Пирожков не было. Зубейда заглянула внутрь таннура. Пирожков там на самом деле не было. И что еще удивительней, подноса у ее ног тоже не было.
Она подозрительно посмотрела на козу. Из дома раздался тихий смех. Растерянно она пошла в дом.
И на пороге остановилась как вкопанная.
Ее поднос каким-то образом попал на низенький столик, на подносе была гора пирожков. А за столиком мирно сидели Аладдин и джин с рогом на лбу, который пригнул голову, так как едва умещался под потолком.
Зубейда ошеломленно пискнула. Абд аль-Кадир, не переставая жевать, поднялся и подошел, из-за спины Зубейды он заглянул в комнату — и окаменел.
Аладдин говорил джину:
— Возьми пирожок.
— Благодарю, — сказал джин. — Джины не едят пирожки.
— А что едят джины?
— Ничего не едят, — сказал джин.
Аладдин сделал вид, что сейчас только заметил мать и Абд аль-Кадира.
— Познакомьтесь! Это мой друг джин!
Джин приложил руку ко лбу и к сердцу. Абд аль-Кадир попятился. А Зубейда, стараясь не замечать джина, долго смотрела на Аладдина, открывала рот, желая что-то сказать, и закрывала рот. И наконец нашлась.
— Где дядя? — спросила она строго.
— Он не дядя! Он обманщик! — безмятежно сказал Аладдин, запихивая в рот пирожок.
— Ты начитался книг и сам не знаешь, что болтаешь! — сказала мать. — Что только с тобой будет! Пробегал целую ночь, удрал от дяди, подобрал какую-то пакость в куче мусора… — И пнула ногой валявшуюся лампу.
Аладдин улыбнулся, вспомнив кучу мусора, в которой он подобрал эту лампу.
— А теперь тебе смешно! — сказала Зубейда.
Они помолчали. Джин понял, что он лишний.
— Ну, я побуду в лампе, — сказал он и исчез.
Вытянув шею, Абд аль-Кадир со страхом проводил джина взглядом и шмыгнул в калитку.
Но мать Аладдина не потеряла присутствия духа.
— Я всегда говорила, — сказала она дрожащим голосом, — что сказки не доведут тебя до добра!
Повернулась и гордо пошла вон со двора. Однако, очутившись на улице, она в изнеможении села на землю и прислонилась к забору.
Крадучись, к ней подошел Абд аль-Кадир.
— Запомни, — прошептал он, косясь на калитку, — я ничего не видел. И я скажу тебе больше — ты тоже ничего не видела. Мы оба ничего не видели…
Он многозначительно поднял палец:
— Знаешь, почему я дожил до восьмидесяти пяти лет? Потому что всю жизнь говорил: «В Багдаде все спокойно…»
* * *
Оставшись один в комнате, Аладдин сейчас же вызвал джина из лампы.
— Видишь ли, почтенный джин, — сказал Аладдин. — Вчера я держал за руку царевну Будур, и она не выходит из моей головы.
Джин почесал свой рог и сказал:
— Хочешь, ее сейчас принесу?
И сделал движение лететь.
— Что ты, что ты! Зачем?.. — испугался Аладдин. — Я даже не знаю, хочет ли она видеть меня!
Джин сказал:
— Тысячу раз я был в разных руках, и никто никогда не спрашивал, хочет она видеть или не хочет.
— Ты был в руках у плохих людей, — сказал Аладдин и задумался.
Джин вежливо ждал приказаний. Аладдин спросил:
— Скажи, думает ли она сейчас обо мне?
— Я могу устроить землетрясение, могу перенести город на дно моря и перевернуть базар вверх ногами, — сказал джин. — Но узнать, кто что думает, не в моих силах.
— Тогда вот что…
Аладдин поманил джина пальцем. Тот подставил свое огромное ухо. Аладдин что-то ему шепнул. Подобие улыбки пронеслось по лицу джина. И он исчез.
* * *
Это было во дворце, в покоях царевны Будур, где узкие окна были прорезаны так высоко, что солнечный свет никогда не достигал пола, где солнце лежало на стене решеткой лучей и теней, а внизу, на коврах и атласных подушках, всегда дарил полумрак.
Дворцовый Наимудрейший в огромной чалме сидел на коврике и бубнил сидящей перед ним царевне:
— Чтобы дожить до ста лет, изучай добродетель. Ибо основа всякого блага — в обуздании души, и смирении, и набожности, и невинности, и стыдливости…
Царевна таращила глаза, с трудом раздирая их пальцами. Наимудрейший продолжал бубнить:
— …Каждому следует знать, когда нужна стыдливость, а когда бесстыдство, ибо сказано: предпосылка блага — стыд, и предпосылка зла — тоже стыд.
