– Это я и хотел от тебя услышать, – удовлетворенно произнес Красс. – Я сделаю все, как ты хочешь, Луций Валерий Флакк, но отныне вся ответственность за последующие действия Помпея ложится на тебя.
– Думаю, мои плечи еще смогут выдержать этот груз.
– Жаль, Луций Флакк, что ты не смог поговорить так же с Марием и Суллой; тогда Рим, возможно, избежал бы многих бед, – обронил на прощание Красс.
После визита принцепса возмутители спокойствия римлян – Помпей и Красс – вдруг решили завоевать сердца сограждан благородством. Оба военачальника начали распускать свои войска с поразительным усердием, стараясь опередить друг друга и тем самым покорить своим миролюбием римлян, порядком уставших от войн и перемен в государственном устройстве.
Тридцатишестилетний Гней Помпей в очередной раз отпраздновал триумф как победитель Сертория и покоритель Испании. И опять он стал триумфатором в обход всех законов. Ведь правом на это торжественное шествие по Риму обладал лишь человек, облекавшийся консульской властью, а Помпей ни разу не избирался даже квестором или претором и все еще не был членом сената. Он не ступил даже на самую низшую ступеньку лестницы ординарных должностей, но римляне ради собственного спокойствия предпочли этого не заметить.
Победители
Дом Марка Красса, как и жилища большинства римских сенаторов, располагался на престижном Палатине. На фоне великолепных, украшенных барельефами и колоннами патрицианских домов он выглядел достаточно скромно. Если учесть, что Красс к этому времени стал богатейшим человеком Рима, и ему принадлежала почти половина зданий города, эта скромность бросалась в глаза не меньше, чем роскошь домов его соседей. Но Красс и не стремился пустить пыль в глаза сограждан столь дешевым способом, у него не было намерений поразить их богатством архитектуры. Этот дом был единственным, который Красс построил для себя, а о любителях строить множество роскошных особняков он говорил, что они сами себя разоряют лучше всяких врагов.
Красс любил свое жилище – чрезвычайно прочное, добротное и удобное. Дом был его любимым детищем: он сам делал планировку, следил за его сооружением, подбирал мебель. После полугода походной жизни (а именно столько он воевал с рабами) Красс в одиночестве наслаждался прохладой и тишиной своего атрия. У окна, с двух сторон обвитого виноградной лозой, он целыми днями занимался разборкой писем и документов, приведением в порядок дел.
Так прошло две недели. Но Красс не был бы самим собой, если бы "похоронил" себя в тиши атрия. Ничего необычного не было в том, что неутомимый претор вновь окунулся в стремительный водоворот римской жизни; удивительно было то, что первым, кто удостоился визита Красса, стал Гней Помпей – его давний соперник на военном поприще. Казалось, о примирении их не могло быть и речи после того, как оба военачальника стояли во главе своих армий у стен Рима, готовые вцепиться друг в друга смертельной хваткой. Но Красс был не настолько мелочным, чтобы долго оставаться в плену обид. Ради выгоды он был готов примириться с более удачливым товарищем, тем более, Красс никогда не считал Помпея своим заклятым врагом.
Покоритель Испании принял Красса в роскошном атрии. Как и во многих богатых домах, посреди атрия находился бассейн, над которым в крыше находилось отверстие для стока дождевой воды. Стены атрия были сплошь увешаны дорогим оружием, как римским, так и африканским или испанским – все это свидетельствовало о многочисленных победах хозяина. Вперемежку с мечами и щитами весели карты Италии, Галлии, Греции, Испании и даже далеких, неподвластных Риму земель восточных царей. Среди изобилия предметов, имеющих отношение лишь к богу войны Марсу, совершенно неуместными казались несколько картин греческих художников. На столе в беспорядке лежало множество папирусных и пергаментных свитков, принадлежащих перу греческих философов, историков и поэтов.
В Риме к восточной соседке было двоякое отношение. С одной стороны, публично высмеивалась греческая изнеженность, сентиментальность, любовь к прекрасному – словом, все греческое презиралось и считалось ненужным суровому неприхотливому Риму. С другой же стороны, среди аристократии Рима считалось признаком дремучего невежества не знать греческих философов, греческого языка, не иметь в доме эллинских скульптур, картин и, конечно же, учителей-греков. В римском высшем обществе достаточно было довольно поверхностного представления о трудах греческих мыслителей, чтобы прослыть культурным и образованным человеком.
Хозяин дома, видимо, хотел идти в ногу со временем, потому что в руках у него была "Политика" Аристотеля. Держа свиток так, чтобы Красс видел название на ярлычке, Помпей пошел навстречу гостю. "Основательно подготовился к моему приходу", – мелькнула у Красса мысль. На его рабочем столе уже давно не было никаких других книг, кроме книг прихода и расхода, долговых и прочих счетов.
