Флавия ответила, и женщина кивнула.
— Вам повезло, — сказала она, — очень повезло. Я тоже когда-то была красивой. Очень давно. Там на комоде стоит моя фотография. На ней мне примерно столько же лет, сколько сейчас вам.
— Вот эта? — спросил Аргайл, взяв в руки фотографию в серебряной рамке.
На снимке была изображена женщина лет двадцати с небольшим — она слегка отвернулась от камеры и будто бы смеялась какой-то шутке. Ее лицо излучало молодость и счастье, и на нем не было ни тени заботы или тревоги.
— Да, трудно поверить, что это мое лицо. Столько времени прошло.
Действительно, в этой старой женщине, утопавшей в подушках, не осталось ничего от той счастливой девушки на снимке. Казалось, этот снимок был сделан в другом столетии и совершенно случайно попал в эту грязную неубранную комнату.
— Зачем вы здесь? Что вы хотите? — спросила женщина, вновь переключив внимание на Флавию.
— Мы хотели расспросить о докторе Ричардсе. О его работе во время войны.
Женщина заметно удивилась:
— О Гарри? Вас интересует его ожоговая клиника? Он был хирургом — вы, наверное, знаете.
— Да, это мы знаем. Но нас интересует совсем другое направление его деятельности.
— Не было никакого другого направления, насколько мне известно.
— Мы хотели расспросить о его работе во французском Сопротивлении, в группе «Пилот».
Еще до того, как женщина успела ответить, Флавия поняла, что она знает, о каком «Пилоте» идет речь. Тем более странной оказалась ее реакция. Она ничуть не испугалась, не смутилась и не попыталась притвориться непонимающей. Напротив, после этих слов она словно внутренне расслабилась, будто попала на территорию, где чувствовала себя в полной безопасности.
— А почему вы решили, что моему мужу было известно о группе «Пилот»?
— Мы нашли его показания перед военным судом в Париже. Они задокументированы.
— Он давал показания?
— В документах указаны его имя и адрес.
— Вы уверены?
— Да.
— Генри Ричардс?
— Что-то в этом роде. И адрес.
— О-о.
— А в чем дело?
— Я все гадала, с чего это вдруг кто-то заинтересовался моим мужем. Он умер много лет назад.
Она опять повернулась к Флавии и, прежде чем ответить, тщательно обдумала свои слова.
— И тут вы сказали про «Пилот». Вы из Италии?
— Да.
— Но вас интересует французский «Пилот». Почему, могу я спросить?
— Это имеет отношение к убийству.
— И кого убили?
— Человека по имени Мюллер и другого человека, по имени Эллман. Обоих убили в Риме на прошлой неделе.
Пока она говорила, голова женщины склонялась все ниже, и Флавия испугалась, что она сейчас заснет. Но миссис Ричардс вскинула голову и задумчиво посмотрела на Флавию:
— И поэтому вы приехали сюда.
— Мы надеялись, что ваш муж еще жив. У нас есть основания думать, что человеку, располагающему сведениями о «Пилоте», может угрожать опасность.
Женщина слабо улыбнулась.
— И что же ему угрожает? — чуть насмешливо спросила она.
— Его могут убить.
Она покачала головой:
— Это не опасность. Это — шанс.
— Простите?
— Я — та, кого вы ищете.
— Почему вы?
— Это я давала показания. И в документах стоит моя подпись. Меня зовут Генриетта Ричардс.
— Это были вы?
— И я нахожусь в таком состоянии, что могу позавидовать этим вашим Мюллеру и Эллману.
— Но вы поможете нам?
Она покачала головой:
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что все уже умерли. Включая меня. Нет смысла. Я старалась забыть обо всем этом целых полвека. Мне это удалось, и тут появляетесь вы. Не хочу вспоминать.
— О, пожалуйста, так много поставлено на карту…
— Дорогая моя, вы молоды и красивы. Послушайтесь моего совета. Не стоит ворошить прошлое. Это старая история, и лучше ее забыть. Поверьте. Никто от этого не выиграет, а я буду страдать. Пожалуйста, оставьте меня. Все уже умерли.
— Это неправда, — подал голос Аргайл из своего укрытия возле окна. — Один человек еще жив. И если Флавия не выяснит, что происходит, он тоже может быть убит.
— О ком вы? — недовольно спросила женщина. — Говорю вам: никого нет.
— Во Франции живет человек по имени Руксель, — сказал Джонатан. — Жан Руксель. Мы пока не знаем почему, но он — кандидат номер один для следующего нападения.
Его заявление произвело необычайный эффект. Миссис Ричардс опустила голову еще ниже, но когда подняла, глаза ее были полны слез.
Флавия почувствовала себя ужасно. Она не знала, о чем подумала в этот момент женщина и что вызвало у нее слезы, но она ясно видела, что разговор причиняет ей боль — сильнее той, которую вызывали у нее физические страдания.
