— Как вы здесь оказались? — удивился я.
— Клавдия Яковлевна уговорила, — ответила жена. — Что, мол, вам делать в Горьковской области? Ни родных, ни знакомых. А здесь сестра, есть где на первый случай притулиться. Ну я и согласилась.
На следующий день я вылетел в Сталинград. К вечеру был уже на месте. Штабы армии и ВВС размещались на окраине города, за вокзалом, и я разыскал их довольно быстро.
Переночевал, а утром представился командующему армией, в прошлом лихому кавалеристу, генерал — лейтенанту авиации Д. И. Рябышеву и члену Военного совета дивизионному комиссару Ф. Н. Воронину.
Во время беседы Воронин заметил:
— Готовимся к большой наступательной операции. Предстоит выдвинуться к Северному Донцу и иапести по немцам удар.
Он подошел к карте, висевшей на стене, и показал примерное направление этого удара.
— А что есть из авиации? — поинтересовался я.
— Пока ничего, — ответил Воронин. — Но ведь у вас все делается очень быстро. Сегодня нет самолетов, а завтра они будут.
— А где тылы, аэродромы? Вы несколько упрощенно смотрите на авиацию, — возразил я.
— Не обижайтесь, — улыбнулся член Военного совета. — Уж и пошутить нельзя.
— А кто будет командовать авиацией?
— Дмитрий Павлович Галунов. Ждем его со дня на день.
— И штаба еще нет?
— Начинает формироваться. Весь штаб представляет пока полковник Мельников.
По существу ничего еще не было.
На следующий день я побывал в домах, где должны были разместиться различные службы, познакомился с прибывающими офицерами, поинтересовался, какие полки к нам прибудут. Мне сказали, что, скорее всего, мы получим на время операции несколько авиачастей с Южного фронта.
Здешние места показались мне неуютными и унылыми. Куда ни поглядишь — голая равнина, все как на ладони. Как же тут маскироваться от воздушного противника, тем более зимой? Ни травинки, ни кустика.
Но мои опасения оказались напрасными. Когда к нам прибыла первая группа самолетов, мы перекрасили нх в белый цвет, и они стали сливаться с местностью. Для автотранспорта сделали из снега обваловку. С высоты, на которой летали воздушные разведчики, было не просто определить, где что у нас находится.
Иногда в целях маскировки мы подтаскивали самолеты вплотную к населенным пунктам, даже прятали их под навесами, чтобы ввести противника в заблуждение.
В одной из стрелковых дивизий, располагавшейся в районе завода «Баррикады», я случайно встретил Ивана Ивановича Колеуха. Этому военному комиссару я многим обязан как армейский политработник.
Меня призвали в армию в 1930 году. Сначала был комсомольским организатором полка. Потом стал политруком пулеметной роты 86–го Краснознаменного стрелкового полка 29–й стрелковой дивизии. Комиссаром, а затем заместителем командира по политчасти здесь работал Иван Иванович Колеух, сердечный, отзывчивый, но вместе с тем требовательный человек. Он почти все время находился среди красноармейцев — и на занятиях в поле, и в часы досуга.
Колеух был на редкость внимателен к нам, начинающим политработникам, тактично поправлял нас, когда мы по молодости ошибались, терпеливо учил искусству политического воспитания людей.
Каждый из пас регулярно приходил к нему и рассказывал о своей работе, о трудностях, которые встретились. Он терпеливо, не перебивая, слушал, задавал вопросы, корректно указывал на замеченные промахи.
Колеух не любил длинных речей, особенно не терпел фразеров. Сам говорил всегда просто, доходчиво, подкрепляя те или иные положения яркими жизненными Примерами. Для меня он был первым политическим наставником.
Потом Колеух уехал от нас. Сначала его послали начальником политотдела МТС в станицу Невинномысскую, а затем избрали секретарем Сочинского городского комитета ВКП(б). Вскоре, однако, Ивана Ивановича постигло большое несчастье, в котором сам он не был виновен.
И вдруг эта неожиданная встреча. Я обрадовался так, словно после долгой разлуки увидел родного отца. Иван Иванович заметно постарел, осунулся, лоб его прорезали глубокие морщины.
Колеух пригласил меня к себе в маленькую комнатушку, которую он снимал в частном доме. Вскипятил чай, и мы сели за стол. Он обрадовался встрече не меньше, чем я.
Начали вспоминать прошлое, общих знакомых. Многих Иван Иванович уже забыл, но о тех, кого помнил, говорил только хорошее.
