Толик избрал иной путь:
— Да вот еще учебники не все купил. Посмотрю, может, географию достану.
— Трубу-то сделал? — Алька предпринял новую попытку завязать беседу.
— Да так, неважнецкая, в общем, — сказал Толик. — Но смотреть можно.
Сам Толик вопросов не задавал. Да Алька и не ждал его вопросов. Что отвечать? Как с Валеркой сдружился, не разлей водой стали с ним. Как на базар ходит, рыбок продает. Может, он считает, что Алька и дружбу с ним, Толиком, продал? Так вроде на сборе звена он говорил. Но ведь ничего Алька не продавал и продавать не собирается. Как только это все объяснить?
— А я все учебники уже купил, — сказал Алька и вздохнул, потому что фактически это означало конец разговора.
И Толик без промедления воспользовался такой возможностью:
— Может, есть география? Посмотрю. Тогда и у меня все будут. Пока. — И он пошел к книжному магазину, даже насчет сливочного маргарина забыл справиться.
И Алька унылым шагом направился домой.
Вот как сложились их отношения, будто и не было дружбы.
Возможно, Алька еще долго был бы под впечатлением этой тягостной встречи, однако дары старого почтового ящика — восьмой номер «Пионера» и Динкино письмо из Ялты — мигом отодвинули все другое на задний план.
Прежде всего журнал. На это раз Алька не тянул, жадно и торопливо листал страницы. И снова не нашел своего рассказа. Он расстроился. Опять не напечатали. А может быть, давно выбросили в корзину? Мало ли им присылают всяких рассказов да статей! Хотя бы не обещали тогда. Понравился, постараемся использовать! Вот и верь им! А еще большие, о честности пишут, что слово надо держать…
Динкино письмо куда больше порадовало. Снова извинилась, что долго не писала. Сообщила, что из смуглой индианки превратилась в негритянку. И еще написала интересные вещи о Гарике:
«Алик, только тебе могу доверить, как настоящему другу: у нас с Гариком была любовь. Представляешь! Только знай: мне его признание ни к чему. Я разочаровалась в нем. А знаешь, из-за чего? Ты тогда назвал его «миллионером Рокфеллером». Миллионер он, конечно, липовый, а вот жадина — это точно, как настоящий капиталист. Пошли по набережной гулять. Он сам пригласил меня. Смотрим: очень красивые открытки продают. «Давай, говорит, купим на память». Отобрали по три штуки. Он за свои заплатил и на меня смотрит. Представляешь! Хорошо, что у меня в сумочке были деньги. Пустяк, вероятно, только после этого он мне стал противен. Вот уж не похож на тебя! И в тот же вечер Гарик мне сказал, когда смотрели на огоньки пароходов: «Ты, говорит, ни с кем не целовалась?» Я так возмутилась! «Ты, говорю, что, с ума спятил?» — «А я, говорит, одну девочку в щеку поцеловал», — «И дальше продолжай в том же духе!» — сказала я и ушла. Вот и все. А вчера Гарик уехал. На прощание сказал, что лучше меня никогда еще не встречал девчонки. Он смотрел на меня очень грустными глазами. И мне самой было грустно. Это вчера. А сегодня уже ничего.
Алик, не сердись, что пишу все так откровенно. Это потому, что считаю тебя настоящим другом. Жалко, что так летит время. Скоро собираться. Через три недели в школу.
До скорой встречи, Алик. Твоя одноклассница Диана Котова».
Алька дважды перечитал письмо. Приятно было, что Динка считает его настоящим другом. Только почему? Ведь раньше и внимания не обращала. А после дня его рождения и после того, как ходили в парк, совсем иначе стала к нему относиться. Стоп! А если бы в парке он не вел себя так щедро — как бы она относилась к нему? Так же? Или получилось бы, как с Гариком? Неужели это главное в дружбе? А почему же у тети не так? Петр и машину покупает, и сувениров из Прибалтики привез ей, а она не ценит. На третий день после его приезда они встретились, долго разговаривали, он не слышал, о чем, но ушел Петр расстроенный и с тех пор больше не появлялся.
«А вдруг это из-за Вадима? — подумал Алька. — Может, он там, на Севере, кучу денег заработал?»
Альке было неприятно, что он так подумал о тете, но ведь подумал. Он спрятал Динкино письмо в ящик стола и тихонько постучал в дверь тетиной комнаты.
Она сидела на диване и листала большую книгу, такую большую, что на ней можно было бы делать уроки. Это была книга об искусстве современных западных живописцев. Алька уже не раз листал ее. Мало чего интересного. Кое-какие из этих картин он бы и сам нарисовал с не меньшим успехом. Только зачем?
