— Ааааххх… — она дергается, стараясь притереться ближе ко мне и самовольно насадиться на член. За это получает по заднице. И не шуточно, а вполне себе серьезно. — Сволочь! — визжит и ругается. Матом!
Проклятая Москва! Испортила мне сестренку! Такая девочка-цветочек уехала! А вернулась гопница шипящая!
Я с досады еще пару раз хлещу по заднице, с удовольствием разглядывая отпечатки своих пальцев на белой коже.
— Трахалась с тем татуированным, а?
— Отвали! Скотина!
— Громкая какая…
Я прекращаю играть, хотя на свой самый животрепещущий вопрос не получаю ответа. Но он мне, по сути и не нужен. Не трахалась. Ни за что не поверю. Ни. За. Что.
Загоняю в нее член сразу до упора, выбивая первый крик. И это каааайф! Обрушивается на меня, бьет по голове теплым маревом, и больше никакого соображения уже нет, только она, ее гибкая талия, ее круглая попка, ее узкая влажность. Это — самое лучшее, что у меня в жизни было. Это она, моя Татка, моя женщина — самое важное на свете.
Я понял, что у меня есть шанс, когда она появилась здесь. Сам себе не признался, но понял. Осознал нутряным каким-то ощущением правильности происходящего. И теперь я этот второй шанс не проебу.
Она хочет пожить для себя, да бога ради! Только со мной. Теперь все — со мной.
Я выхожу и с размаху захожу опять. Потому что ужасно нравится вот это ощущение заполнения ее тела, когда она обхватывает так плотно, что, кажется, два движения — и кончишь. Но нет, потом понимаешь, что, наоборот, хочется потянуть кайф, подольше, пожарче, посильнее.
И я делаю то, чего мне хочется в этот момент. И ей тоже хочется. Очень хочется.
Татка вскрикивает на каждый мой толчок, синхронно с ней скрипит стол, который потом однозначно придется менять, а мне нужно больше. Нужно глубже.
Я прихватываю ее за волосы, заставляю оторвать пальцы от края столешницы, тяну на себя, рычу в ушко:
— Ну? Трахалась с тем утырком? Говори, бля!
— Нет! Ты — дурак! Нет! Нет! Нет!
Она уже кричит, обнимает меня за шею тонкими своими ручками, держится, ногтями вонзается в затылок, запрокидывает голову на плечо. Дышит тяжело и жарко. Я перехватываю под животик, прижимаю к себе.
— Ахххх… Гад… Сволочь… Не позвонил… Я ждала… Сильнее… Ну!
Вцепляюсь зубами в плечо и с силой насаживаю ее на член, заставляя забыть внятную речь. Не нужна она ей сейчас. Сам все про себя знаю.
И про нее тоже.
Не трахалась. Конечно, нет. Моя девочка. Моя маленькая. Моя сестренка сводная. Только я могу тебя трогать. Только я могу тебя трахать.
Другим — нельзя!
Я кончаю с диким звериным рыком, уложив Татку обратно на столешницу и вколачиваясь уже бешено и жестоко. За всем происходящим упускаю момент, когда она кричит от кайфа. Кажется, это происходит за секунду до меня.
Без сил валюсь на кресло, успев только штаны подтянуть.
Утаскиваю безвольно лежащую Татку к себе на колени, обнимаю, прижимаю к себе. Медленно ласкаю грудь прямо поверх футболки. Как всегда, без белья. Засранка.
— Дурак ты, Серый, — шепчет она, утыкаясь в мою мокрую от пота шею носиком и тихонько целуя. Так, что дрожь по телу идет. — Я так скучала…
— Оно заметно было. По видюхам. — Ревниво бормочу я, сжимая сосок прямо по футболке, она шипит от легкой боли.
— Дурак, говорю же. Это же шоу-бизнес. Вано — гей.
Я глажу ее, перевариваю информацию. И ощущаю, как мой блядский мир, который буквально пятнадцать минут назад был серым и тусклым, опять расчерчивается всеми цветами радуги. Она у меня на коленях. И это так правильно. Это так хорошо. О чем я думал, дурак, когда отпускал ее? Почему не решил вопрос по-другому? Сейчас-то я явно по-другому бы все решил…
— Назад когда?
— Ох… — она начинает мягко целовать мою шею, постепенно увлекаясь и ерзая на моем, уже зарождающемся стояке. Понимаю, что нам надо срочно домой, потому что здесь слегка не время и не место. Но сначала ответ на вопрос. От этого зависят мои дальнейшие действия.
