— Так мы что, в аду?.. — спросил человек в клетчатом пальто, сонно озираясь.
— В аду, в аду… где же еще… и нам не уйти отсюда вплоть до того момента, пока не прозвучит труба последнего суда…
— Кажется, труба уже звучит…
* * *
Небо было чистое. Ни облачка.
Писатель очнулся на ложе, нелепо озираясь.
— Что с тобой?.. — спросил артист.
— Я только что вынырнул из жуткого кошмара…
— Если вы думаете, что наступили черные дни, то вы ошибаетесь, худшее впереди… — пробормотал философ, не открывая глаз.
— Боже, и нам еще завидуют…
— Кто?..
— Видишь вон того рыжего пса…
Пес залаял.
— Жалуется на собачью жизнь…
— Не узнаешь?.. это же Вергилия…
Странники пошли дальше. Дорога извивалась, как змея.
Появились странники.
— Здравствуйте… что это за земля?.. что за люди здесь обитают?..
— Земля, как земля… и люди, как люди… а вы кто и откуда?..
— Мы заблудились… — странник глянул вокруг. — Одни пески и скалы… как мы будем здесь жить?..
— Кто вас завел сюда?..
— Еврей вожатым был…
— Бежать вам надо было от такого вожатого… и без оглядки…
— Вот мы и бежали… и чуть в болоте не утопли…
— Наверное, путаной дорогой шли… или задом-наперед…
— Артист, ты так странно смотришь на них?..
— Я знаю их… помню, я проходил через их городок и никого не встретил… даже собаки молчали… ночь я провел в гостинице… лег, съежившись, закутав плечи пледом, и заснул… спал я как младенец в утробе… и проснулся стариком…
— Темнеет… нам надо поискать укрытие… путников тут много проходит… не узнаешь, что у каждого в мыслях… какие каверзы и уловки… а вот и убежище… — артист заглянул в расселину и отшатнулся.
— Что ты там увидел?..
— Следы… жуткие следы туда ведут, а оттуда еще жутче…
Со стороны города показался прохожий. Он шел, прихрамывая.
Писатель поднялся ему навстречу.
— Надо его расспросить… он, по всей видимости, недавно покинул город…
— Узнай, нет ли дурных новостей?.. — сказал артист.
— Забудь свои видения и измышления… все там прекрасно и будет еще лучше?.. — сказал философ.
— Это были не пустые видения… это были знаки… и такие ясные и отчетливые, что до сих пор словно стоят перед глазами…
— Думаете, мы дождемся лучших времен?.. — спросил прохожий.
— Дождемся, держи карман шире… — пробормотал артист.
— Вы из города?.. что там творится?.. — спросил писатель прохожего.
— Нет, я не из города… я, как и вы, питаюсь слухами о городе… говорят, там опять воцарилась порнократия, власть шлюх… впрочем, там уже некем править… никого не осталось… одни старики и покойники…
— Ночью мне снился город… он напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море…
— А в моем сне он напоминал многоножку с длинным туловищем, которая опиралась на короткие лапки, расположенные под брюхом…
— А тебе что снилось?..
— Нет мне до этого дела… я другим озабочен…
— Чем же?..
— Видишь вон там у миртовых зарослей стоят трое в штатском… я их знаю… помню, мне было 7 лет… они пришли среди ночи, обыск устроили… ни свидетелей, ни понятых…
Артист подошел к странникам и обратился к ним с речью:
— Граждане без определенного места жительства, я могу предложить вам место в пещере и историю в трагических стихах… или вы предпочитаете, чтобы я умолк?..
— Умолкни…
— Пусть говорит… я его знаю, он может рассмешить даже мертвого…
— Рассказывай, только без излишних подробностей…
— Отчего же, нет, рассказывай со всеми подробностями…
Пока артист смешил одних, другие говорили о нем.
— Вы знаете этого шута?..
— Говорят, он пострадал из-за женщины…
— Так он был женат?..
— У него было пять или шесть… нет, семь жен…
— И где же они?..
— Он бежал от них… и до сих пор бежит, как будто его преследуют собаки…
— Так он спасается от жен?..
— Нет… не только от жен, но и от власти…
Рассказав странникам историю своих несчастий, артист указал на троих в штатском:
— Граждане странники, вот кто виноват в моих бедствиях…
Трое в штатском, поняв, что им угрожает, бежали.
Писатель обнял артиста, утешая.
— Вы знаете человека, который пытается утешить этого шута?.. — спросил человек в клетчатом пальто, обращаясь к старику в очках.
