— Стережешь? То-то! Никому не давай…
Впрочем, о тайне, скрытой в нем, уже известно. Тетя на днях потрясла при нем пса и спросила:
— Много накопил?
Пришлось кое-что рассказать. Тетя с неодобрением заметила:
— Не нравится мне твоя затея. Это не оправдание, что другие мальчишки продают рыбок. Мне бы не хотелось, чтобы ты этим занимался. Не думаю, что и Юрий был бы доволен.
— Тетечка, — сказал он, — тебе же легче. Аппарат мне очень нужен, просто мечтаю делать всякие снимки фотоаппаратом. Значит, тебе не придется тратиться на него. А если что останется, то возьми, пожалуйста, себе.
Отступилась тетя. А что ей было сказать? Если бы курил, например, как Тигра, или в карты играл, тогда конечно. И спорить бы не стал — ругай сколько влезет. А тут — преступление какое! — деньги на аппарат копит. Можно, правда, и транзистор еще купить, с пятью короткими диапазонами, но это очень много надо денег. Еще бы аквариумов понаделать. А кто их сделает? Петр? Жди! Уехал, не пишет. Тоже, видно, обиделся. А как не обидеться? Старался для нее, крышу починил, машину скоро купит. А она не очень ценит. Будто и машина ее не интересует. Может быть, думает, что Вадим купит? Интересно, водку он сейчас пьет?..
Алька снова щелкнул пуделя в красный нос. Ласково щелкнул:
— Бедненький! Не покормил тебя в прошлое воскресенье. Потерпи, завтра дам поесть. Сейчас отлавливать начну. Побольше отловлю. Валерку надо догонять. Он в тот раз, без меня, солидно подработал.
День 136-й
Алька вошел в переднюю и сразу же узнал голос Елены Сергеевны, доносившийся из комнаты.
— Тетьлен! — Он раскрыл дверь, даже сумку с хлебом не успел положить. — Здравствуйте!
— Здравствуй, милый! — Елена Сергеевна сидела в широкополой светлой шляпе у стола, напротив Киры. Перед ней лежало какое-то письмо.
— От папы письмо? — спросил Алька. Но тут же понял, что ошибся: и конверт не такой, и марка обычная, и лежит возле тети Лены. — От Вадима?
— Алик, — строго, словно учительница, сказала тетя Кира. — Во-первых, надень шлепанцы, во-вторых, положи на место хлеб. И не кажется ли тебе, что не совсем прилично так бесцеремонно прерывать беседу взрослых?
Вот как тетя может иногда «холодным душем» окатить! Поздороваться нельзя! А если он соскучился по тете Лене? И будто не интересно ему, от кого письмо! Все же Алька и тапочки снял, и батон с двумя рогаликами да полбуханки ржаного вынул из сетки, положил в хлебницу, даже в дверь легонько постучал. Но так, ради шутки, словно показывая этим, что, в общем-то, обижаться на тетю не собирается.
— Совсем другая декорация, — улыбнулась она. — Так что ты хотел спросить? От кого письмо? Правильно: от Вадима. Может быть, хочешь узнать, что пишет? Елена Сергеевна, ведь это не секрет?
— Какой же тут секрет!
— Пишет, что возвращается в наш город. Уже приехал бы, но высокое начальство в отпуске, не могут подписать приказ… Впрочем, это уже детали… Удовлетворен? Больше нет вопросов?
— Кирочка, — вставила Елена Сергеевна, — там есть строчки, относящиеся и к Алику… По-моему, даже весьма любопытные для него. — Она вынула из конверта листок и прочитала в конце: — «Мама, если увидишь Киру, передай привет и сынишке ее. Я с удовольствием привез бы ему зуб мамонта».
Вот это вещь! Зуб мамонта! Но почему пишет «привез бы»? Выходит, что может и не привезти? Держать свои сомнения в себе было выше Алькиных сил.
— А вдруг не привезет? — сказал он.
— А тебе действительно хотелось бы иметь этот зуб? — спросила тетя Кира.
— Я думаю, в его коллекции диковинных экспонатов, — поспешила заметить Елена Сергеевна, — подлинный древний зуб мамонта просто необходим.
— Конечно! — подтвердил Алька. — Вся школа сбежится смотреть!
— Я сегодня же, — пообещала Елена Сергеевна, — отправлю авиапочтой письмо, чтобы этот уникальный зуб был упакован в чемодан, как самая дорогая вещь.
Может, и правда этот зуб — дорогая вещь, только Вадим наверняка и подороже что-нибудь везет. Алька посмотрел в ласковое лицо тети Лены и решился — спросил:
— Тетьлен, а Вадим машину не собирается покупать?
— Вот уж не знаю, — ответила она.
— Но Вадим же — автомеханик. Должен классно водить машину.
— Должен, по идее, — согласилась Елена Сергеевна. — Но про машину ничего не писал мне…
Алька еще посидел немного, но женщины уже заговорили о другом, не интересном. Ему захотелось побежать к Валерке, рассказать про зуб мамонта.