Засыпая, царевна увидела в тумане двух Наимудрейших вместо одного и слышала только: «Бу-бу-бу-бу…»
— Ты слушаешь? — спросил Наимудрейший.
— Да, — сказала царевна и исчезла.
Наимудрейший разинул рот, потом прикрыл глаза ладонью, открыл опять.
Царевны не было. Тогда Наимудрейший не своим голосом заорал:
— Стража!..
* * *
В это самое время Зубейда у себя во дворике доила козу. Она повернулась, чтобы отставить сосуд, и чуть не упала от неожиданности.
Перед ней стояла царевна Будур, не понимая, где она.
Некоторое время женщины молчали.
— Ты кто? — спросила Зубейда.
— Как кто? Царевна Будур.
— Этого еще не хватало! — сказала Зубейда.
Аладдин веселился в комнатке, выглядывая во дворик и предвкушая, что сейчас будет.
— Кто там смеется? — рассердилась царевна. — И откуда вы все взялись?!
— Это один бездельник начитался глупых книг. Ему нечего делать… — сказала Зубейда. — Иди сюда, бездельник!
Аладдин вышел из домика. Царевна удивилась:
— Это ты?
— Я, — сказал Аладдин.
Царевна недоверчиво сказала:
— Ну-ка, возьми меня за руку…
Аладдин улыбнулся.
— Царевну нельзя брать за руку.
— Да, теперь я вижу, что это ты, — засмеялась царевна.
И задумалась:
— Как странно… Я сидела во дворце и слушала слова Наимудрейшего. И мне так хотелось убежать, что я, наверно, сама не заметила, как убежала… Что это? — вдруг спросила она, увидев кожаное ведро.
— Ведро, — сказала Зубейда.
— А это?
— Печь.
— Печь? — с недоумением повторила царевна.
— Ну знаешь, где жарят и пекут… Поняла?
— Нет, — чистосердечно сказала царевна. — А это что за невиданное чудовище?!
— Это не чудовище, это коза, — обиделась Зубейда.
— Та самая, из которой сыр?
— Сколько тебе лет? — спросила Зубейда царевну.
— Шестнадцать.
— Когда мне было три года, я уже знала, что такое коза, — проворчала Зубейда и увела козу за сарайчик.
* * *
А в Багдаде уже искали царевну Будур.
Абд аль-Кадир и крошечный старичок сидели в базарной кофейне, перед ними дымились две чашечки кофе. Вдруг все кругом забегали, раздались крики. Сторож выглянул.
Стражники срывали копьями с лавок циновки и занавески. Летели, разворачиваясь, шелка. Опрокидывались и падали кувшины. Торговцы вопили, хватая стражников за полы.
— Кого-то ищут… — сказал Абд аль-Кадир крошечному старичку.
— Наверно, в наш город вернулся Багдадский вор, — догадался тот.
Стражники ворвались в кофейню. Полетели столики. Стариков опрокинули. Перевернули сосуд с жевательным табаком. В кофейне взлетело зеленое облако.
Когда оно рассеялось, Абд аль-Кадир поднялся, весь зеленый от табака, чихнул и пробормотал, покачав с сомнением головой:
— Чтобы из-за одного Багдадского вора стали переворачивать базар? Нет, тут не одного ищут, а целых сорок!
— Тогда, наверно, ищут Али-Бабу и сорок разбойников, — сообразил старичок.
Стражники вбежали обратно в кофейню. На этот раз они взялись за подушки: полетели пух и перья… И опять опрокинули стариков.
— Где царевна?! — орали они, потрясая копьями.
Когда они скрылись, Абд аль-Кадир встал, как курица, облепленная пухом, и таинственно сказа старичку:
— Главное — помнить, что в Багдаде все спокойно…
* * *
Если бы царевна Будур знала, что из-за нее творится такое! Она сейчас же побежала бы на базар, чтобы самой все посмотреть. Но она ничего не знала и расхаживала по дворику Аладдина.
— Ну, мне пора… — сказала она наконец.
— Подожди… — сказал Аладдин. — Я хотел еще тебе сказать… — но не решился сказать то, что хотел, и умолк.
Царевна весело рассмеялась. Аладдин вспыхнул.
— Чего ты смеешься?
— Я знаю, что ты хочешь сказать… Это мне говорили семнадцать принцев, и я всем отказала… Бедненькие, бедненькие…
Аладдин помолчал. Потом грустно спросил:
— Значит, «нет»?
— Почему «нет»? — сказала царевна. — Попробуй, пойди к моему отцу, посватай меня.
— И ты скажешь «да»?! — подпрыгнул от радости Аладдин.
— Как будто я сама знаю, что я скажу. Что придет в голову, то и скажу!
— Царевна зде-е-сь!.. — раздался торжествующий вопль.
На заборе сидел стражник и отчаянными жестами звал других.
Не успели Аладдин и царевна опомниться, как во дворик ворвались стражники.
