— А че рассказывать? Два «фонаря», одна рассеченная бровь.
— Какие «фонари»?! Какая бровь? О чем ты?
— У Вадима.
— Вадима?! Это еще кто?
— Однокашник Стельмаха по училищу, гэрэушник.
— Кт-о?! — Кочубей поперхнулся.
— Вот это залет?! — ахнул Быстроног.
— Никакого залета! Все закончилось русским вариантом. После «обезьянника» Тимуру, чтобы замять дело, пришлось с Вадимом и Стельмахом уговорить на троих литрового «Распутина», — буркнул Остащенко и, болезненно поморщившись, потер рукою живот.
— Хочешь сказать, они приняли все за чистую монету? — не поверил Быстроног.
— Честнее не бывает! — и Юрий задрал рубаху.
На животе багровым цветом наливался кровоподтек. Кочубей сбавив тон:
— Думаешь, Стельмах ничего не заподозрил? Это же ГРУ, а они не лыком шиты.
— Коля, ты что, мне не веришь?! Ну, тогда…
— Верю, только не лезь в бутылку! Будем считать, что расшифровки не произошло, но что на это скажет Сердюк?
Вопрос Кочубея повис в воздухе.
— А ничего! Зачем генерала напрягать. Все обошлось и ладно, — нарушил затянувшееся молчание Остащенко.
— Коля, собственно, ведь ничего из ряда вон выходящего не произошло, отработана штатная ситуация, — поддержал его Быстроног.
— Ладно, как говорится, утро вечера мудренее. Боря, что мы имеем на завтра по Штабисту? — вернулся к плану дальнейшей работы Кочубей.
— Инспекция постов миротворцев в Кодорском ущелье. Как и планировалось: выезд в десять, — напомнил Быстроног.
— Надеюсь, сюрпризов на этот раз не будет?
— Исключено! Полный контроль на всех участках.
— Контроль контролем, но я тоже поеду! — внезапно поменял план Кочубей.
— Коля, это лишнее?! Там каждый человек на виду, и без надежной «крыши» легко засветиться.
— Поеду отдельно, как корреспондент «Красной звезды».
— И без армейского прикрытия?! Там же боевики?
— Я сказал, поеду! Твое дело, Боря, машина и пара надежных ребят.
— Как скажешь, — смирился Быстроног.
— Коля, я с тобой, для подстраховки, — напомнил о себе Остащенко.
— Нет, Юра, ты страховать будешь здесь! Все, ребята, решено, расходимся! — поставил точку в споре Кочубей.
После ухода Быстронога они, приняв душ, легли спать. Разбудил Николая треск распахнувшихся жалюзи, и перед глазами возник розовый, обгоревший на жгучем южном солнце, крепкий торс Юрия. Кровоподтек на животе налился синевой и болезненно напомнил о вчерашней неудачной акции по Стельмаху. Юрий обернулся на скрип кровати и бодро произнес:
— Подъем, Коля! Нас ждут великие дела!
— Если такие, как вчера, то лучше не надо, — буркнул Кочубей.
— Забудь, Коля, и не бери в голову. Все нормально! «Жила бы страна родная, и нету других забот»! — беззаботно ответил Остащенко и, сожалея, сказал: — Эх, сейчас бы окунуться, но без ста грамм не залезешь. Четырнадцать градусов — это тебе не сорок.
— Что, молодой заезд начинает действовать? — прикололся Кочубей.
— Это не ко мне, — отмахнулся Юрий. — Русский контрразведчик за границей не размножается!
— А если приказ?
— Куда деваться — выполним! А если серьезно — в отпуск только сюда. Не страна, а сказка!
— Я тебе когда еще говорил, — напомнил Николай и прошел к окну.
В лучах утреннего солнца искрилась бесконечная морская зыбь. Перистые облачка, робко кравшиеся у края горизонта, и легкая лазурная дымка над зубчатой стеной Кодорского хребта предвещали ясный день. Буйство ароматов кружило голову, а утренняя свежесть бодрила тело.
Эту идиллию нарушал скрежет плохо смазанных шестеренок, доносившийся из спортивного городка. Два качка, которым не хватило бурной ночи, догружали себя «железом». На их всхлипы и стоны с теннисного корта отвечал веселый звон мячей. Спортивный босс Юра Шкабарня беззастенчиво гонял по углам «дикорастущего» полковника из штаба ракетных войск. Сквозь густую стену кипарисов прорывались бодрые звуки марша физкультурников. В аэрарии десяток «божьих одуванчиков», треща подсохшими суставами, делали утреннюю зарядку.
— Э-эх, мне бы так денек-другой пожить, — мечтательно произнес Остащенко.
— Вот уволят, тогда и отведешь душу, — опустил его с небес на землю Кочубей и напомнил: — В восемь мне выезжать.
— Вместе со мной? — забросил удочку Юрий.
