Инге! Явно заранее узнал что-то и решил половить рыбку в мутной воде! Я жене пока ничего не сказал, но она, вроде, и сама догадалась, что глупо поступила, поддавшись своим желаниям, и не совсем хорошо засветилась перед мужем. Правда, Инга лишь сделала вид, что ничего не было.
Из Союза композиторов на запись явился представительный приёмщик нашей музыки, оказавшийся композитором Эдуардом Антоновичем Шульцем. Хотя, он был малоизвестен широкой публике, но пока авторитетен и влиятелен в своём Союзе. Было несколько важных иностранных гостей, но нас с ними и не подумали знакомить. Хотя, всех усиленно пасли сотрудники КГБ, и мы, во избежание, старались не отсвечивать. Но наши прежние знакомые — секретарь посольства ФРГ Ганс Шрёдер и самый главный среди немцев, представитель компании «PolyGramRecords» Отто Шульц поспешили поздороваться с нами и накоротко переговорить со мной. Ладно, хоть они уважили. Своим мы были вообще не нужны. И тут я, вызвав немалый гнев советских начальников, сразу же заявил:
— Я, товарищи, выражаю протест, что вы тут всё решили без нас, авторов! Хотите записать что-то своё, то, пожалуйста, записывайте. Мы нисколько не против. Но лично я без учёта нашего мнения согласия на использование своих произведений не дам, и ничего подписывать не буду.
Тут и Инга с тётей, при виде моей решительности, согласно кивнули. Они тоже решили поддержать меня. А чего нам терять и бояться? Плевать на «милость» высокого начальства! Предадут и продадут, так ещё и об нас ноги вытрут!
Немцы, точнее, herr Шульц, решили пойти навстречу авторам. Тут я, вызвав нервный трепет у сотрудников КГБ, сходу предъявил его помощнику ноты и тексты «Je T’Aime» и «Cheri, cheri, lady». Увидев их, ответственные товарищи сразу успокоились. Мы уже показывали их на недавнем концерте, а первую песню и исполняли. Вторую там просто сочли не подходящей. Но для исполнения на Западе она вполне годилась, так ещё и хитом станет! И валюту для страны немало заработает. Но кто, кроме меня, пока об этом знал?
Мне, к счастью, дали ознакомиться и с текстом контракта. И я сразу же выразил претензии по сумме, потребовав увеличить его в пару с лишним раз. А то слишком низко оценили советских авторов. Ответственные товарищи только рты разинули. Я сразу же заявил помощнику herr Шульца, что без рассмотрения моих претензий, я просто не поставлю на контракте свою подпись. В общем, немцы решили рассмотреть. Мне не понравились и отчисления нам с тётей и Ингой как авторам, раз и жена уже числилась соавтором четырёх мелодий и одной песни. Их тоже примерно в столько же увеличили. Наше участие в исполнении песен вообще не было предусмотрено, так и тут пришлось выбивать, и удалось выбить часть. Попросил я и проценты с продаж — как для страны, так и авторов. И кое-что по мелочи. Но немцы, на удивление, всё приняли, а советские товарищи, хоть и посматривали на меня косо, препятствовать не стали. Так для страны же. Хотя, контракт по западным меркам явно выходил лишь на средний уровень. Ладно, для первого раза сойдёт.
Да, чтобы не похоронить и так готовый сорваться контракт, нам с тётей и Ингой много чего разрешили. Восемь дней мы пахали как папо Карло то на репетициях, то на записи, то на переговорах, и тоже с утра до вечера. Тётя даже отгулы в школе взяла. Музыку, конечно, записал оркестр, но мы все трое приняли участие как пианисты, а я и как гитарист, пусть и лишь по одному, но в каждой мелодии. Больше всех, как наиболее умелая из нас, на пианино сыграла Инга. Но и я смог проявить себя как неплохого гитариста, так и пианиста, а ещё довольно эрудированного музыканта.
Честно говоря, я не хотел особо выпендриваться, но… меня просто подловили. В ходе репетиций я показал, что у меня довольно широкий репертуар из мелодий и песен и с прошлых лет. И Вячеслав много чего играл, и Николай. Сам не ожидал, хоть и надеялся, но с памятью моей действительно что-то стало. Хотя, у всех пропаданцев так бывает. Но и у меня память значительно улучшилась. Я и счёт потерял, сколько разных попурри показал на пианино и гитаре за эти дни. Чтобы донести до музыкантов свои мысли, как автора. И вполне на хорошем уровне. Даже спел «Комарово»:
— На недельку до второго
Я уеду в Комарово,
Поглядеть отвыкшим взглядом
На балтийскую волну.
