Дорога выпрямляется или наоборот?
В середине пятидесятых все мои и Ноннины ростовские родственники были живы и здоровы. Наше появление в Ростове, несмотря на его вынужденность, было встречено близкими с радостью. Но эта радость требовала постоянной подпитки, то есть визитов. Чем мы и занимались почти все свободное время. Вот один штрих. Суббота или воскресенье. Едем на трамвае с Северного поселка через весь город на Газетный переулок, к моей маме. Трамвай № 9 или 13, пассажиров много, и почти все они одновременно говорят, и говорят по-южному громко, никого не стесняясь. Очень часто кондуктор оказывается знакомой по предыдущим поездкам и она, во всеуслышание, объясняется в любви нашему Мише.
Теперь я сожалею о том, что не всегда был, мягко говоря, инициатором подобного проведения времени.
Хочется вспомнить о самых старших, дедушке и бабушке Нонны со стороны отца. Дедушка, как и оба моих дедушки, был ремесленником – не знаю, как правильнее сказать: слесарем- жестянщиком или скобяных дел мастером. В это время он уже не работал и, несмотря на то , что у них в Грозном была своя квартира, основное время они с бабушкой проводили у своих детей. И возраст, и среда обитания, конечно же, определяли круг их интересов. Это были простые милые люди, и я жалею о том, что дальше обычных общих вопросов и вопросов о здоровье мои разговоры с ними не заходили. А ведь они были представителями далекой середины девятнадцатого века. Их соприкосновение с современной жизнью вспоминается с улыбкой. Вот, например, один эпизод. У Нонны, еще в студенческое время, был день рождения, и родители, чтобы не мешать, пошли к кому-то из родственников. И вот, в самый разгар веселья, часов в девять вечера, появляется дедушка в белых кальсонах и категорически заявляет “Гошти, по домам”. Ни Нонна, ни тем более гости не нашли, что ответить. Но на этом представление не закончилось: дедушка появлялся каждые 15-30 минут. В одном из своих “выходов” он заприметил подружку Нонны, Олю, настоящую русскую красавицу, и решил ей пожаловаться: “Вы можете себе представить такую неприятность – Нон-ночка встречается с русским”. Бабушка была веселым общительным человеком, любила рассказывать и даже напевать. Запомнилось и ее эпистолярное творчество: она почему-то после каждого слова ставила точку. Но одну фразу из ее письма к нам, в Ленинград, можно смело причислить к народному творчеству времен “повышения благосостояния советского человека”. Рассказывая о своем бюджете, бюджете двух пожилых пенсионеров, родителей четырех детей, она среди прочих возлагаемых на них налогов упомянула “культурбездетство”. Бабушка оказалась долгожительницей, и я сам читал короткое сообщение в областной газете о 104-летней Циле Григорьевне.
В январе 1955 из Ленинграда пришло печальное известие: умер Саша. Три сестры, Раиса, Мария и Сарра, тяжело переживали смерть младшего и самого любимого брата. Когда мы уезжали из Ленинграда в Ростов, Саша был еще в очень тяжелом состоянии: не мог двигаться, не мог разговаривать. Но через несколько месяцев, как только почувствовал себя лучше, он сел за стол и начал работать. И не просто работать, а создавать новую теорию оптимального электроснабжения промышленных предприятий. Человек он был увлекающийся, работал много, а когда понял, что решение найдено, стал работать еще более упорно. И он успел основные положения своей теории изложить не в виде статьи или предложения, а в виде книги. Естественно, рукописи книги. Он был очень доволен результатом, но понимал, что над рукописью еще надо серьезно поработать. И он работал до последнего дня. И все время говорил жене, Раисе Федоровне, что если он не успеет, то она должна будет привлечь известных специалистов в этой области, его и ее хорошо знакомых, для завершения и выпуска книги. Он был абсолютно уверен, что разработанный им метод будет чем-то вроде революции в области электроснабжения. Раиса Федоровна, сама специалист в этой же области, в значимости работы не сомневалась, и именно поэтому она, будучи от природы очень недоверчивым человеком, не захотела показать рукопись никому, даже очень близкому их семье человеку, профессору Новочеркасского политехнического института, который готов был дать любые гарантии в сохранении авторских прав Саши. В 1989 году Раиса Федоровна переехала из Ленинграда в Орел, к своей племяннице, и только тогда она передала эту рукопись мне, просто так, без каких-либо указаний. А какие могут быть указания в наш быстротекущий век в отношении идей, родившихся почти сорок лет тому назад?
