указывает;
обладать выразительным слогом и уметь излагать с полной ясностью всё то, что он задумает;
иметь любовь к обучению и познанию, достигая это легко, не испытывая ни усталости от обучения, ни мук от сопряжённого с этим труда;
быть воздержанным в еде, в употреблении напитков и в совокуплении, от природы избегать игры и испытывать отвращение к возникающим из неё удовольствиям;
любить правду и её поборников, ненавидеть ложь и тех, кто прибегает к ней;
обладать гордой душой и дорожить честью;
его душа от природы должна быть выше всех низких дел и от природы же стремиться к деяниям возвышенным;
презирать дирхемы, динары и прочие атрибуты мирской жизни;
любить от природы справедливость и её поборников, ненавидеть несправедливость и тиранию и тех, от кого они исходят;
быть справедливым по отношению к своим людям и к чужим, побуждать к справедливости и возмещать убытки жертве несправедливости, предоставляя всем то, что он полагает добрым и прекрасным;
быть справедливым, но не упрямым, не проявлять своенравности и не упорствовать перед лицом справедливости, но быть совершенно непреклонным перед всякой несправедливостью и низостью;
проявлять решительность при совершении того, что он считает необходимым, и быть при этом смелым, отважным, не знать страха и малодушия [261][41].
К этому списку можно, пожалуй, добавить только два пункта. Выбор министра зависит и от обстоятельств времени. Мирное время, смутное и военное время – в зависимости от этого и определяет властелин, кого брать в министры: рассудительного и медлительного в первом случае, смелого и сурового – во втором [262].
И последнее о визире. В «Греческих заветах» Ибн-ад-Дая уверяет, что эллины были очень озабочены возрастом того, кто станет занимать у них министерскую должность. Так, там не делали министром человека[42] до достижения им тридцати лет – «из опасения, что сильны его страсти и гнев». Но не мог оставаться министр на своей должности и после достижения семидесятилетия – «из-за утраты нужной живости мысли, неспособности делать те вещи, которые он не может перепоручить другим». Правда, общественная карьера такого человека не заканчивалась. Он отправлялся к другим, подобным себе мудрым старцам в нечто среднее между приютом и академией – в «Храм Мира», в котором «собирались наиболее достойные в религии и знании, следившие за тем, что происходило в царстве, обозревавшие то, что появлялось в науках в те времена». Они играли роль консультантов: «царь не предпринимал ничего важного, не посоветовавшись с ними» [264].
А вот каким представлялся идеальный судья – «одна из ножек трона», по аль-Мансуру. Им должен быть такой человек, который хорошо справляется со своими делами, кого не сделают раздражительным и сварливым люди, затевающие тяжбы по самым разным, порой пустяковым поводам, кто не упорствует в заблуждении и легко возвращается к истине, признавая собственную ошибку, кто не жаден и не склонен к сребролюбию, чтобы не стать жертвой взятки, кто, уразумев часть, не останавливается на этом и прилагает усилия к тому, чтобы понять целое, кто не опасается непонятного, кто более других стремится обосновать свою позицию доказательствами, кто терпеливо распутывает сложные дела, кто непреклонен, когда суть дела ясна и определился соответствующий приговор, кто не поддаётся ни на хвалу, ни на хулу, кто сторонится соблазнов [265].
Личный секретарь должен обладать умом, догадливостью, хорошим почерком, выразительностью слога, знанием правил литературного языка, умением обратиться соответствующим образом к разным адресатам – другим властелинам и их секретарям, наконец, он должен «уметь изобразить истину в форме лжи и наоборот» [266].
Персидскому царю Ардаширу приписываются слова об идеальном сотрапезнике (им может быть и тот, кто занимается конкретной управленческой функцией). «Сотрапезник более чем кто-либо другой среди тех, кто приближён к царям и с ними общается, должен обладать благими нравами и добродетельными привычками, знать занимательные рассказы, необычные истории. Он должен сочетать в себе благородство царей и скромность рабов, воздержанность аскетов и бесстыдство пропойц, солидность стариков и шутливость юнцов; и каждую из этих черт он должен выказать в подходящий момент. Он должен также быть проницательным настолько, чтобы понимать тайные мысли властелина, чьим сотрапезником он является, основываясь при этом на знании им характера властелина, выражений его лица и жестов, – на том, что помогает понять, чего тот жаждет. Не быть ему сотрапезником, если ему не присущи красота и доблесть. Его красота – чистота платья, приятный запах, красноречие, а доблесть – в скромности при устремлении к прекрасному, в достоинстве в собрании при живости лица, но без кривляний». Особо отмечается, что человек становится сотрапезником царя не для того, чтобы наслаждаться. Это – тоже труд [267].
Что касается упомянутого в названии данного параграфа «курьера», то на самом деле речь идёт о посланнике – фигуре достаточно значимой и во многом определявшей судьбы государства. Псевдо-Аристотель отмечал, что «посланник свидетельствует о разуме того, кто его послал. Он – глаз пославшего там, куда его взор не достигает, его ухо там, где он ничего не может услышать, его язык там, где он отсутствует» [268]. Встречающаяся рекомендация не использовать в качестве посланника визиря говорит о том, что в принципе такое было возможно и, вероятно, практиковалось. И это – дополнительное свидетельство значимости данной государственной функции [269]. Всё о том же – о важности роли, которую был призван исполнять посланник, свидетельствует и одно высказывание персидского царя. Если верить автору «Книги короны», Ардашир I как-то раз воскликнул: «Сколько крови неправедно пролито посланниками! Сколько армий погублено, отрядов порублено, дев поругано, богатств разграблено, договоров разорвано! И всё – из-за предательства и лживости посланников» [270].
Как в жизни обстояло дело с посланниками, мы можем вообразить, познакомившись со следующим рассказом.
О неверном посланнике Александра Македонского к царю Дарию
В «Чистого золота поучении владыкам» аль-Газали приводится такая история. «Послал царь Искандер (т. е. Александр – А. И.) посла к царю Дара (Дарию. – А. И.). И когда посол вернулся и привёз ответ, усомнился Искандер в одном слове из речей его и приписал его ему самому. Посол сказал: „О господин мой, слышал я от него это слово этими ушами моими“. Искандер повелел, записали это слово в точности, и послал он его с другим послом к Дара Ибн-Дара (т. е. к Дарию, сыну Дария. – А. И.). И когда прибыло оно к нему, и было поднесено ему, и прочитал он его, потребовал он нож, и счистил это слово из письма, и вернул его Искандеру, и написал ему: „Основа царства – на здравом обычае царя и здравии природы его, а основа здоровья султана –
