– Выпейте. Здесь сильный радиационный фон.
И хотя слова “радиационный фон” он произнес по-русски, ибо эквивалента во всеобщем языке Коарма не существовало. Лада и Олвар послушно проглотили капсулы. Рангар тоже но затем скривился и спросил:
– Сколько?
– Пятьдесят три рентгена. Принятая нами доза биолакса нейтрализует такой фон излучения на сутки.
– Хорошо хоть это. А то больно здесь… место мерзкое.
Налетел порыв ветра, нагнетая тошнотворную вонь… и вдруг все отвратительные запахи исчезли. Четверо людей полной грудью вдохнули воздух чистый и благоуханный.
– “Ошейник” заработал! – воскликнул Зоров. – А я уж думал, что они сломались… Замечательно!
– Кстати, откуда у тебя эта штука? – спросил Зоров, коснувшись обвивавшего шею мальчика обруча.
– Мне дал Черный Гладиатор, – спокойно ответил Олвар. – И не только мне – Балеару и обоим магам.
– А как же он сам? – спросил Зоров. – У Черного Гладиатора был “ошейник”?
– Не знаю, – пожал плечами Олвар. – А разве это так важно?
– Ну… может, и важно. Видишь ли, в таких экспедициях, как наша, любая информация важна.
Его перебил Рангар, уводя разговор хоть и с очень интересной, но скользкой темы:
– Слушай, брат, а почему наши “ошейники” не включились сразу? И мы почти итт дышали этой гадостью?
– Думаю, существует определенная критическая концентрация того или иного вредного компонента в атмосфере, на которую реагируют датчики “ошейника”. В момент ее достижения он автоматически включается. Слава Богу, что эти прекрасные устройства функционируют. А то мы с Рангаром в какой-то момент засомневались.
– Да уж, – проворчал Рангар. – Но мне кажется, что сейчас главное не это… хотя то, что “ошейники” включились, не лишено, конечно, приятности.
– Я тебя очень хорошо понимаю, – сказал Зоров. – Главное для всех нас сейчас – выбрать правильное направление движения. Что там твое чутье, Лада?
Лада закрыла глаза, словно прислушиваясь, и беспомощно покачала головой:
– Нет… Ничего не чувствую. Везде так гадко…
– Нам туда, – вдруг уверенно произнес мальчик, показывая в сторону устья Тианы.
– Как ты это определил? – спросил Рангар, с трудом маскируя подозрительность.
– Не могу объяснить, – пожал плечами Олвар. – Просто у меня такое ощущение, вот и все.
Рангар с сомнением посмотрел на Зорова.
– Мы пойдем туда, – твердо произнесла Лада, перехватив его взгляд. – Вы верили мне, теперь поверьте моему сыну.
Равнина, по которой они пробирались, могла подвигнуть на написание картины “Ад” художника с воображением гораздо менее мрачным, чем у Иеронима Босха. Выжженная взрывами земля крошилась под ногами, дымились огромные воронки и остовы исполинских танков и самоходок, от развалин одиночных строений шел сильный жар, и их приходилось обходить стороной, кое-где полыхали настоящие пожары. Над головами, подсвеченная багровыми сполохами, неслась сплошная масса низких облаков. Стенающих грешников, правда, нигде видно не было.
Наверное, они уже свое отстенали. С чертями дело обстояло далеко не так однозначно, потому что их дважды обстреляли из автоматического пулевого оружия. Были это черти или правительственные войска – разве есть разница? И когда они в темноте напоролись на самоходку и вынуждены были залечь под ураганным пулеметно-автоматным огнем, не все ли равно им было, кто стреляет: черти, солдаты?
Стреляли, впрочем, солдаты (хотя на войне тех и других различить трудно). Чей-то голос пролаял в мегафон:
– Руки за голову и выходить по одному! У вас нет шансов!
Ну-ну, синхронно подумали Зоров и Рангар, доставая пистолеты, и так же синхронно ударили волновыми пси-пакетами предельной мощности. Сталь неважно защищает от психодинамического излучения, и голос, начавший было повторять фразу, заткнулся не полувздохе. Смолкли и выстрелы. Выждав еще три секунды, Зоров метнулся к машине.
Экипаж бронетранспортера состоял из шести человек, по-видимому, пятерых солдат и офицера. На всех была одинаковая пятнистая униформа, но рукав одного из них украшали две нашивки в форме скрещенных молний, да и вместо грубых сапог на ногах имели место ботинки из хорошей кожи. Все шестеро пребывали в глубокой отключке. Зоров махнул рукой Рангару, они вдвоем повытаскивали солдат из люка и аккуратно уложили в воронку, где перед этим прятались сами. А вот офицера оставили для допроса.