Кочубей замялся.
— Коля, я буду тише воды и ниже травы.
— Ладно! Только до поста миротворцев, а там раствориться.
— Растворюсь, и осадка не найдешь! — повеселел Остащенко и принялся собирать вещи.
К половине восьмого, умывшись и переодевшись в десантный камуфляж, они спустились на завтрак в «Стекляшку». Здесь их застал Быстроног. Вместе они прошли в его кабинет и по ВЧ-связи связались с Сердюком. Тот был на месте и начал разговор с результатов работы по Штабисту. Кочубей, умолчав об инциденте в «Басле», коротко доложил ее итог. Сердюк задал пару уточняющих вопросов и дал добро на выезд в Кодор. Закончив доклад, Кочубей поинтересовался:
— Боря, как вопрос с сопровождением?
— Местный спецназ. Парни что надо, — заверил Быстроног.
— Как их звать? — спросил Юрий.
— Одного — Кавказ, а другого — Аттила.
— Боря, нам не до шуток! — не настроен был шутить Кочубей.
— Коля, я вполне серьезно, если сомневаешься, спроси у отца Аттилы.
— А тот случаем не Чингисхан? — хмыкнул Остащенко.
— Почти угадал — Хансум.
— Ладно, шутники, поехали! — поторопил Кочубей.
Спустившись на стоянку, они сели в УАЗ и, покружив по узким улочкам старого города, остановились у обнесенного высоким кирпичным забором частного дома. За ним послышалось грозное рычание, потом громыхнула щеколда на калитке, и на улицу вышли двое, одетые в камуфляж.
Высокий, атлетического сложения здоровяк больше походил на скандинава, чем на абхаза. Белая кожа лица, с легким румянцем на щеках, голубые глаза, русые, чуть вьющиеся волосы довершали это сходство.
— Кавказ, — представил его Быстроног.
— Аттила, — назвал себя второй спецназовец.
Он был совершенной противоположностью Кавказу. Худощавый, чуть выше среднего роста, пластичный в движениях, с хищными чертами лица он напоминал собой рысь.
— Кавказ, вы готовы? — уточнил Быстроног.
— Все о’кей, Борис! — подтвердил тот.
— Тогда вперед! — распорядился Кочубей.
Аттила сел за руль. Кавказ переложил пулемет с переднего сиденья в «собачник» и, оставив себе автомат, занял место рядом с ним. Кочубей с Остащенко расположились на заднем сиденье. Быстроног открыл ворота, Аттила отпустил тормоза и УАЗ покатился под уклон. Выехав на центральную улицу, он прибавил скорость. Позади остались площадь с портретом первого президента Абхазии — Ардзинбы. Он пытливо всматривался в своих граждан и словно спрашивал: «Ты готов встать на защиту Родины, как это сделали мы?»
За площадью дорога нырнула под железнодорожную эстакаду, и Аттила утопил педаль газа до пола. Слева промелькнула металлическая ограда, ощетинившаяся сторожевыми вышками, темными глазницами прожекторов и холодными глазками видеокамер. За ней, в глубине парка, затаилась миссия международных наблюдателей ООН.
— Все шпионят! Хотят узнать главную абхазскую тайну, — с сарказмом произнес Кавказ.
— И какая она, если не секрет? — полюбопытствовал Кочубей.
— Простая: пока жив последний абхаз, других хозяев здесь не будет!
— Однако, сурово, — заметил Остащенко.
— Зато справедливо! Гостю мы всегда рады, а для врага у нас один ответ — кинжал и пуля! — сказал как отрезал Кавказ и замкнулся в себе.
Четырнадцать лет назад он вместе с добровольцами из Турции — потомками черкесов и абхазов — пришел на помощь своему народу. А когда закончилась война, далеко не все вернулись к сытой и благополучной жизни в Анкаре, Стамбуле и Измире. Сердце Кавказа осталось в этих горах, о которых 130 лет мечтали его отец, дед и прадед из рода Атыршба.
Серая лента Кодорского шоссе, тихо шурша, стелилась под колесами УАЗа. Справа, за железной дорогой, золотились песчаные пляжи. Слева сплошной зеленой стеной вытянулся знаменитый Синопский парк. Кроны столетних гималайских и ливанских кедров, платанов и эвкалиптов, гигантских пальм и магнолий звенели от гомона птиц. За парком внимание Юрия привлекли построенные, словно по линейке, кварталы города. Уютные двухэтажные особняки, увитые виноградной лозой, радовали глаз.
— Как в Южной Германии?! — удивился он.
— Это наша «Абхазская Германия», — с гордостью отметил Аттила.
— Да?! А как она тут очутилась?
— Очень просто: Сталин приказал!
— Сталин! Для чего?
— Атомную бомбу делать.
— Атомную бомбу? А причем тут Германия? — не мог понять Юрий.