Мысли о научной карьере и о возвращении в Ленинград, конечно же, не оставляли меня даже в моменты расслабляющего удовольствия от благополучного пребывания в кругу близких мне людей, в родном городе, среди доброжелательных и уважительно настроенных сотрудников. Летом 53-го я захотел еще раз убедиться в том, что я еврей. Решил выяснить возможность поступления в аспирантуру Таганрогского радиотехнического института. В то время директором института был сын Жданова, Юрий Жданов, бывший муж Светланы Сталиной. Попал я к Жданову без особого труда, но чуда не произошло. Я не запомнил наш разговор, но единственное, что запомнилось – это то, что тот особенно и не пытался обосновать свой отказ.
Чтобы все же не терять времени, я решил сдать два экзамена кандидатского минимума: философию и иностранный язык. Экзамены я сдавал в Ростовском университете и сдал очень слабо: по английскому языку получил четыре, а по философии – три, для меня не совсем обычные оценки. Ну что ж, хотя бы так. Это было уже весной 54-го. И тогда же я принял совершенно авантюристичное решение – решил поступать в аспирантуру моего “родного” института, НИИ-49. Я написал заявление, подготовил документы и все отправил по почте. В перечень трудов включил только что опубликованную статью в академическом журнале “Автоматика и Телемеханика”. Видимо, формальных оснований для недопущения меня к экзаменам у администрации института не было, я уже не был сотрудником института, и мне нельзя было “посоветовать” еще немного подождать, тем более письменно. Кроме того, вроде наступала хрущевская оттепель. Поэтому без особых промедлений меня известили о том, что я допущен к конкурсным экзаменам, сообщили расписание экзаменов, предложили подготовить научный реферат и прислали предписание руководству завода о предоставлении мне отпуска на время сдачи экзаменов. Я был очень этим доволен, но понимал, что все еще впереди, и правильно понимал.
Для реферата я провел теоретическое исследование устойчивости функционирования разработанного мной генератора релаксационных колебаний – получилась нормальная работа, которую позже я даже опубликовал в виде статьи. Все свободное и, сколько мог, рабочее время я тратил на подготовку к экзаменам. А экзаменов было три: по специальности (теория автоматического управления), английский язык и, опять же, основы марксизма-ленинизма – разве может быть полноценным научный работник, который не руководствуется в своей работе глубокими знаниями ОМЛ?
Вроде я подготовился к экзаменам, во всяком случае, не хуже, чем в добрые старые студенческие времена. Но судьба не захотела так просто отказаться от своих “шуточек”. За несколько дней до отъезда ею была сделана очередная, к сожалению, не последняя попытка поставить меня “на место”. Вдруг я обнаружил вначале неудобство, а затем сильную боль в подмышечной области правой руки. Врач поставил диагноз, который даже звучит “симпатично”: сучье вымя, необходимо хирургическое вмешательство. Ну, что ж, еще один поворот.
В Ленинграде я остановился у Сени, тогда еще холостяка. Так получилось, что на всех трех экзаменах, помимо председателя комиссии, в качестве экзаменатора присутствовал кто-то из моих бывших сотрудников или начальников. Наверное, со мной что-то случилось, но я как бы разучился сдавать экзамены. В какой-то степени, возможно, на это влияло некоторое напряжение, в котором, как мне казалось, находились и мои экзаменаторы. Короче говоря, по всем трем экзаменам я получил оценку четыре. Это было неприятно, даже плохо, но немного утешали конкурсные обстоятельства. Дело в том, что число абитуриентов было ровно в два раза больше, чем число мест в аспирантуре, а каждое место однозначно связывалось с определенной специальностью. И по моей специальности, теория автоматического управления, нас было двое. Но мой конкурент на первом же экзамене по специальности получил двойку, и я как бы оказался вне конкурса. С этими утешительными мыслями я возвращался в Ростов.
Видимо, человеческая психика устроена так, что, ожидая свершение важного для него события, человек, конечно, понимает, что оно может свершиться, а может, и нет, но желаемое ему хочется считать более вероятным. Поэтому он меньше радуется, когда получается, и больше переживает, если терпит фиаско. Я ждал и надеялся, хотя оснований для сказочного завершения моей аферы было очень мало. Еще ни один еврей не был принят в аспирантуру нашего института. Естественно, сказка имела уготованный ей конец. Я получил письмо от заведующей аспирантуры, в котором говорилось, что приемная комиссия, председателем которой являлся директор института, рассмотрев результаты экзаменов, приняла решение отказать мне в приеме в аспирантуру, как не прошедшему по конкурсу.
