— Она ушла и не вернулась… тело ее искали, но не нашли… она исчезла, растворилась в воздухе, но иногда она приходит ко мне невидимой, чтобы взглянуть на меня спящего и получить наслаждение… — Еврей утер слезы.
— Он, мне кажется, не столько евреем и преступником, сколько бедным и несчастным человеком…
— Однако голос у него восхитительный…
— У моей жены был такой же голос… прошлой ночью она мне снилась… я увидел ее и пошел к ней, но не дошел, ноги задрожали, ум помутился… я испугался, что не смогу вернуться…
— И в аду есть жизнь, но холодная и призрачная…
— Вы так говорите, как будто были там…
— Где я только не был… был и в горах, и в пустыне, песок меня там душил, а солнце превращало тело в дрова… был я и в тюрьме, откуда переселился в сумасшедший дом, а потом на западные острова… о них писал поэт, называя их островами блаженных… побывал я и в монастыре и вышел оттуда под другим именем… — артист взглянул на еврея, который выглядел растерянным и смущенным, потом перевел взгляд на спящего философа. — Странно, философ заснул… ему наши истории и смущения не интересны… а ты что насупился?.. наверное, замышляешь что-то?.. — спросил артист еврея.
— Я думаю о жене и детях… — на глазах еврея опять блеснули слезы.
— Женщины коварны, злорадны и мстят изобретательно… философ, ты спишь?.. проснись…
— Я не сплю… я пытаюсь понять весь этот ваш словесный вздор… впрочем, лучше выкинуть все это из головы…
— Скажи, что тут вздорного?..
— Боже мой, так вы философ?..
— Да, а что?..
— Как вы думаете, зачем бог шатром простер небо со светилами, воздвигнул на водах твердь и призвал человека из небытия?..
Философ говорил уместно и возвышенно о жизни и смерти, описывал себя как соучастника устроения мира, сотрудника бога, и чертил на песке линии, круги и извивы.
— Не понимаю, о чем он говорит?.. он играет словами, как будто совершает некий словесный обряд…
— Он философ, но и ему не чужда стихия героического и трагического…
— Я тоже могу так говорить…
— Вы философ?..
— Я?.. нет… а он на самом деле философ?..
— Во всяком случае, выглядит он как философ…
— Да, видно, что он уважает себя… такой человек не потеряет лицо даже в лохмотьях…
— Вы его знаете?..
— Отчасти… когда-то он был моим учителем…
— Вы тоже философ?..
— Нет, я писатель…
— Я тоже пишу, теперь все пишут, даже женщины…
— Расскажите, о чем вы пишете?..
— Что-то я знаю, отчасти пророчествую, открываю истины, если люди еще способны что-то понимать и принимать мои слова всерьез…
— Говорят, в своих скитаниях вы заглянули во все темные углы… и даже в мрачные бездны преисподней, уподобившись богу, победителю ада, насколько это возможно…
— А что такое ад?..
— Это некое мрачное место…
— Так мы уже в аду?.. — сонно потягиваясь, спросил старик, худой, похожий на призрака.
— А где же еще?.. вы, я смотрю, тоже жертва любви… пострадали от женщины?..
— Она пыталась отравить меня со зла, а может быть из ревности или из зависти… впрочем, даже если бы я сидел, запершись в своих четырех стенах и ничего не делал, рано или поздно, я все равно очутился бы в аду… я уступил ее полным обмана советам, на словах таким выгодным, а на деле оказавшимися преступными… не знаю, чем я вызывал ее ненависть… по ее милости я превратился в угрюмого, рехнувшегося старика, у которого ум за разум зашел… женщин я избегал… я знал только муз… и жил, радуясь и вместе с тем страдая… человек рожден для страданий… мне было уже за пятьдесят, когда я познакомился с женщиной и благодаря ее скандальной славе стал известным толпе, как безбожный и проклятый поэт, привыкший за деньги служить всем наподобие шлюхи… она сошлась с моим хромым секретарем… общаясь с ним, она и сама стала припадать на одну ногу… я не желал себе лишнего счастья… хорошее портится ненужным… я не тратил свое время на оказание благодеяний неблагодарным, на сочувствие и выражение дружеских чувств по отношению к близким и прочим, полным коварства и подлости (все это случайно и, кстати, вдруг открылось мне), которых я раздражал одним своим видом… я был одинок, жил как бог, далеко от всех… и все же я познал власть обстоятельств над собой и получил как подарок смерть, которая заткнула мне рот, заставила замолчать, и не дышать… — Слезы выступили на глазах старика.
