Баронесса с улыбкой облегчения покачала головой, тетушка же вытащила хорошо знакомый мне кружевной платочек, но, посмотрев на мое довольное лицо, с усмешкой убрала его обратно.
— Ты сказала — два «но»? — Уточнила она.
— Да. И второе — это то, что я вообще не собираюсь замуж!
Баронесса и тетушка переглянулись с так хорошо знакомым мне по «Старшим Лисси» выражением лиц. Если облечь его в слова, то оно значило что-то вроде: «Молодая еще, глупая», однако баронесса отложила бук, а тетушка приняла более расслабленную позу. Обе они при этом смотрели на меня с доброжелательными улыбками, и, казалось, чего-то ждали.
— Тетушка, если я вам больше не нужна — могу я пойти к себе? — Осторожно уточнила я.
— Конечно, Милочка, — тут же согласилась тетушка с той же многозначительной улыбкой.
Я перевела взгляд с тети Гасси на баронессу, потом обратно, призналась сама себе, что не в силах разгадать загаданную ими загадку, и, бодро сделав книксен, двинулась к выходу.
— Амели, дорогая! — Тетушка окликнула меня, когда я уже взялась за дверную ручку. — Советую тебе пару дней не подходить к окнам и воздержаться от прогулок.
Я удивленно развернулась к тетушке обратно с немым вопросом в глазах.
— Репортеры! — Прокомментировала баронесса таким тоном, как будто это что-нибудь объясняло.
— Что репортеры? — Кажется, я окончательно потеряла нить разговора.
— И это говорит дебютантка, танцевавшая вчера с принцем Амадеем! — Тетушка картинно вздохнула, и выложила на кофейный столик свежую газету.
Нет, не привычный «Веллингтон Таймс», с его выписанным готическими буквами названием, строгим шрифтом и яркой белой бумагой. Эта газета была совсем другой: у бумаги был желтоватый оттенок, шрифт заметок, втиснутых между яркими, кричащими, цветными заголовками и крупными снимками, был «слеповат», да и заголовок был говорящим: «La Luna». Официально — этой газеты как бы не существовало, и откровенное признание какого-нибудь подростка в том, что он «вчера весь вечер читал «Луну» было вполне себе подростковым бунтом. Однако… Однако и сплетни и статьи из «Луны» весьма активно обсуждались в свете.
Я медленно вернулась обратно, развернула газету, чтобы на первой же полосе увидеть снимок — принц Амадей ведет меня в вальсе. Надо сказать, на этом снимке я была настоящей красавицей — уж не знаю, сколько времени выпускающему редактору пришлось потратить на обработку моего снимка. Заголовок передовицы гласил: «Принц Амадей возвращается к светской жизни!», а ниже, чуть меньшим шрифтом, было набрано: «Кто же она — дебютантка, что смогла привлечь его внимание?».
Я положила газету обратно на стол, испытывая настоятельное желание вымыть руки.
— Тетушка, как скоро мы уедем из Веллингтона? — Уточнила я ровным голосом.
— Учитывая обстоятельства, — тетушка кивнула на газету, — так быстро, как только сможем. Скажем, к концу недели. В поместье они за нами не последуют — все знают, что твой дядюшка очень, очень не любил браконьеров на его землях, и егеря у нас меткие, сначала в незнакомца выстрелят, потом разбираться будут. Но не думаю, что интерес к тебе продлиться дольше недели.
Я неловко потопталась у стола. Нет, еще десять минут назад я собиралась забраться в библиотеку и выпасть из реальности, но теперь, лишившись возможности прогуляться, я почувствовала себя запертой в клетке.
— И что же мне делать?
— Амели, ты принимаешь происходящее слишком близко к сердцу, — вздохнула тетушка. — Не надо ничего специально делать. Хочешь — спрячься в библиотеку, как ты, могу поспорить, и собиралась. Хочешь — посиди с нами, или вон, позвони девочке O’Коннор, наверняка после выпусков новостей по галавиденью от любопытства сгрызшей себе все ногти. Она слишком хорошо воспитана, чтобы самой позвонить в неурочный час. Да, и самое время для букетов. Мы с Фике в твоем возрасте обожали угадывать, от кого прислан тот или иной букет. Хочешь, я буду забирать карточки и проверять твои ответы?
— Могу спорить, у нас опять будет птичий двор, — буркнула я, возвращаясь к своему креслу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Будет, обязательно будет, — согласилась тетушка. — Но и не только. И вот это «не только» — самое интересное, его мы и будем угадывать.
