с ним разговаривал сурово и зло чужой, приезжий, и это в особенности пугало.
— Тебя как зовут? — спросил дьяк.
— Крутов Василь, — дрогнувшим голосом ответил барабанщик.
— А не Крутова Васена? — прозвучал зловещий вопрос.
В жилистых костлявых руках барабанщик шатался, вот-вот упадет. Дьяк со всей силы рванул его мундир. Отлетели пуговицы.
— Девка в войске! — грозно рявкнул застеночный дьяк; теперь уж все поняли, кто он и откуда.
Он захохотал. На шее двигался волосатый кадык. Приезжий умолк, потому что никто вокруг не смеялся.
Васена стояла, выпрямясь, тоненькая, с горячо блестевшими глазами. Бывает, что унижение не ломает человека, но рождает в нем смелую гордость.
Жихарев смотрел помутневшим от муки взглядом. Стараясь полегче ступать на раненую ногу, он подошел к девушке, снял с себя прожженный в бою мундир и накинул ей на плечи.
Приезжий шагнул к Логину. Тот глянул исподлобья, проговорил клекочущим голосом:
— Остерегись, дьяче. Здесь постреливают.
— Эй, — крикнул приезжий, — в железá беглую холопку!
Двое, в одинаковых синих поддевках, выступили вперед и надели на Васену кандалы. Один заставил ее подойти к валуну, другой неловко, до крови срывая кожу на руках девушки, камнем расплющил заклепку.
Дьяк видел вокруг безмолвно враждебные лица.
— Быстрей! — торопил он своих помощников. — Быстрей!
Васену бросили в телегу. Загремели цепи. У девушки не было сил поправить отяжелевшие руки. Ее накрыли рогожей.
За телегою толпой двинулись солдаты. Всё так же молча.
— Гони! — заорал дьяк.
Засвистел кнут. Лошади понеслись вскачь.
Васену увезли в Шлиссельбург.
Под Ниеншанцем, не переставая, гремели пушки.
11. „ДОБРЫЙ АККОРД“
Не выдержали шведы огня. Ранним утром на городовой вал выбежал мальчишка-горнист и, размазывая кулаком слезы по лицу, протрубил сигнал.
Над валом плыли бурыми тучами пыль и дым. Горн звучал резко и печально.
Перестрелка затихла. Из ворот крепости вышел офицер и прокричал, что господин комендант Ниеншанца просит к сдаче аманатами обменяться.
Голицын, ближе других командиров полков стоявший у ворот, своею властью не мог ответить шведам. Побежали разыскивать фельдмаршала.
По осадной армии от фланга к флангу словно ветер пролетел. Шведы сдают крепость! Канцы наши!
Просьба об аманатах, заложниках на время составления договора, была законной. Шереметев послал в крепость капитана и сержанта. В русский лагерь пришли королевские капитан и поручик.
Очень непривычной была тишина. Прислушивались к ней недоверчиво. Вот-вот снова железным голосом затарахтит, взвоет битва.
За тем и за другим валом насторожились солдаты. Несколько человек с обеих сторон осмелели и спустились вниз, к подошве крепости. Точно сговорились, оружие оставили в окопах.
Солдаты ползали по разворошенной земле, искали товарищей. Мертвых не трогали, раненых уносили.
Если случалось, что русским попадался еще дышавший шведский солдат, подзывали к нему кого-нибудь из Ниеншанца.
Трудное дело закончено. И опять тишина над лесами и долами, над покореженными пушечными лафетами, над повозками, опрокинутыми вверх колесами…
И снова то здесь, то там над насыпью высунется шапка — блин или меховой треух. С любопытством поглядывают шведские солдаты на русских.
На нашей стороне встал во весь свой небольшой росточек верткий Трофим Ширяй. Он делает несколько шагов и садится на бугор неподалеку от вала. Не спеша достает из заплечного мешка краюху хлеба, разламывает ее, бережно подбирает крошки.
Сотни глаз внимательно следят, что будет дальше. Трофим посыпает хлеб солью и принимается за еду.
