Я снова ругнулась, ощущая себя как никогда беспомощной. Раненый, словно не заметив, продолжал:
— А вам — спасибо от всего сердца. Буду жив, и долей поделюсь, а нет — возьмете из моего, сколько захотите. Парни подтвердят, если что.
Он кивнул на полусидящего у стены мужчину с оторванной ядром ногой. Я остановила у него кровотечение, но отрастить новую конечность было не в силах человеческих.
— Шлите сюда тех, кто не может сражаться, — крикнула я вслед уходящему.
Наверное, он был прав. Наверное, когда речь шла о жизни и смерти, каждый, способный держать оружие, был на счету. Ведь проигравших в лучшем случае ждала виселица, а в худшем — протащат под днищем корабля, обдирая приросшими к дереву ракушками мясо до костей. А потом еще и еще раз, пока смерть не настигнет несчастного. Но все же сознавать, что я, возможно, затягивала раны лишь для того, чтобы человек нашел свою смерть, было невыносимо.
Однако я продолжала работать, уже не торопясь, стараясь действовать больше ножом и иглой, чем магией: сил оставалось не слишком много, даром что за время, проведенное на корабле, я поняла, как не тратить их напрасно. Казалось, среди пушечных команд не осталось не пострадавших и, конечно, это было неправдой, ведь все, кто еще мог сражаться, дрались наверху. Но вокруг меня собрались одни покалеченные. Если не вражеское ядро их настигло, так отлетевшая и сорвавшаяся с привязи пушка. И щепки, проклятые щепки, что вгрызались в плоть не хуже картечи.
Сверху вдруг донесся торжествующий рев. Я замерла, задрав голову к потолку: кто радуется победе? Пираты? Моряки ее величества?
Снова тишина, прерываемая лишь негромкими голосами, смысла слов я не могла разобрать. А потом — возмущенный крик десятков глоток и перекрывший их голос — полный боли, но все еще властный и сильный.
— Нет! Этого — живым!
Гул, похожий на шум разъяренного пчелиного роя. Я вслушалась до боли в ушах, но вычленить из этого гула голос Генри не смогла.
Не помня себя, я подхватилась и бросилась на верхнюю палубу.
Чтобы у самого трапа столкнуться с капитаном. Залитого кровью, покрытого ожогами и синяками его вели под руки двое матросов — тоже израненных, но пока стоящих на ногах.
А сквозь прижатые к животу пальцы Генри капля за каплей струилась кровь.
Глава 26
— Я велел тебе оставаться внизу, — прорычал Генри.
Не было времени ни пререкаться, ни оправдываться.
— Да. Потом накажешь, как сочтешь нужным. В операционную, — велела я парням, что вели его. Двинуться следом удалось не сразу, ноги, скованные страхом, отказывались слушаться, и кружилась голова.
Только бы рана оказалась неглубокой!
Но на самом деле я уже знала, что мои надежды напрасны. Иначе Генри бы не скрючило в три погибели. И не влекли бы его под руки двое, потому что ноги не держали, а колени норовили подтянуться к животу.
А значит… Значит, я не знаю, что делать!
Нет, в теории-то знаю. Удлинить рану на передней брюшной стенке, а то и просто вскрыть живот от ребер до лобка. Перебрать руками кишечник, петля за петлей, в поисках повреждений. Затянуть или зашить, как уж получится, раны на кишках. Удалить из брюшной полости кровь и кишечное содержимое, если оно туда попало. Ограничить воспаление прежде, чем оно захватит все внутренности и начнет выделять яды в кровоток, отравляя все тело. Срастить магией или зашить живот и не спускать глаз с пострадавшего, потому что всегда остается возможность, что какая-то небольшая рана на кишке осталась незамеченной, или шов оказался наложен неудачно, или еще что-то пошло не так…
Вот только знать умозрительно и уметь делать — совершенно разные вещи. А я сейчас вовсе разучилась думать и потеряла способность действовать. Страх заполонил мысли, сковывал их. Казалось, в голове вовсе ни одной не осталось, кроме «ему больно» и «он умрет, если я не справлюсь». Страх подкатывал к горлу и превращал дрожащие пальцы в неуклюжие культяпки.
