Он никогда не раскрывался до конца. Даже мне. Даже для меня всегда была тайна. До определенного порога доходил, а дальше я не знал, как он что-то делает. А если б в нем тайны не было, он никому не был бы интересен. Даже со своей шикарной внешностью. Авилов унес тайну с собой. Но, проживи он еще годы, все равно никто не смог бы разгадать эту тайну — совершенно очевидно. На то она и тайна. Мы с ним много играли как партнеры. Я вообще часто выходил играть со своими учениками. И постоянно испытывал разочарование. „Я обращаюсь к тебе, а ты не смотришь…“ или „Что вы орете? Здесь должна быть тишина. Другая атмосфера внутри спектакля…“ Но это не про Авилова… Находиться с Виктором на одной сцене — сплошное наслаждение… Я помню его глаза. Я помню его реакции. Как нам было интересно!..»
Тайна, о которой говорит Валерий Белякович, присутствовала в большинстве спектаклей, сыгранных Виктором Авиловым. Да и в фильмах она ощущалась, несмотря на то, что, строго говоря, ни один из них недотягивал до уровня спектаклей Юго-Запада, хотя Виктор Авилов сыграл более чем в тридцати фильмах. Но, пожалуй, в самой значительной, самой серьезной степени говорить об этой тайне надо, вспоминая авиловского Воланда. По словам режиссера, он относился к этой роли, как к любой другой, стараясь не думать о том «проклятии», о котором в связи с булгаковским романом вообще ходит множество легенд — болезни, смерти или несчастья тех, кто вздумал прикоснуться к «Мастеру и Маргарите», в последний момент сорвавшиеся постановки, положенные на полку киноленты… Даже если и была у Авилова какая-то тревога, связанная с воплощением этого персонажа, она не обсуждалась ни с кем, наружу не выносилась. Она могла просто пульсировать в нем, напоминая время от времени о себе.
В одном из интервью Виктор Авилов рассказывал: «…В романе много странного, и Воланд говорит парадоксальные вещи. С одной стороны, он заявляет Левию: „Мне ничего не трудно сделать, и вам это хорошо известно“. То есть говорит о том, что он якобы всемогущ. Но, с другой стороны, когда речь заходит о „печальном рыцаре“ Коровьеве, попавшем в его свиту „за неудачный каламбур о свете и тьме“, Воланд говорит, что Коровьев „надеется на прощение“ и добавляет: „Я буду ходатайствовать“. Вопрос — перед кем?..»
Вот эти моменты и оказывались самыми главными для артиста (едва ли не единственного из всех исполнителей роли Воланда, которых мне довелось видеть на сцене и экране!): степень всемогущества Мессира, его «отношения» со светом и тьмой… Может быть, найдутся желающие упрекнуть Виктора Авилова в том, что он пытался смотреть на своего героя слишком по-человечески в то время, как герой этот являлся лишь некоей субстанцией, но именно в подобном взгляде Воланд вызывал не только ужас и потрясение, не только завораживал своим внешним и внутренним обликом, но и заставлял испытывать чувство острой жалости, когда он говорил на Патриарших прудах Берлиозу: «Я один, я всегда один…» — вкладывая в эти слова какую-то космическую муку и — пустоту существования, несмотря на всемогущество и нечеловеческую силу.
«Воланд у каждого свой! — говорил Авилов в том же интервью. — Хотя он и достаточно подробно описан Булгаковым: разноцветные глаза, половина зубов платиновая, другая половина — золотая. Но не хотелось делать упор на эти внешние приметы.
С Воландом вообще никакого особого решения не было. Я прибег к обычному актерскому ходу. К концу спектакля мой герой „тяжелеет“, начинает говорить на очень низких тонах, чуть ли не рычит. А чтобы был больший разгон, разброс, можно было начать легко. А почему бы ему вначале и не подурачиться? Вся его свита озорничает по ходу романа.
Вообще, это спорный персонаж. Он же даже не человек, а некая космическая субстанция, богоравная. Как его играть?»
Присутствуя на нескольких репетициях, могу подтвердить слова Виктора Авилова и Валерия Беляковича: значение Воланда в спектакле никак не педалировалось, не обставлялось ни щекочущей нервы музыкой, ни спецэффектами. «Другое дело, что Виктор со своей инфернальной внешностью бил „в десятку“», — говорил Белякович. Как всегда, Авилов не прибегал к гриму — он просто зачесывал назад и гладко приглаживал волосы: огромный лоб, становящиеся еще больше глаза («фары» назвал их его коллега Виктор Борисов), подчеркнутые, как будто заострившиеся черты лица… Вот и все. И перед нами возникал тот мощный и трагический персонаж, веру в которого мы обрели едва ли не только после прочтения романа Михаила Булгакова. Мы — наше поколение, к которому принадлежат и Валерий Белякович, и Виктор Авилов.
«Каждому будет дано по его вере», — медленно, убежденно, без какого бы то ни было пафоса произносил Воланд Виктора Авилова, пристально всматриваясь в темнеющий перед ним зрительный зал, и вряд ли находился там хотя бы один человек, который не ощутил бы, что взгляд и слова устремлены непосредственно на него. Это была полная, абсолютная власть над залом, над всеми вместе и над каждым из зрителей в отдельности.
