— Ну и что тут такого? Какой может быть стресс?
— Никакого, — улыбается она загадочно, — если я задам. А вот если вы…
— Бля.
— Сергей Юрьевич!
— Ой, да ладно тебе, царица Тамара! Можно подумать, не слышала!
— До работы у вас, не приходилось! В нашей культуре уважают женщин!
— Так, не зарывайся!
Я раздраженно отбрасываю листок. Она стоит гордым монументом и смотрит.
И я, вздохнув, опять беру список. В принципе, нормально. Можно отвлечься. Кандидатов покошмарить.
Но не сильно. Обмороки мне тут ни к чему.
— Давай. Сколько их?
— Пять.
— Чего-то дохера.
— Чтоб выбор был.
Я откидываюсь в кресле, смотрю в ноут, где как раз поет Татка. Это ее последнее шоу, как раз после него и вылетела. Странно, как она могла вылететь? Она же лучше всех! Реально, самая лучшая!
Глазки на мокром месте, блестят подозрительно. Песня такая красивая, лирическая.
Я не особо знаток, но мне нравится. Да мне все нравится в ее исполнении. А тут на французском…
Красиво.
И она уже в городе. В одном со мной городе. И не пришла. Не позвонила даже. Гордая.
Ждет, когда я?
Не ждет. Нихрена она не ждет. Не факт, что вообще надолго приехала. Может, так… Вещи собрать. И назад, к своему татуированному придурку.
Что, Боец, просрал сестренку, а?
От этих мыслей настроение делается еще более поганым, чем было. Самое то для стресс-интервью.
Ладно. Вернемся к нашим баранам. То есть, к кандидатам на прекрасную должность администратора. Или, если достойный чел, то и директора клуба.
Отправляю Тамару рулить процессом и затем смотрю на первого кандидата.
Бля… Чего так трястись-то?
Через пару минут разговора, вполне спокойным и даже доброжелательным тоном, я отпускаю беднягу.
А то страшно прям, вдруг в штаны наложит прямо в кабинете? Проветривай потом.
Слышу взволнованный голос Тамары:
— Куда, девушка! У меня нет вашего резюме!
И через мгновение чувствую, как опять останавливается сердце.
Татка стоит в проеме двери.
И глазам больно.
Я соображаю только жестом отправить Тамару прочь. Замок защелкивается.
— Ну привет, братик, — Татка проходит к стулу для соискателей, садится, ногу на ногу закидывает.
А я смотрю.
И очень сильно надеюсь, что не видно, что у меня челюсть со стола не поднимается никак.
Она изменилась. Москва определенно какой-то свой отпечаток наложила. Более стильная прическа, укладка какая-то другая. Одежда… Что-то нейтральное. Юбка. Моя Татка в юбке! И ноги в темных колготках, длинные до охерения.
И вообще… Вся она какая-то другая. Взрослее. Шикарнее. Разве можно так измениться за месяц?
Моя Татка была бесячим, цепляющим огоньком. А эта — живое пламя. Обожжет до смерти. Я бы, наверно, не рискнул к такой девочке на улице подкатить. Так, пооблизывал бы глазами издалека…
— Привет, сестричка. Как Москва?
Голос у меня получается на удивление спокойным. Таким… Нейтрально-равнодушным. И это ее задевает. По глазам вижу. Мелькает там растерянность и даже… Слезы? Смотрю пристальнее, уговаривая проклятое сердце биться. А то так ведь и сдохнуть недолго, просто на сестренку любуясь.
Но тут Татка улыбается.
Весело и бесшабашно.
— Отлично! Мне контракт предложили. На год. Быть лицом косметической кампании.
Нет. Вздохнуть не получается. Сука! Сукасукасукасукасукасука!!! На год! На год!!!
— Я рад. А приехала зачем? За вещами?
— Да.
Разговор все больше превращается во что-то идиотическое. Мы, самые близкие друг другу люди, во всех отношениях близкие, сидим, разделенные столом и перебрасываемся малозначимыми колкими фразами. Почему так? Как вообще так получилось?
Боец, когда ты умудрился все просрать?
— Ну хорошо. Удачи.
Она молчит. Смотрит. И я взгляд не отвожу.
Давай, сестренка, пиздуй в свое светлое будущее. А я, тупое старое говно, тут уж останусь. В прошлом. Дела свои делать. Мне, вон, еще стресс-интервью для кандидатов устраивать. Интересно, если я помру прямо во время собеседования, это будет засчитано за стресс?
