— Ничего себе! Неужели и у немцев такая же картина?
— Нет, у них, как у вас: один танк — одна рация.
— И все же вы умудряетесь их бить, — с уважением произнес американец.
На этот раз Галицкий не стал уточнять, что не считает себя советским человеком, а только русским.
Глава 17
Ох, не зря американский летчик вспомнил о втором грузовике, принадлежавшем «Отряду 731». И зря Галицкий нашел разумное объяснение его исчезновению. Мол, ночью уехал в Харбин, а беглецы этого не заметили в пылу работы. Ихара находился совсем недалеко от них и провел эту ночь в грузовике вместе с четырьмя вольнонаемными из «отряда». Но как же так, ведь степь, которую осматривали, сидя в тростнике, Николай с Ричардом казалась абсолютно безлюдной. Из всех рукотворных объектов в ней наблюдались лишь три косых креста, оставшихся стоять на месте «казни». А грузовик — это не иголка, его за камешек не спрячешь.
На войне одно из главных условий — грамотно замаскироваться, а уж специалистов в этом деле у японцев хватало. Грузовик из гаража «Отряда 731» продолжал стоять на прежнем месте — там, где остановился, когда привез «бревна». Его прикрывала маскировочная сетка, раскрашенная в цвета степи. Ее края полого уходили в стороны, сливались с землей. Издалека лагерь Ихара казался лишь небольшой возвышенностью, каких в степи было немало. Да и поставлен он был грамотно — в ложбинке, так, что совсем не выделялся на фоне унылого пейзажа. Продрогший за ночь Ихара сидел за раскладным генеральским столиком, сжимал, разжимал пальцы, чтобы согреть их, и смотрел на то, как вольнонаемный китаец готовит рис, поставив кастрюльку сразу на три спиртовки. Жечь уголь было нельзя — выдали б себя дымом. Заводить двигатель — тоже, его тарахтенье далеко слышно в степи. Даже лампочку от автомобильного аккумулятора ночью не зажигали, чтобы не раскрыть свое месторасположение светом. У самого борта грузовика, на деревянных ящиках из-под армейского снаряжения стояла громоздкая рация в жестяном корпусе. Ее антенна не поднималась вертикально, как положено по инструкции, она изгибалась, привязанная к маскировочной сетке. Радист, надвинув на голову большие наушники, продолжал взывать в эфир:
— База, база, мы Браслет-1, ответьте!
Ихара уже собирался закурить дорогую сигарету с золотым ободком, как радист позвал его:
— Господин Ихара, связь установлена, его превосходительство у микрофона.
Начальник отдела торопливо отложил зажигалку, сделанную из оружейного патрона, и сигарету, надел наушники и очень уважительным тоном поприветствовал генерала Сиро Иссии:
— Добрый день, ваше превосходительство, вы просили связаться с вами и доложить, как прошла ночь.
— Надеюсь, без сюрпризов и вы не выдали своего присутствия?
— Как можно, господин генерал! Я и мои люди соблюдаем все меры предосторожности, беглецы не догадываются о нашем присутствии.
— Вы еще не выходили на связь со своим информатором?
— Это должно произойти сегодня ночью, тогда я стану располагать более подробной информацией.
Какое-то время в эфире царила тишина. Наконец первым отозвался Сиро Иссии:
— Давайте, господин Ихара, не забывать о молодом тигре, наши «бревна» наверняка расслабились, а это не входит в задачу эксперимента. Поэтому я решил сегодня проверить, готовы ли они встретить новые угрозы. Проверьте, надежно ли закреплена маскировочная сеть.
— Будет сделано, господин генерал.
— Держите меня в курсе, я найду время, чтобы подойти к рации, когда вы снова выйдете в эфир.
Ихара снял наушники, передал их радисту.
— Интересно, а они сумели хорошо замаскироваться? — пробормотал начальник отдела.
* * *
Выбравшийся из тростника к укрытию Ричард гордо положил к сидевшему на охапке из стеблей Николаю четырех упитанных сусликов.
— Я же говорил тебе, с голоду не умрем.
Глаза у Ямадо блестели голодным огнем, как-никак беглецы не ели уже вторые сутки.
— Где ты их взял?
— Да их тут полно, дохлые валяются. На улице холодно, за день не должны были испортиться. Там еще пара озерных чаек есть, если кто-нибудь брезгует грызунами.
Галицкий посмотрел на мертвых окоченевших сусликов.
— Оно, конечно, можно и рискнуть, все-таки доза отравы, убившая грызуна, не должна подействовать на человека. Но гробить свой организм я никому не советую. Лучше б отловить живых зверьков.