Алька, примостившись рядом с тетей, из вежливости вместе с ней посмотрел рисунки. Потом, увидев на одном из них какой-то светлый странный квадрат, пересеченный множеством извилистых линий, сказал, усмехнувшись:
— Это, наверное, зуб мамонта. Похож.
Тетя Кира подняла на него большие глаза:
— Не забыл? Ждешь?
— Тетечка, а вдруг он в чемодан не влезет?
— В багаж сдаст. Медленной скоростью отправит.
— А зуб этот ценный?
— Если только в научном отношении. Так полагаю.
Алька решил, что теперь можно задать и главный вопрос:
— Тетечка, а если Вадим накопил на Севере много денег и купит машину?
— И что? — перевернув страницу, спросила тетя Кира.
— Ты… не прогнала бы тогда Вадима?
— Алик! — Тетя положила руки на книгу. — Мне решительно не нравятся твои разговоры о какой-то машине и о моих личных делах. И если уж говорить серьезно, то это просто смешно — определять ценность и значение человека наличием какой-то там машины. Смешно и глупо.
Пристыдить Альку ей не удалось. Ведь он хотел, чтобы тетя так ответила. И все же в голове маленькой занозой сидела мысль: возможно, это и глупо, пусть даже смешно, но разве плохо, если бы у них была своя машина?
День 154-й
Лишь пятнадцать дней осталось до того главного события, к которому приближается наш рассказ.
Но никто из героев повествования об этом не знает, не догадывается.
Не знает и Алька. Ему даже не было известно о том, что в субботу 154-го дня, к одиннадцати часам, тетя Кира ждала Вадима.
Если бы Алька мог догадаться! Не пошел бы он за червями-трубочниками, не трясся бы в трамвае и автобусе. Но как он мог догадаться? Когда тетя ожидала возвращения из Прибалтики Петра, то Алька видел, что она и у зеркала сидела, и волосы накручивала, и выбирала платье. А тут ничего не заметил. Была тетя, как обычно, в домашнем халате и волосы не накручены. И утром, когда он сказал, что собирается за трубочником, она ничем не выдала себя.
— Только с транспортом осторожнее, — предупредила она.
И Алька, положив в хозяйственную сумку (уже давно ставшую его собственностью) пустую литровую банку, отправился за Валеркой. Тому отпроситься было сложней. Мать с семи часов торговала на базаре яблоками, и Петр должен был подвезти туда новую партию. Пока он, подставив лестницу, с крайней от дома яблони осторожно снимал спелую грушовку, Валерка складывал отборные плоды в корзины, ведра и относил к мотоциклу, стоявшему наготове у ворот. И Альке пришлось помогать ему. Лишь после того, как коляска была полностью загружена, надежно увязана веревками и Петр выехал на улицу, лишь после этого друзья смогли отправиться в далекий поход за кормом.
Кира сидела с книгой у приоткрытого окна и все видела: как Петр отъехал, как с сумками в руках скрылись за поворотом ребятишки. Она читала книгу, но плохо понимала, что читает. Временами взгляд ее скользил мимо страницы. В памяти всплывали и хорошие дни, когда все у них с Вадимом ладилось, но чаще почему-то вспоминалось его угрюмое, злое лицо, обрамленное темной бородкой, и будто слышался голос его, раздраженный, резкий или молящий о прощении. Все бы ничего, она бы свою гордость как-то смирила, если бы не частые выпивки Вадима. В такие часы он делался невыносимым. Грубил, придирался, был мелочен, жесток и одновременно жалок.
И с работой по этой причине стало у него не ладиться. Картины его браковали, иные сам рвал и снова пытался найти утешение в винном похмелье.
Четыре последних года, которые прожила без Вадима, Кира считала отдыхом.
Так неужели он снова хочет предложить то же самое? Или другим стал, как уверяет Елена Сергеевна, понял что-то?..
Время приближалось к одиннадцати (Елена Сергеевна вчера позвонила в театр и предупредила, что Вадим собирается прийти в это время), а ей и шкаф, где висели платья и кофты, открывать не хотелось. Правда, когда старинные часы кинули в тишину одиннадцать размеренных ударов, она все же вместо халата надела платье и волосы свои, пышные, золотистые, расчесала.
Она увидела его издали и сразу узнала. Он шел не быстро и как-то неуверенно. Вот посмотрел на букет цветов, что нес в правой руке, видимо, еще раз мысленно проверял, хорош ли. Понравится ли ей? «Помнит, что цветы моя слабость», — без радости подумала она. Кроме беспокойства и тревоги, ничего другого визит бывшего мужа в ней не вызывал.
