— Список? — нахмурилась Ольга. — Постой, постой! Адмирал Акимов… графиня Половцева… барон Гоггер, генерал-лейтенант Карпухин…
— Между Карпухиным и Акимовым в моем списке значился генерал-лейтенант Берг, но остался невостребованным. Ты меня понимаешь?
Ольга поняла. Побледнела, дрогнули крылья носа, выцвели от бешенства глаза.
— Так ты, что, по классному списку шла?
— Не в алфавитном порядке, но чем этот список хуже любого другого?
— Ну, ты и стерва!
— Твой отец жив. Мы в расчете?
— Чего тебе надо? — Ольга взяла себя в руки и снова была по видимости спокойна.
— Давай дружить? — предложила Натали и, махнув стопку одним глотком, разлила по-новой.
— Вот так сразу? — недоверчиво подняла бровь Ольга.
— Зачем сразу? — «удивилась» Натали. — Постепенно. Шаг за шагом.
— Ты скажешь мне, что за возня вокруг моей скромной персоны?
— Тебе же объяснили! — усмехнулась в ответ Натали. — За тебя, Ляша, попросили хорошие люди. Адмирал этот… Он, что — твой любовник? А еще Бекмуратов… То же не чужой человек, я права?
— Даже и не знаю, право, — покачала головой Ольга, — кто из нас в контрразведке работает! Но там еще что-то есть. Я это нутром чую!
— Утробой, в смысле? — усмехнулась Натали.
— Скажешь?
— Расскажу. Все, что знаю… Но только и у меня есть вопрос.
— Назови, посмотрим, — предложила Ольга.
— Откуда стало известно, что я не Цельге, а Цеге?
— Хороший вопрос, — кивнула Ольга. — Возможно, действительно подружимся.
— Договорились!
Глава 10
Фламенко
Эта женщина не уставала его удивлять. Каждый раз, когда Генрих начинал думать, что понимает ее, она дарила ему очередной сюрприз. Она менялась с естественностью природы, словно и сама была одним из тех природных духов, в которых верили их предки. Ее и его. Давно. На заре цивилизации. Но чем, собственно, отличается новое время от старого? Ничего принципиального, одни частности.
Когда он вернулся с совещания, то застал Наталью в компании Ольги. Женщины не дрались, и даже не злословили. Они смеялись. Но, и то сказать, обе пребывали в сильном подпитии, уговорив под папиросный дым почти литр крепкой старки.
— Надеюсь, что и я не чужой на этом празднике жизни! — Генрих подошел к столу, взял бутылку — в ней оставалось грамм сто, может быть, чуть больше, как раз на полстакана, — и пошел к буфету, искать подходящую ёмкость. — В Новогрудке будем к вечеру, если, конечно, граф Каменский не поднимет в воздух штурмовики. Мы отличная мишень, по правде говоря, так что вся надежда на переговорщиков. С командующим ВВС как раз сейчас говорят, и не с ним одним. А мы пока едем.
— Это переворот? — вопрос задала Ольга Берг, Наталья только улыбнулась. «Туманно», рассеянно. Как-то так.
— Не знаю, право, — Генрих нашел стакан и вылил в него остатки старки. Вышло ровно полстакана. — Ну, вы, дамы, и пить!
Он поднес стакан ко рту и с некоторым неожиданно вспыхнувшим в душе ожесточением выцедил сквозь зубы все, сколько там ни было. Получилось мало, но не открывать же новую бутылку!
— А все-таки? — Наталья смотрела на него сквозь папиросный дым, глаза ее казались темными омутами. Глядеться в них было жутковато, но опасность притягивает. Что есть, то есть.
— Все очень сложно! — Генрих отставил пустой стакан и начал охлопывать карманы в поисках папирос, но, видно, или выкурил все, или оставил в салон-вагоне. — В полночь собрался Государственный совет.
— Сенаторы? — удивилась Ольга. По-видимому, она, как и многие ее сверстники, видели в членах Госсовета всего лишь «старых старичков».
— Парадокс в том, — объяснил Генрих, — что в отсутствие конституции Дума незаконна. Тем более, Дума второго созыва, — он и сам не знал, зачем озвучивает все эти скучные истины. От Ольги ничего уже, на самом деле, не зависело, она являлась лишь частью декора, а Наталья, как ему казалось, все это знает не хуже Комаровского. Редкого ума женщина, как выясняется, только сама еще не решила, чем ей руководствоваться в жизни, умом или чувствами.
— И что же господа сенаторы? — Надо же, и реплику подала как вовремя! Словно мысли читает, или того хуже — сама «надиктовывает».
— Господа сенаторы предложили Петру Константиновичу Рюрикову отречься от престола в пользу старшего в роду — Ивана Константиновича.
— Но он не согласился, — кивнула женщина и протянула ему папиросу. Длинные пальцы. Кажутся тонкими, но на самом деле кисти рук у Наталии крупные. Длинные и узкие, однако, если приглядеться, и знать, на что смотреть, сразу видно — крепкие и сильные.