– Приветствую тебя, Гней, – как можно дружелюбнее произнес Красс.
– Привет и тебе, доблестный Марк Лициний, – на лице Помпея сияла такая радушная улыбка, будто Красса он желал видеть больше, чем пылкую любовницу.
Однако самого делового человека Рима трудно обмануть: за внешним радушием он почувствовал в словах и жестах собеседника скрытое превосходство. Подавив неприязнь, Марк Красс продолжал оставаться самим собой.
– Твой триумф, Гней Помпей, был великолепен. Весь Рим вышел чествовать победителя Сертория и покорителя Испании.
– Триумф прошел хорошо, – согласился Помпей, – но все эти празднества недешево обходятся. Между нами говоря, Марк Лициний, я на грани разорения.
"Еще бы, за чтение Аристотеля денег не платят", – усмехнулся про себя Красс, и тут же с дружеским участием предложил:
– Дорогой Гней, мой кошелек всегда к твоим услугам. Я, конечно, не так богат, как доносят слухи, но для друзей денег найду, и без всякого процента.
"Не богат! Да тебе принадлежит половина Рима! Я не успел отвоевать Испанию, а ты уже скупил там самые доходные рудники", – мысленно возмутился Помпей, а вслух сказал:
– Благодарю, Марк, ты, как всегда, бескорыстен к ближним. Сейчас так трудно занять денег под сносный процент. Кстати, а почему ты не принял от сената овацию?
– Овация – не триумф. Чем малая слава, лучше никакой.
– Но почему же? – не согласился Помпей. – Овация – это тот же триумф, только пеший. Никто из римских консулов, удостоившихся овации, не счел ее умалением своих достоинств.
Марк Красс тяжело вздохнул:
– Буду откровенен с тобой, Гней. Сенат даровал мне овацию, так как она полагалась и по числу участвовавших в битве, и по количеству уничтоженных врагов, и по числу пленных, но многие отцы народа намекали мне, что даже овация за победу в войне с рабами неуместна и унизительна для столь почетного отличия. Мог ли я после этого принять ее?
"Уж ты не откажешься от почестей по широте души своей", – подумал Помпей.
– Может, ты и прав, Марк, – вдруг согласился победитель Сертория. – Впрочем, слава и тебе досталась немалая. За заслуги в деле спасения отечества тебя увенчали лавровым венком, как триумфатора, а не положенным по овации – миртовым.
– Победа над Спартаком стоит венка из лавра. Скольких военачальников он разбил до меня? Еще немного – и пал бы Рим. Победа над рабами? Нет! Это была победа над войском, созданным по всем правилам. Поражение римских преторов, легатов и консулов доказало, что легионы Спартака ни в чем не уступали римским. Или ты со мной не согласен?
– Дорогой Марк Лициний, я прекрасно понимаю, что Спартак стоит Сертория, но ведь ты же знаешь нашу римскую гордыню, извечное презрение к рабам…
– Так ты считаешь, что наши деяния равны по значимости? – встрепенулся Красс.
– Ну конечно, – утешил его самолюбие Помпей. – Более того, я думаю, тебе пришлось труднее. Ты не имел права на ошибку и поражение.
– Значит ли это, что я могу претендовать на ту же должность, что и ты, Гней?
– О чем ты? – удивился Помпей.
– Мне стало известно, что сенат разрешил Помпею Магну добиваться консульства.
"Так вот откуда твоя непонятная щедрость! Никак тоже метишь в консулы", – Помпей теперь понял причину визита богача.
В разговоре наступила пауза. Помпей предполагал, что Красс будет его о чем-то просить, и наслаждался замешательством самого богатого человека Рима. Красс же думал, как, не унизив собственного достоинства, попросить помощи у своего счастливого соперника. Наконец он решился:
– Если ты, Гней, считаешь, что наши заслуги перед отечеством равны, почему бы и мне не попытать счастья в соискании консульской должности?
– Я не вижу в Риме человека более достойного консульского звания, чем ты, – неожиданно легко согласился Помпей.
– Хорошо, что я нашел поддержку в твоем лице, но получу ли ее от римских граждан? – немного замявшись, продолжил Красс. – Ты, Помпей Великий, – властитель толпы, народ тебя боготворит. Я же на такое отношение к себе рассчитывать не могу: у одних вызывает зависть мое состояние, нажитое годами упорного труда, другие ненавидят меня за децимацию во время войны с рабами. Поверь Гней, у меня самого сердце кровью обливалось, когда пришлось казнить этих трусов, но иначе было нельзя.