— Думаешь, я ничего не понимаю и хочу нажраться отравы, как какой-нибудь дикарь? Пробовал я ловить этих тварей, шустрые… А земля мерзлая, черта с два их из норы вытащишь! Сунул руку, так эта мразь меня за палец тяпнула. — Американец продемонстрировал кровоточащий палец. — Повторять такие эксперименты я не хочу. Пусть кто-нибудь из азиатских господ этим займется, а то сидят без дела, медитируют, понимаешь.
— Чунто сейчас не медитирует, а молится, я у него спрашивал, — сказал Николай. — А ты помолиться не желаешь?
— Уж как-нибудь потом, когда выберусь из этой передряги. Сначала напьюсь как свинья, а уж потом в церковь, грехи замаливать.
Чунто хоть и не знал английского языка, но по ситуации понял, о чем идет спор. Он легко поднялся и сказал, обращаясь к Галицкому:
— Я раздобуду еды, а вы уж постарайтесь с огнем. Сырое мясо есть не стоит. Тут полигон, на котором, как ты говорил, всякую заразу испытывают, все живое может быть заражено холерой, тифом, оспой, чумой.
— Монах дело говорит, без термической обработки есть ничего нельзя, можно заразиться.
Ричард стал мыть в лужице руки.
— Я же этих тварей дохлых вот этими самими руками трогал, — причитал он.
Помыв руки, американский летчик взял тростинку и стал ею осторожно ершить шерсть на сусликах.
— Что, черных чумных блох ищешь? — ухмыльнулся Галицкий.
— Черт их знает, может, они уже на меня перебрались?
— Не переживай, ни одного насекомого на них не найдешь. Блохи на дохлых сусликах не живут. Как только тушка остывает, они покидают ее, им же теплую кровь пить надо.
Сказав это, Николай оглянулся. Тибетский монах успел за это время исчезнуть без всякого звука, словно растворился в воздухе.
— Какие у кого есть предложения насчет огня? — дважды по-английски и по-японски сказал Николай. — Я голыми руками его разводить не умею. А ты, Ямадо?
Камикадзе пожал плечами.
— Теоретически знаю, как это делается, но сам никогда не совершал подобного подвига. Надо взять дощечку из дерева твердой породы, заостренную круглую палочку и крутить ее в ладонях до тех пор, пока не появится дымок.
— Это и я знаю, — проговорил поручик, — но, во-первых, где в степи возьмешь брусок твердой породы, а во-вторых, у меня скорей дым из ладоней пойдет, когда я заостренную палочку крутить буду.
И тут Ричард почувствовал себя хозяином положения. Он улыбнулся классической американской улыбкой, широкой, на все тридцать два зуба.
— Сразу видно, что вы в детстве не были скаутами. А я был! В скаутах чему хочешь научат: и огонь без спичек добыть, и костер на снегу разжечь, и рыбу голыми руками поймать. Вот только умению пить и не напиваться, там не учат. Эту науку я уже самостоятельно постигал, когда на Аляску перебрался. Там без спиртного сдохнуть можно. — Ричард поднялся и протянул руку, — давай сюда свой самодельный нож.
Николай вытащил заточенный супинатор.
— Смотри, не сломай, это наше единственное оружие.
— Ну, пока мы еще им никого не зарезали. Так что это скорей не оружие, а орудие труда.
Николай и Ямадо с интересом следили за действиями американца. Тот поступал в точности так, как его учили в скаутском лагере. За неимением древесины летчик воспользовался тростником. Он отыскал самый толстый высушенный стебель. А солончаковый тростник, когда высыхает, становится твердым, как бамбук. Заточенным супинатором он осторожно расколол полую звонкую трубочку вдоль, взял одну половинку и острием в центре лотка сделал небольшое углубление.
— Вот вам и дерево твердой породы, — он передал свое нехитрое изделие Николаю, чтобы тот оценил.
Галицкий пощелкал по лотку ногтем, тот отозвался звоном.
— Звучит прямо как пластинка у ксилофона, теперь очередь за заостренной палочкой.
— И это не проблема. Справлюсь за пару минут, — самодовольно отозвался Ричард. — Думаю, пока наш монах за сусликами по степи гоняется, я уже разведу костер.
— У Чунто много талантов, не думаю, что он за сусликами гоняется, — сказал Николай, — он их гипнотизирует, они к нему сами в руки ползут.
Ветер в тростниках совсем не ощущался, он гулял лишь в верхушках стеблей. Ярко светило солнце, и все уже забыли о холоде. Он здесь просто не чувствовался. Воздух хорошо прогрелся лучами дневного светила. Американец отколол от другой половинки лотка довольно-таки тонкую щепочку-брусочек и стал сосредоточенно его округлять, затем заострил с обоих концов. Получилось что-то похожее на обоюдоострый карандаш с синим и красным грифелем. Палочка была вручена Николаю, тот зажал ее между ладоней и потер руку об руку.