— Пожалуйста, — сказала она, — мы не хотим доставлять вам беспокойство. Если бы это не было так важно, мы бы сюда не приехали. Но если вы действительно не можете обсуждать эту тему, мы уйдем.
Ей было невероятно трудно выговорить последнюю фразу: как ни крути, а хрупкая старая леди была их последней надеждой, только она могла помочь им понять причину странных событий. Отказаться от такой возможности было равносильно подвигу. Но Флавия была готова сдержать слово: если бы миссис Ричардс сказала: «Да, уходите», — она немедленно покинула бы ее дом. И мысль о том, что после этого ей придется вернуться в Италию и расписаться в своем бессилии перед Боттандо и, что еще неприятнее, перед Фабриано, не остановила бы ее. Единственным, кто мог порадоваться такому повороту событий, был Аргайл.
К счастью, женщина отклонила ее великодушное предложение. Миссис Ричардс вытерла слезы, горестные всхлипы постепенно затихли, и она подняла голову.
— Жан? — спросила она. — Вы уверены?
Флавия кивнула.
— Ему угрожает серьезная опасность.
— Если это так, вы должны спасти его.
— Для этого мы должны понять, что происходит.
Женщина покачала головой:
— Если я помогу вам, вы обещаете спасти его?
— Конечно.
— Тогда расскажите мне об этих двух людях — ну, тех, что убили. Как их звали? Эллман? Мюллер? Кто они? И какое отношение они имели к Жану?
— Эллман — немец. Он сменил фамилию, раньше его звали Шмидтом. Мюллер также сменил фамилию, его настоящая фамилия — Гартунг.
Упоминание фамилии Гартунг произвело не меньший эффект, чем имя Рукселя. Несколько секунд женщина молча смотрела на Флавию, затем покачала головой.
— Артур? — прошептала она. — Вы говорите: Артур умер?
— Да. Сначала его пытали, а потом застрелили из пистолета. Мы полагаем, что это сделал Эллман. Возможно, он сделал это из-за картины, украденной у Рукселя. Но зачем ему было убивать Гартунга и при чем здесь картина, мы надеялись выяснить у вас. Откуда вам известно, что его звали Артуром?
— Он — мой сын, — просто ответила она. Теперь Флавия с Аргайлом на время утратили дар речи; оба стояли, пряча взгляд и не зная, что сказать. К счастью, миссис Ричардс не ждала от них никаких слов — она уже погрузилась в воспоминания и начала рассказывать:
— В Англии я оказалась случайно. После того, как союзники освободили Париж, меня выпустили из тюрьмы и направили на лечение в Англию. Союзники оказывали некоторым людям подобную помощь. Несколько лет я провела в госпитале и там встретила Гарри. Он лечил меня и сделал все, чтобы вернуть мне прежний облик. Как вы видите, он не очень преуспел — на мне просто не осталось материала для восстановления. Тем не менее он предложил мне стать его женой. К тому времени меня уже ничто не связывало с родиной, и я согласилась. Гарри был очень добр ко мне. После свадьбы мы переехали сюда.
Я не любила его: не могла. Он это знал и смирился. Он был очень хорошим человеком — лучше, чем я заслуживала, все пытался помочь мне похоронить воспоминания о прошлом, а в результате я похоронила в этой сельской глуши себя.
Она посмотрела на своих гостей и слабо улыбнулась — улыбкой, в которой не было и тени радости.
— И здесь я жила — слабая и немощная. Все, кого я любила, умерли, хотя заслуживали этого гораздо меньше, чем я. Я единственная из всех заслуживала смерти. В живых остался только Жан, и он должен жить. Даже бедняжка Артур ушел. Это противоестественно, вы не находите? Сыновья должны жить дольше своих матерей.
— Но…
— Гарри был моим вторым мужем. До него я была замужем за Жюлем Гартунгом.
— Мне сказали, что вы умерли, — немного бестактно заметила Флавия.
— Я знаю. Так и должно было быть. Вы, кажется, удивлены.
— Но это в самом деле удивительно.
— Тогда я начну с самого начала, хорошо? Не думаю, что вам это будет так уж интересно, но если мой рассказ хоть чем-то поможет Жану, вы должны меня выслушать. Ведь вы поможете ему, правда?
— Если ему потребуется наша помощь.
— Хорошо. Как я уже сказала, моим первым мужем был Жюль Гартунг. Мы поженились в тридцать восьмом, и мне страшно повезло, что я заполучила в мужья такого человека. Во всяком случае, все вокруг так говорили. Моя собственная семья потеряла все свое состояние во время Великой депрессии. До этого мы жили хорошо: у нас были слуги, большой дом на бульваре Сен-Жермен, где мы часто устраивали праздники, но после кризиса всего этого мы лишились.