Насколько же все было проще, когда Генри был для меня лишь едва знакомым человеком, обращавшимся со мной, как с вещью. А сейчас… я слишком боялась за него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но если я позволю страху одолеть меня, Генри умрет.
Занятая своими мыслями, я не заметила, как мы оказались в операционной. Парни уложили капитана на стол — и он тут же перевернулся на бок, скрутился клубком, прижимая колени к животу.
Плохо дело.
Сперва обезболить, потом все остальное. Я двинулась к ящику, где хранился раствор опия, и только сейчас осознала, что в операционной слишком много людей. Раненый и те двое, что привели Генри. Лорд Коннор, который выглядел едва ли не хуже капитана, но на ногах стоял — с трудом, надо заметить. И еще один дюжий матрос, державший за плечо низкорослого юношу в алом мундире королевского флота.
— Все лишние — вон отсюда, — велела я, не слишком утруждаясь вежливым обхождением. — Лорд Джеймс, при всем уважении, вы тоже. И пленного, если ему нужна помощь…
— Это я велел его привести, — выдавил Генри. Силы оставили его и голос звучал едва слышно. — Хирург с «Разящего». Тот, чьи книги я тебе отдал…
Спасли, значит. А капитан углядел его среди сдавшихся врагов и велел забрать, наверняка надеясь, что он поможет мне. Щеки обожгло стыдом. Генри, тяжело раненый, сохранил способность соображать, а я, не получив ни царапины, готова биться в истерике. Я заставила себя разжать стиснутые намертво зубы, расслабить кисти. Протащила воздух в грудь.
— Спасибо, капитан. Но все же здесь слишком много людей. Лорд Джеймс, вам лучше пойти отдохнуть.
— Я не уйду, пока не узнаю…
— Лорд Коннор. — Я вспомнила, с какой интонацией матушка говорила с нерадивыми слугами. — Если ваша помощь понадобится, я позову. Прошу вас, покиньте операционную.
Он как-то разом ссутулился, и стало видно, что тоже вот-вот свалится.
— Оставьте хотя бы охрану, — предложил квартирмейстер. — Я опасаюсь оставлять вас наедине с… этим.
— А еще, возможно, придется держать меня, — ухмыльнулся Генри.
Я выругалась — вслух, никого не стесняясь. Нашел время шутки шутить!
— Хорошо. Охрана действительно может пригодиться.
Лорд Джеймс сжал мое плечо, заглядывая в лицо. Губы его дрогнули, словно он хотел что-то сказать, и снова сжались, превратившись в линию. Я ответила ему прямым взглядом. Он едва заметно кивнул и шагнул к двери. Пошатнулся, но устоял на ногах.
Я отвернулась от двери прежде, чем она закрылась. Мозг, наконец, вышел из паралича. Я налила в серебряный мерный стаканчик нужное количество раствора опия — как хорошо, что, готовя его, я не поленилась привязать к бутылке этикетку, на которой расписала примерные дозировки на тот или иной случай! Поддержала голову Генри, стараясь не касаться свежих ожогов.
Он выпил, скривился.
— Ну и гадость. Надеюсь, это не будет последней выпивкой в моей жизни.
— Ты снова слишком торопишься к всевышнему, — я отвела с его лба прядь волос. — Хоть бы наследника сперва дождался.
Наверное, зря я завела об этом речь. Два дня — слишком мало, в конце концов, случалось, что лунная болезнь приходила не вовремя из-за волнений, простуд… Редко, очень редко — обычно по моим недомоганиям можно было сверять календарь — но случалось. И все же в этот миг мне казалось, что Генри стоит знать о моих подозрениях — хотя бы для того, чтобы у него появился еще один мотив выжить. Даром что еще полдня назад я раздумывала, стоит ли вообще ему об этом говорить, и молилась, чтобы мои подозрения оказались напрасными.
Его глаза распахнулись, руки сжали мои пальцы. Я едва заметно кивнула. Генри оборвал вздох на середине — боль помешала дышать, улыбка превратилась в гримасу.
— Сейчас подействует опий, и я осмотрю рану. — Я обернулась к хирургу с «Разящего», который — или которая? — наблюдала за нами молча и напряженно.
— Как вас зовут?
Ответ последовал не сразу.
— Бенджамин Краун.
— Вам доводилось ушивать кишечник?
«Бенджамин» упрямо вскинул подбородок.