К Ширяю подходят несколько человек наших. На той стороне солдаты тоже столпились кучкой.
— Эгей, мужики! — крикнул Ширяй шведам. — Кто по-русски разумеет?
На ниеншанцском валу выпрямился долговязый детина, в короткой шинеленке, закивал головою:
— Я понимай, я понимай.
— Хлебушка хошь? — спросил Трофим.
Швед осклабился:
— Давай!
— Погодь, — остановил его сиповщик, — сначала отгадай загадку.
— Какой загадка? — разочарованно протянул швед.
— А вот слушай.
Наши обступили Трофима. Королевский солдат подвинулся вперед, чтобы не пропустить ни слова.
— Что такое, — раздельно и громко спросил Ширяй, — комовато, ноздревато, и губато, и горбато, и кисло, и пресно, и вкусно, и кругло, и легко, и мягко, и твердо, и черно, и бело, и всем людям мило?
Швед озадаченно мотал головой.
— Горбато? Не понимай. Всем мило? Не понимай.
— Экий косноязыкий, — с сожалением сказал Трофим, — что с тебя возьмешь? Вот разгадка! — и, размахнувшись, забросил на крепостной вал полкраюхи, — хлеб всем людям мил!
Оттуда тотчас полетел вниз большой ломоть шведского хлеба. На том и на другом валу долго жевали, толковали, спорили. Наконец Ширяй объявил шведам:
— Ваш хлебушек побелей, а наш повкусней.
Обиды в этом не было. С обеих сторон беззлобно засмеялись. Но швед, который утверждал, что он русский язык «понимай», стал требовать, чтобы ему загадали новую загадку.
Сиповщик не заставил себя просить. Хитро глянул и молвил:
— Маленький мужичок, костяная шубка. Что такое?
От удивления шведский солдат задохнулся, покраснел. Издали он смотрел на низенького, такого немудрого на вид, русского, видно было, как двигаются вниз-вверх белесые ресницы.
— Опять не понимаешь? — спросил Трофим. — Так это же орех!
Слово было незнакомо шведу, он повторил его, разводя руками.
Ширяй подмигнул товарищам, будто предупреждая — сейчас начнется потеха.
— Орех — не знаешь? — прокричал он на ту сторону. — Орешек! Нотебург!
Королевский солдат насупился и вдруг показал кулак.
— Нотебург наш! — завопил он.
— Ага, понял, — обрадованно произнес Трофим, и лицо его разъехалось в лукавой улыбке, — как не понять, если тебе там по морде дали!
— Нотебург наш! — орал швед. — Нотебург будет наш!
Неудачливый отгадчик порывался вперед, рассчитаться за насмешку.
По всей линии русских войск прокатился хохот. Тем, кто не расслышал разговора сиповщика с королевским солдатом, товарищи повторили его слово в слово.
Полковник Голицын на черном жеребце проскакал от фельдмаршальского шатра, бросил поводья.
— Чего зубы скалите? — спросил гневливо и, не дожидаясь ответа, приказал: — В окопы, к оружию!
Снова грозная тишина нависла над перекопанной землей. Высунулись черные стволы. Пушкари подкатили ядра к жерлам.
С недоумением переглядывались солдаты. Значит, опять воевать? Канцы будем штурмом брать, что ли?
Всезнающий Троха сказал уверенно:
— Начальство меж собой не поладило.
Ширяй был прав.
Комендант Ниеншанца решил сдать крепость русским на «добрый акорд»[9]. Аполов просил время, чтобы написать договорное письмо. Прошло более часа. Вдобавок к двум аманатам, разменялись третьими — майорами с той и другой стороны.
Шведскому майору было «сказано круто, чтоб тотчас учинена была отповедь, не отлагая вдаль времени».
Он вернулся к крепостным воротам и сообщил столпившимся на валу офицерам требование русских. Аполов тянул время, просил еще несколько часов: договорное письмо не успели переписать набело.
Тогда шведам предложили сдать крепость без промедления. Иначе