Первым через караулящих снаружи репортеров, про которых предупреждала тетушка, в дом прорвался посыльный от «александрийца», с которым мы танцевали мазурку. Маргаритковый «голубь», которого он держал под мышкой, слегка помялся, и от этого казалось, что птица, склонив голову, с интересом разглядывает меня. Следом прибыл представительный лакей в форменной ливрее, к которому мне пришлось выйти — он категорически отказывался передавать посылку, завернутую в несколько слоев вощеной бумаги, кому-нибудь кроме меня. Вручив мне сверток, и с поклоном приняв от тетушки монету, лакей с чувством собственного достоинства покинул наш дом. Я же, пристроив подарок на поднос для визиток, принялась его разворачивать.
В ворох бумаг оказалась упакована весьма неожиданная композиция — в плетеной корзине, полной сочных зеленых веток с крупными листьями, перемежающихся сухоцветом и колосьями, были уложены изумительно пахнущие, глянцево блестящие бордовыми боками яблоки.
— Сразу сдаюсь! — Сообщила я тетушке, разглядывая корзинку.
Та нашла карточку, и зачитала вслух чуть суховатый, официальный текст и имя, которое мне ничего не сказало. Я нахмурилась, силясь припомнить, кто же это, и борясь с искушением впиться в яблоко зубами. На помощь пришла баронесса:
— Кажется, это кто-то из департамента Рауля. Ах да, совершенно точно. Невысокий, полноватый брюнет, чуть выше тебя ростом.
Я кивнула, показывая, что вспомнила мужчину — он был моим партнером по кадрили во втором отделении.
Следом принесли еще несколько птиц, однако моего присутствия для вручения не требовалось, поэтому я даже не вышла посмотреть на них. Добросовестный Сандерс отчитался, что это еще пара голубей, уже из серебристых хризантем и нежно-розовых садовых гвоздик, а также лебедь и парящая чайка, которая, судя по всему, произвела на Сандерса гнетущее впечатление. Когда за дворецким закрылась дверь, тетушка пояснила, что парит чайка весьма условно — для этого цветочную птицу насаживают на специальную подставку со штырем, пронзающим тело птицы. Конечно же, столь яркую иллюстрацию к карточке «Вы ранили мое сердце» мог придумать только военный. Я непозволительно фыркнула, откладывая эту эпистолу в стопку к другим.
Следом прибыли букеты от близнецов, и я, не выдержав, рассмеялась, сразу угадав дарителей.
Карточка Петьки была лаконична: «Per aspera ad astra» и прилагалась к букету из цветов чертополоха, нежных белых тюльпанов с махровыми, лохматящимися краями и неяркой зелени.
— «Через тернии к звездам», — улыбнулась баронесса, разглядывая попеременно то букет, то карточку. — У твоего друга детства есть чувство юмора.
— О да, — согласилась я, восхищенно осматривая это «сочетание несочетаемого» со всех сторон.
Букет от Пашки был не так экзотичен — бледно-розовые японские камелии с их сочными, зелеными листьями, скрепленные так, чтобы пышные цветы образовывали шар, и карточка «Быть, а не казаться».
— Esse quam videri, — машинально перевела я. Что же — это был хороший, но, в условиях Мейфера, весьма трудновыполнимый совет.
А сразу после, словно продолжая начатое на Осеннем балу глупое соперничество, в Редлиф доставили букет от Рауля. Нежные белые фрейзии, перевязанные белой лентой — небольшой букет, на фоне всех этих птиц кажущийся простым и скромным, был очень трогательным знаком внимания. Карточка, приложенная к нему, была, как и в прошлый раз, подписана от руки инициалами «Р.Ф»
Потом была очередная птица, дюжина кремовых роз и я окончательно запуталась в именах и людях. Бегло пересчитав подношения, я решила, что на сегодня цветочный поток закончился. Однако, очень скоро стало ясно, что я заблуждаюсь. Следующий букет доставили прямо в гостиную, и Сандерс не только не стал препятствовать посетителю, но и заботливо придержал дверь, всячески стараясь помочь. Ухоженный адъютант в парадном серо-голубом мундире, внес коробку. Войдя в комнату, он, повинуясь жесту Сандерса, шагнул к свободному столику, и четкими, красивыми движениями стал распаковывать свою ношу.
