– Забыть что?
– Забыть о том, что Повесть рассказывается. Иными словами – ну неужели тебе непонятно? – если бы мы не знали то немногое, что знаем, мы бы никогда не вмешивались, никогда не портили дело; но мы знаем, только вот знания нашего недостаточно; и потому угадываем неверно, запутываемся, и нас приходится поправлять способами – порой такими странными, что… Ох, бедный, милый Август! Самый вонючий, самый шумный гараж был бы лучше, теперь я точно знаю…
– Но как тогда насчет особой судьбы и всякого такого? – Нору встревожило отчаяние матери. – Насчет Защищенности и всего прочего?
– Да, – откликнулась Вайолет. – Возможно. Но это мало что значит, раз мы не можем ничего понять, не можем разгадать смысл. Поэтому мы должны забыть.
– Разве мы сумеем?
– Мы не сумеем. – Вайолет устремила вперед пристальный взгляд. – Но мы можем молчать. И умно распорядиться нашими знаниями. И еще мы можем – ну до чего же это странный, ужасно странный способ жить – мы можем хранить тайны. Ведь можем? Ты можешь?
– Наверное. Не знаю.
– Что ж, нужно научиться. Мне тоже нужно. Нужно нам всем. Никогда не рассказывать о том, что знаешь или что думаешь: этого никогда не будет достаточно и никогда не станет истиной ни для кого, кроме тебя самого, а все прочие поймут совсем иначе; никогда не надеяться и никогда не бояться; и никогда, никогда не принимать их сторону против нас, и все же – я, правда, не знаю, как – но Как-то им доверять. Мы должны вести себя так отныне и всегда.
– И долго?
Прежде чем Вайолет успела ответить, если нашла бы ответ, дверь библиотеки, видневшаяся сквозь толстые перила, со скрипом отворилась; показалось бледное, измученное лицо и вновь исчезло.
– Кто это? – спросила Вайолет.
– Эми Медоуз, – ответила Нора и покраснела.
– Что она делает в библиотеке?
– Она пришла в поисках Августа. Она говорит, – теперь Нора стиснула руки и закрыла глаза, – она говорит, что ждет ребенка от Августа. И недоумевает, куда он пропал.
Семя. Вайолет вспомнила миссис Флауэрз: Это Повесть? Надежда, удивление, радость. Она едва не рассмеялась легкомысленным смехом.
– Ну да, я тоже недоумеваю. – Она просунулась между перилами и сказала: – Выходи, золотко. Не бойся.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Эми могла выскользнуть, и, хотя девушка осторожно притворила ее за собой, дверь, защелкнувшись на замок, грохнула с протяжным гулом.
– О, – тихо вскрикнула девушка, не сразу узнав женщину на лестнице, – миссис Дринкуотер.
– Подойди сюда, – проговорила Вайолет.
Она похлопала себя по коленям, словно приглашая запрыгнуть котенка. Эми поднялась по лестнице туда, где сидели Вайолет с Норой – посреди пролета. Она была в домашнем платьице, в толстых чулках и выглядела еще прелестней, чем запомнила Вайолет.
– Ну а теперь расскажи, что случилось.
Эми села ступенькой ниже, съежившись с несчастным видом, с большим мешком на коленях, словно беженка.
– Августа здесь нет, – сказала она.
– Да, это так. Мы… мы сами точно не знаем, где он. Эми, теперь все будет хорошо. Не волнуйся.
– Нет, – мягко возразила девушка. – Теперь уже никогда не будет хорошо. – Она подняла глаза на Вайолет. – Он сбежал?
– Думаю, что да. – Вайолет обняла Эми одной рукой. – Но, может быть, он вернется, возможно… – Она отвела в сторону волосы Эми, которые прямыми прядями печально занавешивали ей лицо. – Сейчас иди домой и не тревожься, все обойдется, все к лучшему, вот увидишь.
При этих словах плечи Эми вздрогнули, и она медленно и грустно вздохнула.
– Я не могу пойти домой, – сказала она тоненьким плачущим голоском. – Отец меня выгнал. Выставил на улицу. – Медленно, словно против воли, она с рыданиями уткнулась в колени Вайолет. – Я пришла не для того, чтобы надоедать Августу. Нет. Мне все равно, он был такой чудесный, такой добрый, да, и я бы снова сделала то же самое и не стала его беспокоить, только мне некуда идти. Совсем некуда.
– Ну-ну, – утешала ее Вайолет. – Все хорошо, все хорошо. – Она обменялась взглядом с Норой, глаза которой тоже наполнились слезами. – У тебя есть крыша над головой. Конечно же есть. Ты останешься здесь, вот и все. Я уверена, твой отец передумает, старый он дуралей, ты пробудешь здесь столько, сколько понадобится. Не плачь больше, Эми, не надо. А ну-ка. – Вайолет достала из рукава платок с кружевной каймой и, заставив девушку поднять лицо и утереть слезы, посмотрела ей прямо в глаза, желая приободрить. – Ну вот. Так-то лучше. Ты пробудешь здесь столько, сколько захочешь. Годится?
