— Господи, смотрите, — сказал Карлос. — Смотрите!
— Включите свет! — произнес Мансо.
Карлос щелкнул выключателем в основании проблескового маяка, и сквозь непогоду ударил яркий луч. Все трое схватились за бинокли и стали смотреть туда, куда указал Карлос.
— Вон, — сказал он, — видите?
— Где? О Святая Дева! — Из морской пучины показалась голова чудовища, черная и с заостренными, словно лезвия, краями; она не изрыгала огненные струи, но вода бешено забурлила. Оно было устрашающе черно, напоминая смертоносную машину какого-то злого гения. На земле не могло быть более совершенного орудия убийства, чем это.
— Я говорил вам, братья, что вы будете потрясены увиденным! — крикнул Хуанито. — Только посмотрите — это божественно! Вы когда-нибудь видели что-нибудь более огромное?
Чудовищная машина все еще поднималась из глубины, белая пена стекала по гладким заостренным бортам сдвоенного корпуса и рулям глубины. Затем наконец весь корпус показался на поверхности, и субмарина двинулась к причалу. Она была огромна.
Волны перехлестывали через борта лодки. Они услышали рев сирены и увидели, как из передней части корпуса поднимается еще один элемент конструкции, такой же заостренный; на выдвигающейся надстройке было заметно слабое мерцание огней. Когда конструкция поднялась над палубой, они поняли, что это боевая рубка. Скоро на самом ее верху стали различимы маленькие силуэты людей. Включили мощный прожектор, который осветил реку.
Конечно, Мансо не мог различить лиц, но одного узнал.
— Командир Никита Жуков, — сказал Мансо с придыханием. — Добро пожаловать на Кубу. Мы ждали вас.
Братья крепко обнялись. Им казалось, что этого они ждали всю жизнь. Но даже в воображении они не могли ощутить всего величия момента, который должен изменить ход истории.
Колоссальное чернокрылое создание, поднявшееся из морских глубин, приближалось к устью реки. Мансо за всю свою жизнь не видел ничего более потрясающего. Он помахал стоящим на рубке людям, и они помахали ему в ответ.
— Братья, я должен спросить вас кое о чем, — сказал Мансо, — пойдемте со мной.
Взявшись за руки, они пошли назад по бетонному причалу, заливаемые дождем, к доку для субмарины. Они хотели быть внутри огромной постройки, рядом с техническим персоналом дока и береговой обслугой, когда субмарина совершит свой величественный вход в амфитеатр.
— Всего один вопрос.
— Да, Мансо? — спросили братья хором.
— Я хочу знать, братья, каково оно — ощущение безграничного могущества?
Засмеявшись, трое мужчин поспешили в док. Перед ними уже раздвигались огромные ворота.
Трудно было сказать, кто восхищался больше — кубинцы или русские. Здесь было более ста русских инженеров, операторов, водопроводчиков, электриков и специалистов по ядерным реакторам. Они месяцами работали бок о бок с кубинцами, строя мастерские и специальные технические помещения, без которых просто не обойтись при обслуживании сверхтехнологичной атомной подлодки.
Когда субмарина наконец пришвартовалась в доке, раздался радостный рев людей, которые спешили осмотреть ее.
Командир Никита Жуков, стоя наверху рубки, наблюдал за суетой. Он закрыл уши руками, чтобы не слышать этих ужасных звуков. Не дуговой сварки и металлического скрежета, а звуков, издаваемых маленьким оркестром, репетировавшим государственный гимн Кубы.
Отец Жукова был советником советского военно-морского флота на Кубе и женился на кубинке. Никита родился на Кубе тридцать пять лет назад, но большую часть жизни провел за ее пределами. Отец забрал его в Москву, когда ему было десять лет. В восемнадцать его приняли в военно-морское училище, а в тридцать он уже командовал подлодкой.
Именно кубинские корни Жукова способствовали тому, что его предпочли нескольким претендентам, бывшим командирам советского флота.
Он знал не только язык, но и культуру Кубы, знал и любил этот народ. Своей стране он служил не менее преданно и не простил предательства политбюро по отношению к его стране и флоту.
Экипаж уже выводил краской на правом и левом бортах новое название лодки.
Жуков сразу понял весь пафос этого названия.
«Хосе Марти».
Лодку назвали в честь великого патриота, который освободил Кубу от владычества Испании. Хосе Марти был идеальным символом обновленной Кубы. Восхищение людей готово было перейти в истерию.
32
— Эй, док, ты проснулась?
— Алекс? Похоже, да. Который час?
— Почти полночь. Прости. Просто мне нужно… нет, не включай свет. Все нормально.