— Он бы согласился, — хотелось поднести эти пальцы к губам, однако не судьба. Не сейчас, не здесь, не в этой компании. — Лаговский не намерен уступать власть без боя. И следует признать, у него все еще есть шансы на успех.
— Гражданская война? — нахмурилась Ольга. Судя по всему, тема разговора действовала на капитан-лейтенанта не хуже нашатыря.
— Это навряд ли, — Генрих закурил. Не дурно было бы и выпить, но не стоило перегибать палку: бессонная ночь, длинный день, а он уже не восемнадцатилетний прапорщик. Все хорошо в меру, и в подходящее время. — Пободаемся, разумеется, но не более двух-трех дней. Или они нас, или мы их, затягивать никто не станет.
— Это фигура речи или у нас с Лаговским паритет? — хороший вопрос, уместный. Вот и Ольга Федоровна сразу же вскинулась. Оценила.
— Да, в том-то и дело, что не знает пока никто, — вздохнул Генрих. Вообще-то он знал, но никогда не следует открывать все карты. Даже перед женщиной, которая тебе нравится. Тем более, перед женщиной, которая тебе не безразлична.
— То есть, мы едем, а в это время… — Ольга не закончила фразу. Покачала головой, потянулась за папиросами.
— В самую точку! — кивнул Генрих. — Это противостояние выиграет тот, у кого, извините за выражение, яйца крепче, связь — надежнее, и разведка — лучше, не говоря уже о репутации.
— А репутация у Ивана лучше, чем у Петра! — Наталья встала, прошла мимо Генриха, обдав волной тепла и горьким ароматом духов, и, запустив руку в глубину буфета, достала оттуда еще одну бутылку.
— Тоже старка, — голос Натальи вдруг стал ниже, осел, прибавил хрипотцы, — но дайнавская. И надо же, еще старше!
— Дамы! — покачал головой Генрих, гадая, что это должно означать. — Не соблазняйте! В Новогрудке с ночи перестрелка. От Барановичей наперерез нам движется 127-й мотострелковый полк, а из Борисова — батальон ВДВ. Других хлопот тоже хватает…
— А мы, сироты, что же, одни-одинешеньки среди родной географии? — Сейчас Наталья снова изменилась, и опять в неожиданную сторону. То есть, не то, чтобы совсем не узнать, но почти за гранью ожидаемого.
— Ладно, давай сюда! — Генрих забрал бутылку, и в этот момент их взгляды встретились.
Увы, но его планы вздремнуть «часок — два», пока «все не началось», шли прахом. И еще раз «увы», совсем не по той причине, по какой следовало бы.
— Но только чур! — Генрих споро вкрутил штопор и потянул пробку на себя. — Выпиваем по чуть-чуть и объявляем перерыв на два часа. Всем надо отдохнуть, день, Бог даст, будет длинный и суматошный…
— Итак, — он разлил водку цвета крепко заваренного чая и взял в руку свой стаканчик, — мы все еще едем, и это отрадный факт. Во-первых, потому что железные дороги до сих пор функционируют, а, во-вторых, нас не смогли остановить. Некоторое количество регулярных частей так или иначе дали знать, что поддерживают Ивана Константиновича. Оно конечно, поддержка бывает разной: от испуганного нейтралитета и до проведения активных операций. Кстати вам это будет, наверное, интересно, Ольга Федоровна, но Первая бригада морской пехоты выдвигается с балтийских баз, как раз чтобы нас прикрыть. — Он выпил старку, она, и впрямь, была хороша. Закурил. — Один пример, но многозначительный. И так сейчас на всей территории от Балтики и до Черного моря.
— А в глубину? — Ольга тоже выпила и смотрела на него с выражением, в котором, если пробиться сквозь сволочную «корку льда», оставленную профессией, можно было различить нечто вроде «ужаса и восхищения». У нее, не у Натальи.
— Что происходит в Сибирском ханстве, — Генрих старался оставаться в рамках жанра: усталый скептицизм с элементами циничной отстраненности, профессорский тон, — Хазарии или Северном Приитилье, не говоря уже о самых отдаленных окраинах, мы пока не знаем. Все сложно. И интересы у разных групп населения не совпадают, но мы над этим работаем. — Он нарочито выделил слово «мы», чтобы у Ольги на этот счет не оставалось ни малейших сомнений. Вернее, чтобы их не было у Натальи. — Впрочем, жизнь прожить — не поле перейти, не правда ли? Так что поживем — увидим. Отбой!
* * *
— Устал? — вопрос прозвучал с той мерой естественности, когда сложно усомниться в искренности, даже если этого хочешь. — Прими душ и ложись. Можешь не раздеваться, вдруг тревога… — Удивительно, но ничего из того, чего он ожидал, не происходило. Ольга ушла, но вопросы остались не озвученными, и выяснение отношений тоже, судя по всему, откладывалось на неопределенный срок.