— Он писатель… мифическая личность…
— Когда-то и я играл словами, витийствовал и собирал вокруг себя зрителей, даже заслужил изваяние из железа… я думал, что подражаю богу… и что?.. наплодил столько видимостей, что в них утонула действительность…
— И кто вы теперь?..
— Я странствующий лицедей, показываю свои фокусы там, где их способны оценить и за них заплатить… я как иллюстрация двойственности природы человека… сотворены мы богом, но манипулирует нами дьявол…
— Мне кажется, этот жонглер зримое воплощение беса… в своих одноактных пьесках он все смешивает: добро и зло, слова и жесты… он рыдает и смеется над несчастьями людей, приносит им облегчение… и даже позволяет себе показывать призраков каким-либо способом…
— У всех свои слабости… у этого человека дар кривляться, ходить на руках, витийствовать, вызывать возбуждение и веселить как обычных зрителей, так и глядящих с неба…
— А у вас какой дар?..
— Бог обделил меня дарами…
— Странно, писатель плачет, наверное, эти бездомные разбередили его старые раны… а теперь он целуется со скрипачом…
— Поцелуй на языке жестов — это символ равенства людей определенного круга…
Писатель записывал историю человека со скрипкой, когда из-за поворота дороги вышли бледные люди.
— Эй, господа несчастные… — заговорил артист. — Оставь печаль и слезы, вы теперь наши гости… правда, в обмен на историю… расскажите, в чем ваша беда?..
— Мы евреи…
— Это о вас сказано: они не узнали бога…
— Потому бог посмеялся над нами…
— Ну, посмеялся… и что?.. куда вы идете?..
— Мы идем в город… идем и сомневаемся… говорят, исполнилось проклятие и город погиб, а у меня там семья, дети…
— Все это слухи, которые, возможно, власти сами распускают, чтобы избавиться от лишних людей…
— Вы, думаете, у города есть надежда на спасение?..
— Надежда осталась на дне ящика Пандоры… — сказал философ.
— Однако голос у тебя как у сирены и даже слаще… спой что-нибудь… — попросил артист.
Еврей принял позу и запел. Он пел, помогая себе жестами и мимикой. Словами песни еврей рассказал историю о любовных страстях женщины и мужчины, как, сбросив одежду, нагими телами любовники прильнули животом к животу, бедрами к бедрам. Они словно срослись. Любовь лишила их стыда.
Не все еврей рассказал, что-то скрыл, не выговорил до конца, лишь рассыпал намеки, где-то позволил себе заменить ответ вопросом. Он пел о прелестях женщины, об ее нраве. Он пел и менялся. Он то приобретал черты изящного грека, то сдержанного немца, то величавого жителя востока.
Женщина из истории еврея жила шумной и праздной жизнью, жадно пила из чаши наслаждений, правда, надо сказать, наслаждения были не самого высокого качества. Измена мужа принудила ее стать преступницей. Она убила мужа и бежала в пустыню, чтобы жить в полном уединении, но ее выследили и арестовали. Из пустыни она попала в тюрьму, а из тюрьмы в сумасшедший дом, но пробыла она там не долго, переселилась на небо.
— В любовных делах слаще бывает мечта, чем воплощение мечты… — сказал философ.
— Унылую ночь ты от нас отогнал своим пением… как звали эту женщину?.. — спросил писатель.
— Имя ее?.. зачем вам его знать?..
— Смутная история и сочинена смутным автором, но, надо признать, что пел ты вдохновенно и откровенно… — заговорил артист. — Таких историй тысячи… когда-то я тоже был пленником страсти и много чего претерпел, пока не прозрел… я очистился от всех желаний и стал нищим…
— Что тут скажешь?.. — еврей снял шляпу. — Может быть, вы меня чем-нибудь одарите?..
— Постыдитесь, вы же интеллигентный человек, артист… впрочем, у вас есть возможность получить роль в моем театре…
— Вы, по всей видимости, гений… не смею утверждать, но я вам не подхожу… я человек маленький… — Еврей потер шишку на лбу.
— Что вы все трете лоб?..
— Мне кажется, что у меня рог растет прямо из середины лба… назовите его рогом изобилия, или избавления, мне все равно…
— Странный вы человек… на людях я самого себя изображаю обычно лишенным изъянов и пользующимся известностью, признанием… по правде сказать, славу я получил через брачные узы… жены меня ославили… а вы женаты?..
— Я был женат…
— И что случилось с вашей женой?..
— Она ушла и не вернулась… тело ее искали, но не нашли… она исчезла, растворилась в воздухе, но иногда она приходит ко мне невидимой, чтобы взглянуть на меня спящего и получить наслаждение… — Еврей утер слезы.