Критик и переводчик Наталья Шведова писала: «Что же это за роковая роль — Воланд из „Мастера и Маргариты“ Булгакова, известный также под именем Сатаны?.. Как он вяжется с несомненным светлым началом в человеческой природе актера? Демоничность Авилова обманчива, это игра, „поиск в противоположном направлении“ (слова Гамлета). Побеждать в себе дьявольское, играя Дьявола. Заставлять зрителя содрогаться от чудовищно сильного взгляда Воланда, от его холодных усмешек, от голоса, идущего из потусторонних глубин. Заставлять сомневаться и искать истину — вновь в „противоположном направлении“, то есть в светлом».
Да, именно таким путем он и шел — заставляя искать и находить светлое в темном, божественное в отрицающем Бога, торжество справедливости там, за крайним пределом земной жизни…
В одном из интервью 2004 года, отвечая на вопрос корреспондента Владимира Желтова о «Мастере и Маргарите», Виктор Авилов говорил: «Трудно определить вообще кто есть кто в булгаковском романе. Да и сам роман настолько неоднозначен!.. Когда я начал задумываться о земном бытии, понял, что у нас принято Бога представлять достаточно примитивно. Мне кажется, что над Богом есть еще Бог. И тот, Верховный Бог, вызвал однажды к себе двух лучших своих учеников и сказал им: „Вот там далеко есть планетка Земля. Ты будешь (я так примитивно объясняю) на Земле Богом. А перед тобой, ввиду того, что ты более талантливый и более одаренный, ставится более сложная задача: ты будешь на этой Земле Дьяволом“. Я серьезно занимался философией и теософией, так что на эту тему мы можем проговорить долго.
Вы знаете, мне кажется, что спектакль „Мастер и Маргарита“ в общем своем звучании получился у нас довольно светлый. Мне нравится играть Воланда. Но я не с Воланда начал. Я к Воланду пришел… И когда у меня спрашивают: „Вам не страшно было за Воланда браться?“ — я отвечаю: на одной чаше весов у меня — Воланд, на другой — Ланцелот. Он же — Георгий Победоносец. В финале первого акта у Шварца есть великолепнейший монолог, обращенный к зрителю: „Эй вы, не бойтесь! Это можно — не обижать вдов и сирот. Жалеть друг друга — тоже можно. Жалейте друг друга! Жалейте! И вы будете счастливы. Это правда, это чистая правда! Это самая чистая правда, какая есть на земле!..“».
Эта пространная цитата очень многое объясняет в «творческой лаборатории» артиста, играющего — и с нескрываемым удовольствием! — роль Воланда. Во-первых, чрезвычайно интересной представляется мысль Авилова о том, что более талантливый и одаренный из учеников Верховного Бога был назначен на Земле Дьяволом. Во-вторых, рассказ о Ланцелоте в его, авиловском понимании, очень интересно уточняет работу над образом Князя Тьмы… От противного, но все же — с необходимой долей «учета» того, что было найдено в Ланцелоте.
Критик Наталья Казьмина писала в журнале «Театральная жизнь»: «Белякович схватывает в „Мастере и Маргарите“ главное — это московский роман, изобилующий подробностями быта, топографии, атмосферы, красок, запахов и фантазий, типично московских… Он угадывает в романе и еще очень важное — это роман грозы, тут жестяные щиты, придуманные им вместо декораций, оказываются незаменимы, они гудят и шепчут, гремят и рассыпаются дробью, с их помощью совершается полет фантастической четверки над городом… Три темы романа, три его стилистических пласта — бытовой, фантастический и библейский — связаны, как веревочкой, одной сладкой Булгакову мыслью — о неразрывности вечного зла и вечного блага, о тщете и вечности человеческих усилий по переустройству мира, о вечном поражении человека и воспитании чувств в этой борьбе».
Спектакль «Мастер и Маргарита» в творчестве Театра на Юго-Западе явился своего рода знаком обновленной эстетики и углубившейся мысли. И, несомненно, он стал серьезным и абсолютно, безо всяких скидок, выигранным испытанием для Виктора Авилова. Роли подобного уровня в его актерской копилке не было ни до, ни после. Тем более что к мистике Виктор относился более чем серьезно. Галина Галкина вспоминает: «Вообще, много читал обо всех оккультных вещах. Чувствовал в себе силы, способности. Но и не очень справлялся со своей энергетикой. Поэтому много читал. Пытался понять, что это такое, откуда, почему… Согласитесь, очень интересно, хотя бы в рамках спектакля, побыть… не человеком. Особенно интересно тому, кто хотел понять в этой жизни больше, чем другие… Возможно, его „внутреннее“ соприкосновение с дьявольством Воланда… Что он хотел понять, прикасаясь к чему-то запретному? Стою над пропастью. Еще шаг и, возможно, кувыркнусь. Или я, или меня. Он хотел максимализма во всем. По-другому жить ему было просто неинтересно».
