много еще пользы принесет.
– Все верно. Подумаем, – кивнул и Захаров.
– Эх, где мои семнадцать лет? – воскликнул Ригалёв.
– А по кладу этому будем сегодня обсуждать? – спросил Осипов, – я статью прочитал, солидно так выглядит. Большие кругляши…
– Будем, Ивлеву поручено сделать доклад, – сказал Захаров.
– Забавно вышло. Мы думали на выезде, что по земле ходим, в которой будем наши ценности хранить, а ходили по древнему золоту и серебру, – улыбнулся Бортко, – в котором лучше всего наши активы и хранить при возможности.
– Да уж! – задумчиво поднял брови Захаров.
***
Приехал на завод «Полёт» и посигналил перед воротами. Интересно, пропустят меня? Сегодня первый раз с машиной. Но пароль «В баню» одинаково хорошо сработал и на воротах.
Подъехал к оздоровительному центру и пошёл внутрь. Из комнаты отдыха выглянул Сатчан.
– О, приехал уже? Как дела? – улыбнулся он.
– Слушай, иди сюда, – поманил я его к себе, воспользовавшись тем, что рядом никого больше нет. – У нас ЧП. Ганин в больнице.
– А что случилось? – перестал улыбаться он.
– Некая Марьяна мне сообщила, что он неудачно поскользнулся и сломал обе ноги. Во-первых, что за Марьяна? А во-вторых, это как надо поскользнуться, чтоб обе ноги сломать? Ты не слышал случайно, Ганин не запойный?
– Да кто бы его терпел в горкоме, если бы жестко пил? – ошарашенно посмотрел он на меня. – Вряд ли… Наверное. А Марьяна – это его человек, он сам её привёл.
– С ней, получается, о наших делах можно говорить?
– Можно, конечно, – озадаченно смотрел на меня Сатчан. – Надо бы навестить Ганина в больнице, и с врачом его лечащим поговорить… В каком он состоянии был?
– Мне съездить? – сразу уточнил я.
– Давай я с Бортко поговорю сначала. Может, там и без этого все всё знают. Только нас почему-то забыли посвятить.
– Угу, – кивнул я, соглашаясь.
Мы вошли в комнату отдыха, где накрыт был стол. У меня аж в желудке что-то завыло с голодухи. Целый день пляски с бубнами, а поесть некогда было. Поздоровался со всеми, кто там был и сел за стол.
– Скажи, это ты сегодня в типографии Ганиным интересовался? – спросил, глядя на меня, Бортко.
– Да, – тут же перестал жевать я. – А что?
– Да заместитель его перепугалась, звонила, что ходит там кто-то, вынюхивает.
– Марьяна? – уточнил я.
– Марьяна, – кивнул Бортко.
– Хорошо, что не стал у неё ничего расспрашивать, – рассмеялся я, – Волновался, убрали ли они всё лишнее. Хотел было сам пойти проверить, но вовремя передумал. А она, значит, вам бросилась звонить? Представляю, что бы она сделала, если бы я по цехам пошёл!
– Милицию бы вызвала, – рассмеялся Сатчан.
– Все на месте? – сел за стол вошедший Мещеряков. – Можно начинать?
Это что ещё за новости? С каких пор Мещеряков заседания открывает?
– Товарищи, к сожалению, вынужден вас огорчить, среди нас завелась крыса, – оглядел он нас всех тяжёлым взглядом. – Это директор нашей типографии Ганин. Продавал нашу продукцию налево, да внаглую, большими партиями. Профилактическая работа с ним проведена. Думаю, через некоторое время он вернётся к работе и будет после этого работать честно.
Мы молча переглянулись с Сатчаном, выслушав доклад Мещерякова. Вот тебе и запойный… Хотя он уже и так поплатился должностью в горкоме, а крысятничать не перестал. На что рассчитывал? Что всегда всё будет с рук сходить? Может, у Захарова и Бортко и сошло бы. Но, как выясняется, не у Мещерякова. Этот, судя по всему, готов выполнять поставленные перед ним задачи всеми доступными способами. Но вряд ли это решение его личное… Обратил внимание, что ни Захаров, ни Бортко глазом не повели… А остальные, также задумчиво, как и мы с Сатчаном переглядываются.
Ну, что ж, товарищи, с почином вас! Наша группа начинает приобретать чёткие контуры. В каком-то плане так даже лучше. Анархия никогда никого до добра не доводила. И Ганин, авось, теперь в чувство придет, и остальные на будущее выводы сделают. А то если крысятничать можно без последствий, то и стучать на своих тоже можно… А что жестко Мещеряков поступил – то не так и жестко. В девяностые такой вот Ганин при первой попытке крысятничать с ходу надел бы деревянный фрак. А тут ему уже третий шанс дали, получается… Первые два раза словами убеждали, теперь, может, тем способом, который он все же будет уважать.
– А что там с нашим кладом? – посмотрел на меня Бортко, тем самым закрывая предыдущую тему.
– Клад, безусловно, ценный, – начал свой доклад я. – Как минимум, две монеты в единственном экземпляре на весь Союз. Стоимость его прикидочная, пока, минимум девяносто-сто тысяч, и ждут ещё какие-то каталоги. Так что, может быть, стоимость нашего клада ещё и возрастёт. Разговаривал сегодня с директором Института археологии, он упомянул, что из нашего Министерства промышленности уже звонили насчёт клада, но последнее слово за Академией наук, с ней работать надо.
– Хорошо. Значит, будем работать с Академией наук, – невозмутимо ответил Захаров. – По обувной фабрике что?
– Прокуратура проверку завершила, – начал Бортко. – Факты нарушений подтвердились. Новому руководству фабрики настоятельно рекомендовано навести порядок в вопросе распределения жилой площади среди очередников… А там уже и распределять нечего, они все фонды свои выбрали, фабрика сама жилья не строит, участвует рабочими руками в стройках… Куницыну ещё не выписали из больницы, но должны вот-вот. Предлагаю, товарищи, изыскать возможность из своих фондов и обеспечить её жильём, и закрыть уже этот вопрос.
– Так… Горком обеспечивает жильём из своего фонда простую рабочую семью, – задумчиво проговорил я, прикидывая содержание новой статьи, – в качестве компенсации за несправедливость при распределении жилья на предприятии… Если в «Труде» размещу такую статью, не возражаете, товарищи?
– Очень даже возражаем, – замотал энергично головой Захаров, – если такая статья выйдет, к нам за справедливостью и квартирами пол-Москвы придет.
– Ну да, не учел специфики, – с сожалением сказал я, – значит, не будет никакой статьи. А, кстати, что с директором, который всё это допустил?
– Ничего, перевели на другую должность, – ответил Бортко. – С понижением, – поспешил добавить он в ответ на мой недоумённый взгляд. – А что ты