И вдруг Татка вскакивает, перегибается через стол и отвешивает мне пощечину!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я до такой степени не ожидаю этого, до такой степени охереваю, что сначала не реагирую. И получаю вторую! На третьем замахе ловлю ее ладонь, сдавливаю. Мне обычно и одного пропущенного хватало, чтоб взбеситься. А тут два! И третий был бы.
Тяну за тонкое запястье рывком, протаскиваю по столу ближе к себе.
— Какого хера?
Мой рев слышен, наверно, далеко за пределами кабинета.
А вот она шипит. Злобно и тихо. Змейка радужная.
— Ты, скот, даже не позвонил! За месяц! Не позвонил! Что, обрадовался, когда выкинул из своей жизни, а? Сразу? Сколько баб у тебя тут было, а? Времени набрать смс не нашлось?
— Да у ж кто бы тут вякал, — я снижаю все же голос, рычу прямо в лицо, злое и сосредоточенное, держу запястье, — у тебя на шее хоть одно не облизанное место есть, а? Дешевка ты, Тата. Вот и все. Что, понравился мальчик? Ебет хорошо?
— Сука!
Она заносит ладонь, чтоб ударить, но я уже начеку. И перехватываю. А потом поддергиваю еще ближе, ее лицо передо мной, Татка сдавленно ахает, потому что ноги уже до пола не достают, она заваливается вперед, не имея другой опоры, кроме моих рук.
И мне даже вставать не надо, чтоб ее поцеловать.
Иии… Все! Вот просто все! В момент буквально!
Сердце заходится бешеным ритмом, бьет в грудь, я нагло тараню ее рот языком, фактически совершая насилие. Татка дергается в моих лапах, сжимает кулачки, стараясь высвободиться, но где там!
Я дурею мгновенно. Все же целый месяц без нее — это безумие. Это — отсроченная казнь. И вот теперь… Теперь я, похоже, все-таки помер. И попал в рай, непонятно, за какие достоинства. Что-то сделал хорошего в жизни? Кошку с дерева снял? Милостыню подал?
Неважно. Важно, что я в таком кайфе, что даже в первые мгновения не осознаю этого. Просто схожу с ума. Просто делаю то, что должен делать. Целую свою женщину. Все остальное — фоном. Ее трепыхания. Ее сопротивление. Ее протестующее мычание мне в рот. Гневное такое.
Вот похрену. Я так давно этого не делал, что теперь испытываю ощущения сродни развязке наркомана. Первый раз. Оглушение. Пустая голова. Чистый, незамутненный кайф.
Ее губы воспринимаются как что-то запредельно вкусное, как самый шикарный в мире подарок. И то, что она пищит и дергается, вообще нисколько не мешает.
Я отрываюсь на секунду. Только для того, чтоб встать, дернуть Татку еще на себя, заставив проехаться животиком по столешнице и выпасть прямо мне в руки.
Она успевает за этот короткий промежуток вскрикнуть:
— Нет! Не смей! Гад!
Для меня это — музыка. Приглашение.
Потому что я злой. Потому что она — мелкая бессовестная провокаторша. И именно за этим пришла. И думает, что я — дурак. А я — не дурак. Я просто ее люблю.
И просто скучал.
Она еще не знает, как.
Сейчас узнает.
Преимущества юбки неоспоримы. Темные колготки вовсе не выглядят стойкими и такими не становятся внезапно. Рвутся с очень даже веселым треском.
Татка ахает, пытается приподняться на руках, развернуться, дотянуться до меня ногтями.
— Лежать, — рычу я, припечатывая обе ее ладони к столешнице одной рукой, — ноги! Раздвинула!
— Пошшел ты! — шипит змейка.
И раздвигает ноги.
Да кто бы сомневался!
Я дорываю колготки в стратегически важном месте, провожу пальцами между ног, и Татку выгибает от одного только прикосновения. Мокрая!
Ну вот тоже — кто бы сомневался???
— Хочешь меня? Ммм?
— Нет! Иди нахрен! Ты вообще обо мне не вспоминал! Сволочь! — тут она повышает голос, — Не смей!
— Врушка… — тяну я, расстегивая джинсы и вынимая член, который как встал в момент ее появления в кабинете, так и не падал. — Наказывать надо таких как ты, понятно?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Провожу головкой по мокрым складкам, но тяну. Наказываю. Себя, однозначно.
