для христианского священника, а для высшего духовенства – обязательным каноническим правилом. Если же Западная Церковь возвела это в ранг обязательного требования, установив более высокий стандарт для кандидатов в клир, то вряд ли это должно рассматриваться как
нарушение древнего канонического предания, но скорее как развитие и усиление требований к священству. Такая тенденция – к усилению требований к членам Церкви – вообще характерна для истории христианской Церкви. Кстати, безбрачие епископата тоже существовало не всегда – первоначально (о чем свидетельствуют Дидаскалии) одним из требований к епископу было как раз нахождение его в браке (исключая второбрачие), а его умение содержать свою семью и дом в порядке являлось одним из показателей его способности содержать в порядке и вверенную ему Церковь. Но с течением времени ситуация изменилась, и от епископов стали требовать безбрачия, при этом, однако, никому не приходит в голову обвинять Православную Церковь в том, что она отошла от древнего предания.
К сожалению, за буквально-догматическими спорами уходит на второй план истинная – духовная и священнослужительская ценность целибата, а она бесспорна. «Клирики обязаны хранить совершенное и постоянное воздержание ради Царствия небесного, и потому они должны блюсти безбрачие, являющее собой особый дар Божий, благодаря коему священнослужители легче могут нераздельным сердцем держаться Христа и свободнее посвятить себя служению Богу и людям»[272] – это то, каким образом современный Кодекс Римской Церкви закрепляет обязанность целибата в латинской традиции. Смысл его проступает тем самым не как выхолощенная догматика, но как задача полного посвящения священника служению Богу и людям. Скажем прямо – посвящение священника людям, если он женат, возможно в меньшей степени, чем в случае безбрачия духовенства. И это не упрек, но признание объективной неизбежной житейской реальности, о которой говорил еще апостол Павел: «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене»[273]. Не зря же и православная традиция требует безбрачия высшего духовенства – разве можно себе представить архиерейское служение без полного (без отвлечения на семейные заботы и обязанности) посвящения себя Богу и людям?
Конечно, такой высокий стандарт – непростая задача и в реальной жизни, увы, не обходится без весьма неприятных эксцессов, так что вопрос о целибате, как он был поставлен епископом Пафнутием на Первом Вселенском Соборе – как о тяжком бремени для духовенства, которое может обернуться вредом для Церкви, – это очень серьезный вопрос. Но это вопрос не о ценности целибата как такового, не о его «правильности» или «неправильности», а готовности или неготовности к нему конкретного клирика, или, другими словами, о его готовности или неготовности к священническому призванию в его наиболее последовательной форме. И это не в упрек служению женатого клирика – современный мир (как, впрочем, и всегда) требует различных видов служения, в различных условиях, различных культурах, и ни один из них не может считаться лучше или хуже другого. Как сказано в Восточном кодексе, «целибат клирика, избранный во имя Царства небесного и наиболее подходящий священству, должен высоко почитаться повсеместно, в соответствии с традицией всей Церкви; равным образом статус женатых клириков, санкционированный практикой изначальной Церкви и в течение веков в Восточных Церквах, должен почитаться»[274].
Неканоническое сожительство. В данном вопросе обе традиции совершенно схожи в том смысле, что любое неканоническое сожительство для священнослужителей запрещено, причем строгость этого правила требует от священника не просто не сожительствовать, но и вести такой образ жизни и общения, который исключал бы даже возможность подозрений такого сожительства.
Эта традиция укоренилась в каноническом праве уже со времени Первого Вселенского Собора, который постановил: «Великий Собор без изъятия положил, чтобы ни епископ, ни пресвитер, ни диакон, и вообще никому из находящихся в клире, не было позволено иметь сожительствующую в доме жену, разве матерь, или сестру, или тетку, или те токмо лица, которые чужды всякого подозрения»[275]. Последующее каноническое право расширило это правило, включив в него не просто запрет проживания «в одном доме» с какими-либо женщинами, кроме тех, в отношении которых исключаются подозрения, но и в целом на все поведение клирика. Так, в современном католическом праве это закреплено на уровне Кодекса, согласно которому клирикам «надлежит с подобающим благоразумием вести себя по отношению к тем людям, общение с которыми может поставить под угрозу их обязанность блюсти воздержание или обратить ее в соблазн для верных»[276]. В православной традиции подчеркивается незыблемость упомянутого выше правила Первого Вселенского Собора[277].
2.3.4. Прекращение статуса клирика
Выход из духовного звания – явление экстраординарное, и в обеих традициях установлены серьезные затруднения к такому прекращению либо в смысле необходимости очень серьезной причины для лишения священного сана как церковного наказания, либо в смысле канонических препятствий на пути к добровольному отречению от сана.
Что касается добровольного сложения сана, то на Востоке традиционно это рассматривалось как очень серьезное нарушение священником принятого на себя долга, и Халкидонский Собор установил в качестве последствия анафему лицу, добровольно отрекшемуся от сана[278]. В период до отделения Церкви от государства отречение от сана влекло за собой и гражданско-правовые последствия, в том числе в виде невозможности в течение определенного периода времени (по российскому законодательству шесть лет для диаконов и десять для священников) занимать должности на государственной службе, а в некоторых случаях светское законодательство заходило так далеко, что даже предписывало насильно возвращать к духовной службе лиц, добровольно от нее отрекшихся (Византия в период правления Льва Мудрого). Показательно, что неблагоприятные светско-правовые последствия наступали и в том случае, когда отречение происходило по тем основаниям, которые допускались церковным правом: например, в России в праве синодальной эпохи было установлено такое основание для прошения о сложении духовного сана, как «вдовство в молодых летах»[279].
В отношении лишения духовного сана как разновидности церковного наказания Православная Церковь в значительной степени следует соборным правилам, которые установили те канонические правонарушения, которые влекли за собой такого рода санкцию. Этот перечень достаточно обширен, можно отметить в их числе:
– клятвопреступление, блуд, воровство, пьянство[280];
– симония (получение сана за деньги) либо получение сана в результате действий светской власти («мирских начальников»)[281];
– инаковерие, ересь и раскол[282];
– невозношение за богослужением имени своего епископа[283];
– занятие мирским промыслом, принятие на себя «мирских попечений»[284].
В качестве санкции за такие канонические преступления право Древней Церкви устанавливает извержение, не раскрывая, впрочем, содержания этого термина: идет ли речь о том, что «внутри» человек все равно остается