Алекс предоставил Вики отдельную каюту в надежде, что она отдохнет несколько дней в одиночестве. Пообещал себе, что оставит ее в покое хотя бы на три дня. Но не смог вынести и одного.
— Алекс, у тебя руки холодные. Ты весь дрожишь. Что случилось?
— Не знаю. Извини, что побеспокоил. Я встал, чтобы сбегать в туалет и… извини, можно забраться к тебе?
— Конечно, дорогой.
— Спасибо. О Господи, ты такая теплая.
— Да тебя трясет!
— Я знаю. Что-то странное происходит со мной. Я пошел в свою каюту прямо после того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи. Едва лег на кровать, сразу отключился, как электрическая лампочка. Но что-то разбудило меня. Может, плохой сон? В общем, мне снилось, что я смотрел в зеркало над каким-то бассейном, и проснулся на полу.
— Ты упал в обморок?
— Я не знаю. Я помню, что почувствовал себя странно, когда увидел в зеркале свое лицо. Как будто это был не я. Или я, но как-то смутно различимый. Я не мог себя узнать. И я…
— Это происходит с тобой впервые? Закрой на секунду глаза, я включу свет. Хочу взглянуть на твои зрачки.
— Да. Или нет, не в первый раз. Ох, как ярко!
— Так в первый раз или нет? — спросила она, осматривая его.
— Я не могу сказать точно. Несколько дней назад, перед тем как отправиться в Вашингтон, я стоял на палубе. Просто смотрел на звезды. Думал о тебе — как сильно мне тебя не хватает. А потом дыхание вдруг перехватило, и сердце заколотилось как бешеное.
— На борту есть врач?
— Конечно.
— Я хочу, чтобы ты первым делом сходил к нему, Алекс. И чтобы никаких отговорок!
— Зачем? Черт возьми, у меня просто кружится голова, Вики. Я в порядке. Видишь? Я больше не дрожу. Это была просто хитрость, чтобы пробраться к тебе. Проверить, какую ночнушку ты надела. Хороший выбор, кстати.
— Я уверена, что с тобой ничего серьезного, но тебе нужно показаться врачу. Придется сделать общий анализ крови, проверить сердце. Может понадобиться полное обследование.
— Вики, как ты думаешь, что со мной? Опухоль мозга?
— Думаю, ты в порядке, дорогой. Просто у тебя был приступ панического страха.
— Страха? По поводу чего? Я никогда не чувствовал себя увереннее и счастливее, чем теперь.
— Не знаю. Ты ведь на самом деле не мой пациент.
— Исправим.
— Ты сказал, тебе снился кошмар, Алекс. Ты можешь рассказать подробнее?
— Ну, не такой уж это был и кошмар.
— Все равно расскажи.
— Можно выпить воды? Спасибо. Ну что ж. У этих снов одинаковое начало. Я заперт в маленькой… Я никогда никому не рассказывал об этом прежде.
— Все в порядке, продолжай.
— Может быть, лучше займемся любовью? А завтра расскажу.
— Нет!
— Ладно, ладно. Я заперт в маленькой комнате. Может быть, даже в шкафу или вроде того — о, зачем я об этом говорю?! Это просто глупый детский сон.
— Сны важны потому, что дают подсказку самых скрытых человеческих чувств.
— Ты говоришь, как учитель. В моем случае скрытые чувства неважны — тебе надо бы уже знать, что я довольно поверхностная личность.
— Рассказывай же, наконец, свой сон, дорогой.
— Да, ну ладно. Сон. Значит, так: заперт я в этом маленьком шкафу. Там невыносимо жарко и зловонно. В двери маленькое отверстие, сквозь которое я вижу соседнюю комнату.
— А что в соседней комнате?
— Ничего. Но в потолке отверстие. И я знаю, что в это отверстие спускается что-то плохое. Такие вот у меня ощущения. Что-то плохое должно прийти.
— Это зло всегда имеет одно обличие?
— Да. Это Паук. Он хочет убить меня. Он хочет убить всех.
— И ты бессилен перед ним?
— Да, бессилен.
— Потому что дверь закрыта?
— Нет, потому что я ничтожно мал по сравнению с ним. А дверь… дверь заперта. Я прячусь за ней, чтобы Паук не нашел меня.
— Сколько лет тебе в этом сне?
— Не знаю, — может, шесть или семь.
— И что ты делаешь? Где твои родители? Они не могут помочь тебе?
— У меня нет родителей. И никогда не было! Меня растил дед.
— Алекс, успокойся. Все хорошо.
— Извини. Никого, кроме меня, в этом шкафу нет. Я один. Я всегда был один. Я хочу закричать, но не могу. Потому что Паук услышит меня и найдет. Через некоторое время я уже не могу этого выдерживать, открываю рот и кричу — но ничего не выходит.
