись в сенях и сарае.
Степан Хадыка, не будя хозяйки, поставил на стол хлеб, сыр, вскипятил чай.
Я назвал себя, сообщил о цели прихода.
— Какая разница: Сорока или Градов — мне все равно. Пока я жив, под моей крышей всегда найдется место для партизан; чем могу, тем и помогу.
Затем он предупредил нас, что в четырех километрах, в районном центре Руденске, находится сильный немецкий гарнизон.
— Теперь река замерзла, и немцы могут нагрянуть неожиданно, — сказал Хадыка.
— Что же вы советуете нам делать? — спросил я.
Хадыка задумался.
— Что ни советуй, а днем ехать все равно нельзя. Надо ждать. Теперь вам не мешало бы поспать.
— Не могли бы вы съездить в Пережир к одной женщине? Она раньше учительницей была, может, и сейчас там живет… Я дам письмо, а вы отвезите на нашей лошади.
— На вашей не поеду, — затряс головой Хадыка, — еще беды наживешь, лучше на своей. — И, поднявшись из-за стола, сказал: — Я пойду лошадь запрягать, а ты пока пиши.
Хадыка, накинув кожух, вышел во двор.
Гуринович написал, чтобы сестра приехала вместе с нашим посланцем. Хадыка уехал. А мы, усилив посты, нетерпеливо ожидали его возвращения.
Вскоре Хадыка вернулся, рядом с ним сидела женщина. Легко спрыгнув с саней, она стряхнула снег с полушубка и вошла в дом. Женщина была высокая, стройная, с чуть поседевшими волосами. Остановившись у порога, она окинула нас внимательным взглядом и, заметив Гуриновича, бросилась к нему.
— Мишенька! — заплакала она.
— Ну что ты, Василиса, — успокаивал ее Михаил.
— Школу закрыли, — сквозь слезы говорила она. — Хожу по людям, стараюсь, чтобы духом не падали… Муж и сын в отряде «Беларусь»… Где они сейчас, не знаю… Какое счастье партизан повидать!
Василиса Васильевна рассказала, в каких населенных пунктах под Минском стоят немецкие гарнизоны, как оккупанты выдают паспорта и особые пропуска.
— Вы в Минске бываете? — внимательно выслушав ее, спросил я.
— Приходилось, мой паспорт в порядке.
— В Минске у нас имеются свои люди, не могли бы вы поддерживать связь между ними и нашим отрядом… В последнее время эту связь осуществляли ваш брат и его товарищ, — я кивнул в сторону Воронкова, — но им очень рискованно: часто ходить они не могут.
— О чем вы спрашиваете? — серьезно сказала Василиса Васильевна. — Смысл моей жизни сейчас — борьба с фашизмом. Жить сложа руки не буду.
Я поблагодарил ее. Затем сообщил Василисе Васильевне адреса Веры Зайцевой и Анны Воронковой, условился с ней о пароле, и она, попрощавшись с нами, ушла. Василиса Васильевна отвергла наше предложение подвезти ее, сказав, что ей по дороге нужно зайти в несколько деревень.
В беседе с Хадыкой выяснилось, что он хорошо знает члена подпольной группы агронома совхоза «Лошица» Ефрема Исаева. Я решил использовать это и встретиться с Исаевым.
