– Тем более, – добавил полковой комиссар, – что, по предварительным данным, в группе из самой Сто семьдесят шестой дивизии оказалось всего сто семь человек, а остальные две трети присоединились из разных частей, в разное время.
Пока он все это говорил, Шмаков кончиком платка вытирал под очками слезившиеся от бессонницы глаза и все время внимательно смотрел на полкового комиссара; до этого общего разговора у них был уже один, предварительный, и Шмаков с тревогой ждал, как теперь будет говорить полковой комиссар – так или не так, как нужно, но мнению его, Шмакова.
Потом полковой комиссар повернулся к подполковнику из отдела формирования, и подполковник сказал скрипучим, деревянным голосом, что когда люди придут на место и поступят к ним в распоряжение, то там с ними и будет дальнейший разговор, а сейчас товарищи командиры должны построить людей, довести их под своей командой до машин – машины стоят в километре отсюда, в лесочке, – рассадить по машинам из расчета двадцать бойцов и два командира на каждую. Место назначения – село Людково, под Юхновом, расстояние – сто сорок километров, маршрут следования – на юго-восток по дороге Ельня – Спас-Деменск, а затем по Юхновскому шоссе на восток. Интервал следования между машинами – тридцать метров, в случае налетов авиации следует рассредоточивать людей подальше от дороги. Он сам поедет на легковой машине в голове колонны. Отбарабанив все это, подполковник замолчал и, кажется, ничего не собирался прибавлять к сказанному.
Когда подполковник закончил свою речь, полковой комиссар обратился с вопросом к майору-пограничнику из Особого отдела.
– Как, товарищ Данилов, у вас будут коррективы или начнем двигаться?
Майор со строго поджатыми губами помолчал, явно не торопясь с ответом, наконец все-таки раздвинул губы и сказал жестким баском, что никаких коррективов у него нет, но есть вопрос к старшему группы. При этих словах он повернулся к Шмакову:
– Сдача оружия уже произведена?
– Какого оружия? – спросил Шмаков.
– Трофейного оружия, имеющегося у личного состава.
– А почему нам его сдавать? – удивился Шмаков. – Трофейное оно или не трофейное – это наше оружие, мы с ним пробились, с какой стати нам его сдавать?
Все заволновались и зашумели.
Пограничник переждал шум и сказал, не повышая голоса, что нашего или вашего оружия в армии нет, а есть оружие, положенное по штату и выдаваемое на руки тогда, когда его положено иметь на руках. Военнослужащим, направляемым на сортировку и формирование, иметь на руках оружие вообще не положено, а трофейное – во всяком случае. Его надо сдать, а не тащить с собой в тыл. Тут не о чем и говорить.
– Это еще не известно, есть о чем или не о чем говорить! – резко сказал Шмаков. – Мы еще подадим рапорт о том, чтобы была сохранена наша дивизия. – В эту минуту он совершенно забыл, что сам никогда не числился в штатах этой дивизии.
– Мы этот вопрос не будем здесь с вами дискутировать, товарищ батальонный комиссар, – сказал пограничник. – Не будет дивизии или будет дивизия – не нам с вами решать, но, независимо от решения вопроса, все трофейное оружие пока надо сдать.
– Кроме командирского, личного! – совершенно неожиданно для всех, громко и даже с вызовом сказал бесстрастно молчавший до этого деревянный подполковник из отдела формирования.
Видимо, этого сухого человека что-то глубоко лично задело в происходившем разговоре.
– Обидно все это, – сказал Шмаков, вставая и в гневе сжимая кулаки. – Обидно! – повторил он громко, и голос его зазвенел. – Очень обидно, перед людьми стыдно! А вам разве не стыдно? – вдруг в упор крикнул он пограничнику.
Тот тоже встал и, слегка побледнев, медленно застегнул сначала одну, потом другую кнопку на планшетке.
– Есть указания, – сказал он очень тихо, и чувствовалось, что этот тихий голос дается ему напряжением воли, – по поводу которых было запрошено разъяснение, и есть разъяснение, что надо выполнять эти указания, поэтому надо сдать трофейное оружие, товарищ батальонный комиссар.
В разгар перепалки в палатку вошел надолго, почти с самого начала, исчезавший Климович.
– Товарищ полковой комиссар, разрешите доложить. Меня вызывал к проводу командующий и приказал передать вам, что торжественное построение группы, вышедшей под командованием комбрига Серпилина, и краткий митинг в связи с ее выходом Военный совет армии приказывает провести здесь, в расположении вверенной мне части.