Слушал я его И думал: нет, не сломила старого Политработника житейская трагедия. Он остался все таким Же убежденным коммунистом и настоящим патриотом.
Проговорили с ним до поздней ночи. И ни разу не обмолвился он о людях, принесших ему горе, о проявленной к нему несправедливости. Все его мысли были о том, как остановить и разгромить врага.
Народ у нас гордый и сильный, — убежденно сказал Колеух. — Его не поставишь на колени.
Больше мне не довелось видеть Колеуха. Дивизия, где он служил, получив пополнение, ушла на фронт.
Дмитрий Павлович Галунов, вместе с которым мне предстояло жить, работать и воевать, оказался толковым командиром и хорошим товарищем. Мы быстро и крепко подружились. И я еще раз убедился, что значит тесный контакт между командиром и комиссаром. Ведь их дружба передается всему коллективу, становится поистийё неодолимой силой.
К 16 января 1942 года 57–я армия сосредоточилась на левом, восточном берегу реки Северный Донец. Правый фланг ее упирался в Красный Оскол, а левый захватывал Маяки, Райгородок. Оперативные группы ВВС и армии располагались вместе, в Малой Александровне.
18 января наша армия перешла в наступление в полосе исключительно Изюм — Славянск. Главный удар наносился в направлении Барвенково.
Противник сильно укрепил свою оборону, использовал для этого многочисленные балки, крутые берега рек, населенные пункты. На переднем крае он установил орудия для стрельбы прямой наводкой и закопал в землю десятки танков, превратив их в неподвижные огневые точки.
Условия для наступления осложнялись и погодой. Морозы доходили до тридцати пяти градусов, лютовали снежные бураны. Лошади, тащившие пушки, выбивались из сил. Расчеты вынуждены были катить орудия на руках. Обозы отстали. Армейские базы снабжения находились в Святогорске и Рубцове. Войска ушли от них на сто — сто двадцать километров. По заснеженным дорогам автомобильный транспорт пробиться не мог, а гужевого едва хватало на доставку минимального количества продовольствия.
Выполняя поручение Воронина, я в это время оказался в одной из стрелковых частей. Бросилось в глаза неважное настроение многих бойцов. Объяснялось это перебоями в снабжении частей.
Нелегко приходилось и труженикам аэродромов. Почти круглосуточно работали они, очищая от снега взлетно — посадочные полосы. Нередко ветры сводили на нет результаты их труда, но люди не сдавались.
В критические моменты авиаторам помогало местное население. Жители окрестных сел приходили с лопатами на аэродромы и целыми днями трудились вместе с красноармейцами на расчистке взлетно — посадочных полос. Это были в основном женщины и подростки. Мы старались накормить их, по — братски делясь скудными продовольственными запасами.
Несмотря на очень сложпую обстановку, в которой началось наступление, оборона противника была взломана. В одном из сообщений ТАСС говорилось: «Войска Юго — Западного и Южного фронтов заняли города Барвенково и Лозовая. С 18 по 27 января они продвинулись более чем на сто километров и освободили свыше четы-1 рехсот населенных пунктов».
*
Во время боев за Барвенково наша авиация наносила удары по коммуникациям противника, громила его резервы, вела борьбу с контратакующими танками. Истребители прикрывали конницу. Им редко приходилось вести бон в воздухе. Они больше штурмовали наземные вражеские войска. Тем не менее с 22 по 24 января ими было сбито девять фашистских самолетов.
В Барвенково противник оставил большие запасы продовольствия. А на элеваторе был обнаружен винный склад. Мы поставили возле него охрану, но, видимо, запоздали с этой мерой. Многие бойцы успели прихватить с собой по нескольку бутылок вина.
Зашли мы с Ворониным в один дом и видим: сидят бойцы за столом и разливают французское шампанское. При нашем появлении они встали и смущенно переглянулись.
— Неважный трофей, — осмелел наконец один из них. — Льешь — шипит, пьешь — шипит и, кажется, в животе продолжает шипеть.
Мы предложили красноармейцам закончить трапезу, а остатки вииа отнести на склад.
Время от времени фашисты производили воздушные налеты на наш штаб. Зенитная батарея, прикрывавшая его, вела огонь, как правило, вдогонку улетающим самолетам и поэтому неточно. Я решил поговорить с артиллеристами. Спрашиваю:
— Что же вы, братцы, по хвостам бьете?
