В апреле 1945 года мы должны были свернуть наш лагерь в Боуманвиле, который вновь собирались использовать в мирных целях. Меня перевели в лагерь Уэйнрайт в провинции Альберта. Раньше он использовался в качестве тренировочной базы для канадских солдат и располагался на территории заповедника, в котором разводили бизонов. Подобно нам, последние канадские бизоны были в безопасности за колючей проволокой. Мы гуляли по их территории и с нетерпением ждали того дня, когда снова будем свободны.
Но даже и тогда побеги не прекращались. В лагере Боуманвиля они продолжались практически до самого последнего дня нашего пребывания там. Под руководством моего товарища Отто Кречмера был прорыт туннель. Он был не меньше 50 ярдов в длину, и по мере того, как работа близилась к завершению, наш страх перед разоблачением становился все сильнее. Накануне того дня, когда мы должны были выйти наружу за пределами лагеря, канадцы обнаружили туннель. На самом деле они прекрасно знали о туннеле все это время и просто благоразумно позволяли нам расходовать все силы на рытье туннеля, справедливо полагая, что, если мы заняты туннелем, значит, не будем тратить силы на реализацию каких-то других неизвестных им планов. Как в любой войне, у обеих сторон были победы и поражения. Однако эта неудача стала для нас особенно болезненной, поскольку мы учли каждую мелочь. Кречмеру даже удалось снестись с нашим командованием и договориться, чтобы подводная лодка забрала его в устье реки Святого Лаврентия, у нас были деньги и карта местности. Когда наш план провалился, Кречмер передал деньги и план нашему товарищу Хейде, который придумал действительно остроумный план побега из лагеря.
Из-за колючей проволоки в наш лагерь тянулась высоковольтная линия, и Хейда, который был невысоким худощавым мужчиной, решил использовать ее. Он изготовил тщательно изолированный блок и однажды темной и туманной ночью установил его на высоковольтной линии. Затем, повиснув на поперечной перекладине, он заскользил по высоковольтной линии и таким образом перемахнул через колючую проволоку. Ни одна живая душа не заметила его, он благополучно добрался до столба за пределами лагеря, спустился на землю и направился в сторону ближайшей железнодорожной станции, где купил билет до Квебека. Все шло хорошо до тех пор, пока он не прибыл на то место, где его должна была подобрать наша подводная лодка, но там его уже ждала ловушка. Канадцы были прекрасно осведомлены о наших договоренностях с командованием. Они пытались поймать в капкан также и субмарину, но тут их ждала неудача. Командир лодки оказался слишком хитер.
После краха Германии бессмысленно стало совершать побег с целью вернуться домой, но многие из моих товарищей не оставляли попыток бежать. Если раньше они делали это, желая вернуться в Германию, то теперь потому, что не хотели возвращаться туда. Они предпочитали скорее остаться там, где они есть, чем отправиться в побежденную страну. Это может показаться странным, но для многих из моих товарищей понятие «дом» в его обычном смысле перестало существовать. Их родные и близкие погибли, дома лежали в развалинах, а та часть Германии, где они жили, была в руках русских. В подобных обстоятельствах дом теряет свою притягательность. Эти люди подавали официальные прошения, желая остаться в Канаде, однако всем им было отказано, и нам посоветовали привыкать к мысли, что всем нам скоро выдадут «обратные билеты». Мы все ехали домой.
Но мои товарищи продолжали побеги из лагеря. Они надеялись найти работу, может быть, на лесопилках или в гаражах, где могли бы скрываться до тех пор, пока не забудутся старые грехи и канадцы не смягчатся настолько, чтобы разрешить беглецам остаться в стране. Двое немецких военнопленных сумели устроиться подобным образом в США, но никому не удалось сделать это в Канаде.
В мае 1946 года, когда после окончания войны в Европе прошло уже некоторое время, нас, наконец, вывезли из Канады, и мы пребывали в полной уверенности, что находимся на пути домой. Когда нас высадили в Саутгемптоне, мы вообразили, что нас сейчас же посадят на судно, идущее в Бремен. Вместо этого нас посадили на поезд и повезли на север. «Ага! – подумали мы. – Мы едем в Гулль, а оттуда уж в Гамбург». Однако, вопреки нашим ожиданиям, поезд остановился вовсе не в Гулле, а в Шеффилде, откуда нас препроводили в очередной лагерь для военнопленных. Мы не слишком расстроились, полагая, что проведем там от силы несколько дней, пока не будут сделаны все приготовления для нашего отъезда домой. На самом деле прошел не один и даже не два дня, а целый год, прежде чем мы вернулись домой, и этот год я вряд ли забуду.
Глава 19
НАШЕ «ПЕРЕВОСПИТАНИЕ»
– Что это за место? – спросил я у стоявшего рядом британского солдата, крепко державшего винтовку со штыком.
– Это наш Бельсен, – ответил он.
Ответ показался мне довольно странным.
По всей видимости, солдат заметил мое замешательство, потому что вдруг ухмыльнулся.
– Наверное, вы не знаете, что это означает? – спросил он.
– Нет. – Я покачал головой.
– Это означает, что вы в британском бельсенском лагере.
Тут я начал кое-что понимать.
В то время, когда меня взяли в плен, я никогда не слышал о Бельсене.[5] Затем это слово время от времени, а потом все чаще и чаще стало появляться в британских газетах. Мы относились к этому скептически, считая все это грязной пропагандой. Летом 1945 года в лагере Уэйнрайт был показан фильм о Бельсене, его просмотр был обязателен для всех. Некоторые пленные намеренно поворачивались спиной к экрану и отказывались смотреть фильм, другие иронически посмеивались. Не поймите нас превратно: мы вовсе не были глухи к человеческим страданиям, мы просто не верили своим глазам. «Это просто грязная пропаганда», – считали мы.
Нам потребовалось некоторое время, чтобы в полной мере осознать, что же творилось в Германии, и поверить во все то, о чем нам говорили. И только когда мы услышали то же самое от немцев, которые видели это своими глазами и сами пережили это, мы, наконец, поверили в рассказы о концентрационных лагерях, газовых камерах и прочих ужасах.
Оправдания подобной бесчеловечности нет.
Но мы были солдатами. Мы принесли присягу верности человеку, ответственному за все это. Мы помогали ему, хотя сами были неповинны в этих зверствах. Но солдаты не могут просто взять и перейти на сторону противника под барабанный бой с развевающимися знаменами. Нам нужно было время, чтобы обдумать полученную информацию, восстановить душевное равновесие и увидеть вещи такими, какими они были в действительности.
Вместо этого мы стали жертвами фарса под названием «перевоспитание», которое лишь пробудило в нас ослиное упрямство. Нам нужно было всего лишь время, но нам его не дали. Вместо того чтобы влиять на нас исподволь, постепенно, нас подвергли унижению. Все, во что мы верили – наша воинская присяга, наша честь, наша форма, наш героизм, – все это стало мишенью для клеветы и насмешек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