Все присутствующие переглянулись. Полковой комиссар в душе был доволен: он сам утром, перед выездом, докладывал начальнику политотдела свое мнение, что построение и митинг надо провести на месте, в танковой бригаде, но начальник политотдела заявил ему, что делать это вблизи передовой не время и не место: еще разбомбят, чего доброго!
«А все-таки не по его вышло, а по-моему: значит, перерешили в Военном Совете!» – подумал полковой комиссар.
Подполковник из отдела формирования и майор Данилов были подчинены фронту и не имели прямых указаний, где и как проводить митинг, но вступать в пререкания с командующим, находясь в расположении его армии, не представлялось возможным. Они только молча переглянулись.
Зато Шмаков откровенно торжествовал.
– Разрешите, товарищ полковой комиссар? – обратился он, прежде чем кто-нибудь успел ответить Климовичу.
– Да, слушаю вас.
– Капитан Муратов! Политрук Синцов! Распорядитесь построением... дивизии! – Сделав паузу, он все-таки упрямо добавил это въевшееся в их общее сознание слово.
– Вот это хорошо! – сказал Климович, присаживаясь к столу. – Я, правда, уже распорядился, но пусть поторопят, времени у нас нет, командующий приказал: провести, но не копаться!
Климович сочувственно посмотрел на повеселевшего батальонного комиссара; ему нравился этот упрямый старик, как он про себя называл седого, без единого черного волоса, Шмакова. Именно понимание той боли за своих людей, которую переживал сейчас Шмаков, и заставило Климовича проявить инициативу.
Он соврал, что командующий вызвал его к проводу. Нет, он сам вышел отсюда и позвонил командующему, прося разрешения провести на месте, в бригаде, торжественное построение и короткий митинг. «Разумеется, – сердито сказал командующий; кажется, он был сильно занят. – Уже послали к вам замначполитотдела. Чего вы вмешиваетесь? Что он сам сообразить не может?» – «Не знаю, товарищ командующий, – сказал Климович, – видимо, у него другие указания». – «Какие там еще другие указания! Проводите! Только без канители».
– Ну, так, – сказал полковой комиссар, опираясь кулаками о стол. – Какие еще вопросы?
– Вопрос старый, насчет оружия, – напомнил Шмаков.
– Товарищ подполковник, – прервав его, обратился пограничник к Климовичу, – командующий не отдавал приказания о несдаче трофейного оружия?
– Нет, – сказал Климович.
– Тогда решение остается прежним, – поспешно сказал полковой комиссар, не давая возобновиться перепалке. – После построения митинга сдать трофейное оружие – и погрузка на машины!
– Одну минуту, товарищ полковой комиссар, – поднялся деревянный подполковник из отдела формирования. Он посмотрел на Шмакова и, в тишине сухо пристукнув по столу косточкой указательного пальца, сердито сказал: – Попрошу вас, товарищ батальонный комиссар, не употреблять на митинге понятия «дивизия», поскольку вопрос о сохранении номера не решен и вы являетесь не дивизией, а вышедшей из окружения группой, состоящей из бойцов и командиров четырех разных дивизий и других отдельных частей.
«Сухарь ты чертов!» – хотел крикнуть ему Шмаков, но сдержался:
– Слушаюсь!
Самое главное выйдет так, как он хотел: «Сейчас построим и поблагодарим людей, а остальное – черт с ним! – с остальным разберемся после».
Он поднялся из-за стола и пошел было вслед за другими, но майор-пограничник оказался рядом с ним и тихо дотронулся до его рукава:
– Попрошу задержаться на два слова, товарищ батальонный комиссар!
– Слушаю вас, товарищ майор, – сказал Шмаков с оттенком недоумения: ему казалось, что говорить больше не о чем.
– Вопрос такой. – Майор терпеливо дождался, когда все вышли и они остались в палатке вдвоем со Шмаковым. – Пока что мы ваших людей не знаем, а вы знаете. Как, по вашему мнению, можете вы полностью отвечать за каждого из людей, которые вышли с вами?
– Отвечать? – быстро переспросил Шмаков резким голосом. – По-моему, они сами уже ответили на ваш вопрос тем, что не остались у немцев, а с боем вышли к своим.
– Это я понимаю, товарищ батальонный комиссар, – сказал майор, выслушав отповедь Шмакова. – То, что они вышли к своим, для меня такой же факт, как и для вас. Но у вас люди шли под командой, а в этих условиях бывает, что заодно с другими выходит человек, который сам не собирался выходить из окружения, но, попав под команду, вынужден был выходить вместе со всеми. Однако он по тем или иным причинам все же не вызывает доверия у командования. Нет у вас таких?