— Успокойся старик… мне, как и тебе, и многим, если не всем, тоже суждено было быть под каблуком у красивой жены и стать жертвой насмешек…
— И моя жена была хоть и не красива, но падка безмерно на мужчин… и не только на мужчин… даже старость не давала ей отдохнуть…
— А моя жена была скромницей…
— Ты шутишь?..
— Нет, вовсе нет…
— Есть ли, вообще, скромные женщины?.. страсть — это деспот, что царит над людьми… впрочем, забудьте, все это вздор…
— А я думаю, все это достойно сцены и смеха…
— Мы лишь орудия, нужные женщинам, чтобы продолжить их жизнь на земле… — сказал худой старик, похожий на призрака.
— Вас послушать, так в проклятии и гибели города виноваты женщины… — сказал человек в клетчатом пальто.
— Кто вы?..
— В той жизни я был поэтом и холостяком… и был счастлив… я кормил лишь пса, услаждал его поэтическими тонкостями, хотя и он проявлял нрав шлюхи… я писал стихи не ради пользы, а ради удовольствия, хотя и не был настолько обеспечен, чтобы не заботиться о заработке… и эта забота мешала мне отдаться любимому занятию и соединить харит с музами… — Человек в клетчатом пальто умолк, побледнел и сел на камень, потом лег.
— Что с ним?..
— Не знаю…
— Меня поражает и раздражает трагический тон его голоса…
— Он, наверное, проклятый поэт… они описывают ужасы настоящего и безнадежного будущего…
— А что он здесь забыл?..
— Пришел просить Прозерпину оживить собаку, которую похоронил…
— Мне кажется, он умер… — Подойдя к человеку в клетчатом пальто, артист нашел его тело еще теплым. В руке проклятый поэт сжимал платок, мокрый от слез.
— Умер, бедняга, не дождавшись решения Прозерпины…
— И не познав женщины… однако, мне кажется, что эти забавы были ему знакомы…
После этих слов беседа странников подошла к концу…
* * *
Люди спали. Во сне они, не стыдясь, страдали и кричали о своей боли.
И пахли они потом, кровью и слезами…
Человек, спавший рядом с проклятым поэтом, обнял его, почувствовал, что обнимает мертвеца, очнулся и завопил от страха.
Возникла паника.
— Граждане бездомные, не шумите, сохраняйте невозмутимость, осанку и позу… — сказал артист.
Человек, лежавший рядом с ним, пробормотал что-то невнятное.
— Что, что?.. — переспросил артист.
— Все, что ты говорил, я уже слышал…
— Кто ты?..
— Нет, нет… не надо имен…
— Ты хочешь остаться неназванным?..
Человек без имени отвернулся к стене.
Артист лежал, закрыв глаза, и думал о проклятом поэте, и о том, кто сотворил и человека и червя. Открыв глаза, он глянул на небо, но видеть там было нечего или почти нечего. Он повернулся лицом к стене и заснул.
Во сне артист дожил до возраста старика, потом превратился в младенца, вернулся в утробу матери, снова родился, дожил до возраста философа и очнулся.
«Ничего не изменилось… да и на что я мог рассчитывать?.. лучше зависть внушать, чем жалость… впрочем, люди, если и проливают слезы, то чаще всего над самими собой, а не над чужим горем…» — размышлял артист. Размышляя, он забылся и заговорил вслух.
— Повтори, я не понял… — попросил философ.
— Ты не спишь?..
— Я слушаю твою историю со всем вниманием… что же было дальше?.. жены были обузой тебе?..
— Нет, они были ангелами и херувимами…
— Артист, ты плачешь?..
— Не могу сдержать слез…
— Слезы приличны твари дрожащей… — сказал старик в очках.
— Старик, ты кто, бог?..
Старик в очках промолчал. Человеком он был осмотрительным и скрытным.
— Скажи, старик, бог есть?..
— Есть…
— Говорят, что бог никогда не смеется…
— Значит, он не бог…
— Моя тетя была верующей, не раз она обращалась к богу со страхом и надеждой… — заговорил артист после довольно продолжительного молчания. Монолог его был путанным и слишком длинным, чтобы его пересказывать.
В этой сцене он был трагическим актером и открывал странникам перспективу стать богом через страдание, унижение и срам.
— Всякий, возвышающий себя, будет унижен, а унижающий себя, возвысится… — сказал артист и таким голосом, что многие пробудились от сна и вспомнили о своем достоинстве.
Пробудился и философ.
— Что с тобой?.. ты весь в слезах?.. — обратился он к артисту.
— Тяжко мне дышать и жить… в разладе я с самим собой и с миром… где спасение?..