В самоходке было, мягко говоря, тесновато, Зоров занял место за рычагами управления и стал внимательно их изучать. Рангар сел рядом – очевидно, это было место командира. Лада и Олвар пристроились сзади, на местах боковых стрелков, а у круговой турели с крупнокалиберным пулеметом уложили офицера.
– Хорошо, что мотор не заглушили, – сказал Зоров. – Так вроде бы все ясно и просто… Ну, с Богом!
Бронетранспортер взревел, чадно задымил и рывком тронулся с места.
– Эй, чай, не дрова везешь! – сказал по-русски Рангар. Он довольно улыбался – воистину лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
– Займись-ка лучше пленным, – бросил Зоров, внимательно глядя на дорогу сквозь узкую смотровую щель. – Способ связи с командованием, пароли… Мы в прифронтовой полосе, и любая наша ошибка может быть чревата.
Рангар волновым пакетом “R” вернул офицеру сознание. Воля того была подавлена, и он без всяких фокусов сообщил довольно сложную систему скользящих паролей, а также частоту и шифр связи со штабом.
– До Столицы далеко… вряд ли до утра доберетесь, – сообщил он на вопрос о местонахождении Президента.
– Ехать куда? – спросил Зоров.
– Вот… вот туда.
– Рангар, повинуясь знаку брата, вновь отправил пленного в темное царство сна. Лада и Олвар сидели молча, тесно прижавшись друг к другу.
Бронеход обладал достаточно неплохими ходовыми качествами. Он шел по пересеченной местности со скоростью около пятидесяти километров в час, легко преодолевая рытвины, воронки и даже неглубокие рвы. Дважды их останавливали на мобильных заставах, и тогда сердце Рангара замирало… но он произносил слова пароля, и их мирно пропускали.
А когда начало светать, на горизонте встал лес колючей проволоки и стальных трехметровых “ежей”. Они подъехали к Столице, точнее, к ее первому кольцу обороны.
– Дальше вас не пропустят, – сообщил пленный офицер, которому Рангар вновь на некоторое время вернул сознание. – Там совсем другая система паролей и опознавательных знаков… я их не знаю.
– Это не имеет значения, – после короткого раздумья произнес Зоров. – Скажи мне радиочастоту правительственных сообщений… ту, по которой идут в эфир сообщения для всего народа.
– Но на ней нельзя выходить в эфир! – задохнулся от ужаса офицер.
– Нам все можно, – жестко усмехнулся Зоров. – Ну?
Пленный назвал частоту. Зоров выставил ее лимбами настройки рации, которая располагалась перед сидевшим на командирском месте Рангаром, и глубоко вздохнул. Словно отгоняя прочь все сомнения.
– Что ты задумал, брат? – вполголоса осведомился Рангар.
– Нам необходимо добиться аудиенции у Президента, ибо в левоспиральных мирах только первое лицо в государстве знает местонахождение очередной Двери. Причем сделать это надо очень быстро… враг наш снова получил фору по времени. – Зоров говорил по-русски, и его понимал только Рангар.
– Но как? – Рангар поднял брови.
– Открытое обращение плюс внушающая уважение демонстрация силы.
– Демонстрация силы? Здесь, где на головы населяющих этот мир людей сыпятся термоядерные бомбы?
– Ты забыл, что у меня есть кое-что похлеще термояда.
– Да, но… – Глаза Рангара расширились.
– Хочу сообщить тебе, любезный брат мой, – скучным голосом произнес Зоров, – что мощности моего ГР хватит, чтобы вообще отправить весь этот мир к чертовой матери… какой он там, Оранжевый? Вот-вот. Но сей акт будет действием необратимым, коих я пока избегаю, хотя ох как хочется! Учитывая же, что мы по-прежнему – в широком смысле – находимся в Преддверии, в структуре многомерной… я обойдусь сравнительно малым воздействием. Видишь на горизонте горы? Целый горный кряж или даже хребет… Я сотру его с лица этой земли. Просто и внушительно.
У Рангара отвисла челюсть.
– Я не сошел с ума, – сверкнул глазами Зоров. – Кстати, можешь закрыть рот. Просто я с каждым новым шагом по этим дурацким мирам все больше убеждаюсь в их… заданности, сконструированности. Они не настоящие – в том смысле, в котором мы это обычно понимаем… но в то же время и настоящие, потому что здесь гибнут люди и можем – кстати, вполне элементарно – погибнуть и мы. Причем, как мне кажется, окончательно и бесповоротно, вот в чем вся штука. Нас исследуют, как крыс в лабиринте… но цели этих неведомых исследователей настолько же отличаются от целей работающих с крысами ученых, как сами ученые от крыс… или еще больше. А мы, простите, миндальничаем.