— Ну и что это значит?
— Это значит, что ты, Серый, и в самом деле дурак. — Мурчит она, трется, как кошка, укрепляя мое положение в штанах, — ну куда я поеду? Какой, нахер, контракт? Повеееерил…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ладно.
Я ссаживаю ее с колен, Татка протестующе пищит, но я неумолим. Оправляю на ней юбку, закрывая дыру на колготках. Застегиваю штаны.
Перед тем, как выйти, поднимаю ее за подбородок:
— Нам надо серьезно поговорить, да, сестренка?
— Да, братик, — скромно опускает она глазки, — только джинсы поправь, а то там у тебя полная приемная народу была. Испугаешь…
— Коза, — смеюсь я, беру ее за руку и выхожу из кабинета.
И прямо на пороге меня встречают ошарашенные взгляды кандидатов и Тамары. Кандидаты, трое из которых — парни, выглядят бледно. Еще одна девушка — зеленая.
Я понимаю, что кое-что они, похоже, услышали. Татка, все же, громкая девочка. Но, вот реально, глубоко похеру. Не до них.
Тамара, красная, как рак, только осуждающе качает головой:
— Сергей Юрьевич, когда я говорила про стресс-интервью, я имела в виду… Эээ… Несколько другой формат собеседования.
— На сегодня все, Тамар. Завтра еще кандидатов посмотрю, — коротко отвечаю я, не пускаясь в комментирование ситуации, — и тех, кого не сегодня не успел… Эээ… Тоже на завтра.
Не без удовольствия наблюдаю за позеленением лиц кандидатов и думаю, что процесс поиска нормальных сотрудников усложняется в разы.
Но, с другой стороны, это не моя печаль, а Тамары. Зря я ей, что ли, бабки плачу?
Обхватываю свою сводную сестренку за талию и вывожу прочь.
У нас с ней, конкретно сейчас, будут очень важные дела.
А потом — вся жизнь.
Вместе.
Эпилог.
— Знаешь… — Я задумчиво провожаю взглядом взмыленного Даню, спешно несущего орущую Миланку в комнату мамы и ребенка на благоустроенной германской заправке, — я думаю, что мы с тобой еще слишком молоды, чтоб быть родителями…
— Неужели? — фыркает моя жена, невзначай проводя нежной ладошкой по животу и забираясь под майку, — а кто меня еще вчера убеждал, что пора уже? А?
Я внимательно отслеживаю путь ее пальчиков до моей ширинки, в голове сразу куча мыслей от «А не зайти ли нам с Таткой в туалет сейчас? Типа, срочно надо…» до «Пожрать, поспать, потом опять пожрать, спина болит, сука, нахера поехал?». И где-то на периферии мелькает фоном воспоминание об улыбающейся Миланке, которую я вчера как раз держал на руках, пока Даня с Ленкой и их старшим отлучались в магазин. И какая она была маленькая, трогательная в розовом комбезике и легкой шапочке, и как пахло от нее приятно и вкусно, и как мне хотелось в тот момент держать на руках свое такое вот чудо. Девочку. На Татку мою похожую. Хитрую лисичку, которая будет вертеть мной одним своим маленьким пальчиком. А я буду вертеться, умирая от удовольствия.
Но это было вчера.
А сегодня у Миланки болит животик. Или зубки режутся. Или еще какая напасть приключилась, которую хер поймешь. Малявка же не скажет, только ором дает понять, что явно что-то не то.
Но вот то, что что-то не то, мы уже все поняли. Потому что четвертый раз незапланированно останавливаемся.
К Дане, после первых двух матерных рыков, уже никто не пристает с помощью, всем понятно, что, если б мы могли чем-то помочь, то явно бы он не постеснялся спросить. Просто терпим.
Миланка проявила себя стойким путешественником, и только сейчас, на пятый день пробега слегка скандалит.
В принципе, на этот случай у нас есть план. Семейство Шатровых может просто остаться в одном из благоустроенных хостелов, что напиханы по всей Германии, как грибы, и потом нас догнать, когда дочка придет в норму. Раз так не делают, значит все в пределах нормы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пальчики Татки скользят ниже, шаловливо расстегивая болт на джинсах, и я практически уже склоняюсь к тому, что нам срочно необходим туалет, когда рядом тормозят Зверята. Элька спрыгивает с байка, показывает фак одному из Зверят и быстро идет в сторону торгового комплекса на заправке.