— Помешался на машинах, — увидев, как за окном мелькнула Алькина рубашка, сказала тетя Кира. — Буквально бредит.
— Дети своего времени, — улыбнулась Елена Сергеевна. — Таков век. Атом, кибернетика, скорость, машина…
Новость о зубе мамонта Валерка встретил без энтузиазма:
— Костяшка! Был в музее — чего интересного? Кости как кости — большие, треснутые… Лучше пойдем посмотрим на Буяна. Чего-то скулит, утром есть не стал.
Буяна отыскали под яблоней. Лежал, уронив на лапы черную лобастую голову, посмотрел на ребят долгим, Альке показалось, очень жалобным взглядом.
— Заболел, что ли? — спросил он.
— Кто же его знает. Не говорит.
— Давай врача вызовем?
— Еще чего! — сказал Валерка. — Это же собака. Дворняжка.
— Ну и что! Галка рассказывала — у них морская свинка заболела, так ездили к специальному врачу. Укол сделали.
— Галка! — скривился Валерка. — Пусть она и ездит. А если уж пес занемог, то ничего не поделаешь — или сам выздоровеет, или подохнет… Пошли, пусть лежит… Хочешь яблока? На этой яблони — почти спелые уже. Грушовка.
Чего спрашивать? От яблок ветки гнутся, а он спрашивает, будто жалеет. Алька выбрал покрупнее, потянул к себе.
— Тише! — сказал Валерка. — Тянет! За хвостик покрути — отвалится.
И верно: отвалилось.
Алька обтер яблоко рукавом, вонзил в него зубы. Ух, и правда — сочное, сладкое…
День 139-й
В этот день, в пятницу, подох Буян. Утром Валерка вынес ему супа в миске, раз позвал, другой, но пес не отозвался. Валерка обошел почти весь сад — нет Буяна. Он уже подумал, не сбежал ли пес. Только как мог сбежать? Калитка заперта, забор глухой, доски на месте: Петр перед отъездом все проверил, подбил. Не просто было бы отгадать загадку, но вдруг у самого забора, в малиннике, Валерка заметил что-то черное. Это был Буян. Как пришла последняя минута к собаке, никто не видел, не знал.
Валерка сказал о Буяне бабушке. Она перекрестилась, охая, пошла взглянуть.
— Отслужил свое, отгавкался. — Бабушка снова перекрестилась. — Старик. Годов пятнадцать. Али и того больше.
— Куда ж теперь девать его? — растерянно спросил Валерка.
Бабушка будто не слышала его:
— Без собаки-то как быть? — Она посмотрела кругом, — Ишь, яблок уродило! Не устережешь… Ох-хо-хо… Петька-то когда обещался приехать?
— Скоро уже, — ответил Валерка. Поняв, что от бабушки толку не добьешься, он пошел за Алькой.
Однако и Алька не представлял, что делать с мертвой собакой. Он с жалостью смотрел в неподвижные, все такие же печальные открытые собачьи глаза и только вздыхал.
— Был бы ключ от мотоцикла, взвалил бы в коляску и — на свалку. — Валерка пнул пса в бок. — Тяжелый. Так не утащишь.
— Давай похороним? — предложил Алька.
— Ты скажешь! Веревку сейчас за ногу привяжу и выволоку в балку. За сад. Или прямо за хвост тянуть.
Алька представил, как Валерка тащит за хвост Буяна, сопит при этом, ругается, злится. И сам разозлился:
— Руки, боишься, отсохнут! Тащи лопаты!
Как ни странно, решительный Алькин тон подействовал на Валерку. Не сказав больше ни слова, он принес из сарайчика лопаты.
Яму вырыли тут же, рядом с малинником. Положили туда Буяна. И сразу же принялись торопливо забрасывать яму землей. Утрамбовали землю. Но все равно получился небольшой холмик. Алька устал. Ему хотелось помолчать, а Валерка сказал:
— Как нарочно: сад сторожить надо, а Буян сдох. Ребята узнают, что нет собаки, быстро лазейку разведают. Хоть братуха бы скорей приезжал.
— Тете письмо сейчас прислал, — сказал Алька.
— Да ну! Братуха? Во дает! А нам ничего не прислал. Не знаешь, что пишет?
— Прочитать не дала. Только видел: открытка там с церковью. Красивая открытка.
— Ну, совсем втюрился братуха. Открыточки посылает! С церквями! Во, Алеха, как бывает! Любовь.
Открытку тетя Кира в самом деле не дала прочитать племяннику. То, что написал Петр, и позабавило ее, и удивило. Никак не ожидала она такого от Петра. Видно, отдых, впечатления и разлука благотворно действуют на него.
«Милая моя Кира! — написал на обратной стороне открытки суровый и немногословный Петр Шмаков. — Об этой церкви Святой Анны Наполеон сказал: «Если бы я мог, то взял бы ее на ладонь и перенес в Париж». И я говорю: если бы ты позволила взять тебя на руки, то я унес бы тебя хоть на край света, хоть в Париж, хоть в Вильнюс, хоть в Антарктиду. Ну, соглашайся!».