И общее мнение как бы выразил Эдуард Антонович:
— А Вы, молодой человек, не так-то просты! С таким багажом музыки Вам не на заводе работать надо, а на эстраду перевестись требуется. Может, всё-таки лучше музыкой займётесь? Уже сейчас у Вас хорошо получается. А на заводе ещё неизвестно, какой инженер из Вас выйдет? А хорошая музыка не менее важна, чем, э… — не знаю, что сейчас хотел выразить маэстро, но, явно, что-то нехорошее о советских инженерах или о танках, может, и ракетах! — машины.
Пришлось и мне в ответ выразить своё веское мнение:
— Конечно, Эдуард Антонович! У нас в Советском Союзе самый лучший балет в мире! А ещё танки и ракеты! Так что, инженером быть тоже почётно и нужно! Но, вообще-то, я хочу придумать свои стиральную машину и микроволновую печь, а то и пылесос. Чтобы нам с женой легче было вести домашнее хозяйство! Тогда, может, нам удастся найти больше времени и музыкой заниматься?
Все кинули на меня довольно странные взгляды. Да, конечно, кому гармошка, а козе — баян! Хотя, вот Инга наградила меня вполне одобрительной улыбкой. Именно этого мне и хотелось!
Глава 20
Пока всё тихо…
Всё прошло довольно гладко и спокойно. Мы предоставили и самые последние «Hello» или «Привет», и «Magic Fly» или «Сон наяву», и они высокой комиссией на месте же были оценены как достойные. Всё шестнадцать инструментальных композиций были записаны успешно. Всё-таки в Эстрадном оркестре Ленинградского радио работали настоящие профессионалы. Это мне у них учиться надо было. Но и я не подкачал. Мои знания оказались вполне на уровне. Хотя, по ходу работы пришлось внести в нашу музыку и немалые изменения. Ничего, общими усилиями справились.
Вот и при записи «Музыки любви» или «Эммануэль» немец сразу же увидел, что я чем-то недоволен. Жаль, но оркестр никак не мог выдать музыку, близкую к оригиналу. Да, получалось красиво, но не то. Да, надо было вмешаться! А то, честно говоря, могу запросто упустить свой единственный шанс!
— Вас что-то не устраивает, Вячеслав? Красиво же получается?
— Красиво, herr Шульц. Но можно было бы и так! — Я тут же взял гитару и спел первый куплет песни, конечно, на французском. Слова, само собой, были взяты из варианта, исполненного Джо Дассеном, поэтому всё получилось и красиво, и прилично. — На мой взгляд, в таком темпе намного лучше получится.
— Melodie d’amour chantait le ceur, d’Emmanuelle,
Qui bat ceur e corps perdu.
Melodie d’amour chantait le ceur, d’Emmanuelle,
Qui vit corps e ceur deeu.
(фр. — Мелодия моей любви, Эммануэль,
Только для тебя звучит.
Может лишь она одна, поверь,
Раны сердца излечить.)
Я без слов отдал помощнику немца, знающего французский, листок с текстом. Сотрудник КГБ, всё время пасшийся рядом, косо на меня посмотрел, но ничего не сказал.
Когда немцы изучили текст, то они попросили меня спеть под гитару всю песню целиком. Да, я выложился сполна, но завистливые взгляды окружающих сказали, что не напрасно. И даже взгляд сотрудника КГБ, хоть сам и продолжал посматривать на меня косо, потеплел. А, что, придраться просто было ни к чему!
— Да, Вячеслав, Ви нас всё время удивляете. Я думаю, ми запишем и песню, и отдельно мелодию. Так будет вернее!
Конечно, записали. Сначала песню, даже два раза — отдельно меня с гитарой, потом меня же с гитарой и оркестром, а после уже и мелодию под оркестр, конечно, в новом виде. И видно было, что немцы остались весьма довольными.
Были записаны и песни, понравившиеся немцам. «Принцессу» и «Дорогу в облаках», и на русском языке, конечно, в сопровождении оркестра, я спел сам. Вот Инга, конечно, на французском, очаровала всех «Je T’Aime». Не отдал я никому и «Cheri, cheri, lady». У меня тоже получилось не хуже