– Да. – Только это Эми смогла пропищать в ответ, но плечи ее перестали вздрагивать. Она пристыженно улыбнулась. Нора и Вайолет улыбнулись в ответ. – Ой! – воскликнула она, шмыгая носом. – Чуть не забыла. – Дрожащими пальцами она попыталась развязать свой мешок, потом снова утерла лицо и вернула промокший платок Вайолет, от которого толку все равно было мало, и наконец развязала мешок. – Какой-то человек попросил меня передать это вам. Когда я шла сюда. – Она покопалась в своих вещах. – Мне он показался самым настоящим сумасшедшим. Он сказал: если люди не в состоянии соблюдать условия сделки, то с ними вообще не стоит связываться.
Наконец она достала и вложила в руки Вайолет шкатулку, на крышке которой были инкрустированы деревом королева Виктория и Хрустальный дворец.
– Может быть, он шутил, – продолжала Эми. – Смешной, похожий на птицу мужчина. Он мне подмигнул. Это ваше?
Вайолет взяла шкатулку и по весу определила, что внутри лежат карты или что-то в этом роде.
– Не знаю, – сказала она. – Я и вправду не знаю.
В этот момент со стороны веранды послышались шаги, и все трое замолчали. Кто-то взобрался по лестнице с хлюпаньем, как будто обувь была совсем промокшей. Эми вцепилась в руку Норы, а Нора схватила за руку Вайолет. Пружина входной двери певуче проскрипела, и на туманном овальном стекле возникла какая-то фигура.
Дверь распахнул Оберон. На нем были болотные сапоги и старая шляпа Джона с прилипшими к ней насекомыми. Насвистывая песенку о том, как упрятать все беды в старый ранец, он вошел в холл, но остановился, когда увидел трех женщин, неизвестно почему прижавшихся друг к дружке на ступеньках лестницы.
– Так! – произнес он. – В чем дело? Известия от Августа? – Не получив ответа, он извлек из сумки и продемонстрировал им четырех крупных пятнистых форелей, нанизанных на кукан. – Это на ужин! – провозгласил Оберон, и на мгновение все застыли в немой сцене: он с рыбой в руках, они – занятые своими мыслями, а все остальные – только наблюдая и выжидая.
Не дотянуться
Вайолет обнаружила, что, побывав Где-то Еще, карты изменились, хотя как именно, с первого взгляда определить было нельзя. Их первоначальное значение, казалось, было затуманено, запорошено или покрыто пылью двусмысленности; очевидные, даже немного забавные кадрили значений, какие выплясывали карты, когда бы она их ни разложила, – Противоположности или Влияния – теперь исчезли. Только после долгих исследований на пару с Норой Вайолет обнаружила, что карты не потеряли своей силы, а наоборот – даже увеличили ее. Они не могли теперь делать того, что раньше, но зато могли, при верном истолковании, предсказывать с большой точностью мелкие события повседневной жизни семьи Дринкуотеров: подарки, простуды, растяжения связок; местонахождение отсутствующих близких, пойдет ли дождь, если семья собирается на пикник, и всякое такое. Правда, время от времени колода преподносила и нечто озадачивающее. Однако в целом это было большим подспорьем. Они предоставили нам это, думала Вайолет, этот дар взамен… Гораздо позже она предположила, что колоду забрали именно с целью наделить карты способностью давать ежедневные точные предсказания – или же, забрав колоду, просто не могли этого не сделать. Нет, до них было никак не дотянуться, никак.
Отпрыски Августа с течением времени обоснуются в районе пяти городов: кто-то будет жить со своими мамами и бабушками, у кого-то будут другие семьи, они будут менять имена при переселениях, как во время игры в музыкальные стулья: когда музыка умолкала, двое из детей (процедура, столь волнующая и сопровождаемая такой запутанной смесью стыда, сожаления, любви, равнодушия и доброты, что позднее участники никак не могли прийти к согласию относительно того, как она протекала) поменялись местами в двух опозоренных домах.
Когда Смоки Барнабл явился в Эджвуд, потомки Августа, скрытые под различными именами, исчислялись дюжинами. Среди них были Флауэрзы, Стоуны, Уиды, Чарльз Уэйн приходился ему внуком. И только один, выбывший из игры, не обрел себе места: это был сын Эми. Она оставалась в Эджвуде до тех пор, пока у нее в животике (так она его называла) не созрел мальчик, повторивший в своем онтогенезе черты многих живых тварей: головастика, рыбы, саламандры, мыши – всех тех, чьи жизненные повадки он позже опишет в мельчайших подробностях. Ему дали имя Джон Шторм: Джон – в честь дедушки, а Шторм – в честь отца с матерью.
