и несколько минут сидели лицом к лицу, готовясь к откровенному разговору. Пол потер глаза и тяжело опустил руку на стол, Мартина сверху положила свою руку и посмотрела на него с бесконечной материнской нежностью. Она склонилась к его лицу и отерла с его щеки блестевшую слезу, а он признательно ей улыбнулся.
– Мне нужно что-нибудь ободряющее, – наконец вымолвил он.
Не говоря ни слова, Мартина исчезла в глубине зала и вернулась с двумя стаканами и бутылкой картахенского ликера. Она разлила золотистую жидкость по стаканам и присела на стул. Пол одним глотком выпил аперитив и вопросительно посмотрел на Мартину.
– Не знаю прямо с чего начать, – извинился он.
– А ты просто начни, а я смогу размотать клубок, – подбодрила его Мартина.
Слова потекли, словно хлынул долго сдерживаемый плотиной поток воды, и Пол понял, что он никогда и никому так откровенно не поверял свои заботы и горести. Ему становилось легче по мере того, как он рассказывал о Карле, когда впервые сказал о своей сокровенной личной тайне. Мартина слушала внимательно, но признание Пола, казалось, не потрясло ее ни в коей мере. Когда Пол был маленьким, она мало чего рассказывала ему о своей бурной жизни, лишь в последние годы кое-какие подробности мелькали в разговоре. Из этого Пол понял, что женщине довелось побывать в самых жестоких, экстремальных обстоятельствах. Из них она вывела особую философию, основанную на глубоком понимании всех, даже самых мрачных сторон человеческой природы и нерушимой убежденности в том, что она наивно называла «свет в глубине сердца», и это позволяло ей бурно радоваться, когда проявлялись лучшие качества человеческой природы, и не опускать голову при виде ее несовершенств. По мере того как Пол рассказывал, в ее глазах было все больше тепла и нежности. Она протянула руку и погладила его, как больного ребенка.
– Понимаю, как ты теперь страдаешь, малыш, – начала она. – Но ты представить себе не можешь, на что способны люди, когда речь идет о спасении любимого существа, иногда они просто голову теряют от горя. И многие из нас поступили бы точно так же. Нет, я вовсе не хочу сказать, что полностью одобряю то, что они сделали. Но честно скажу, не знаю, как бы я сама поступила в такой ситуации, да, не хотелось бы мне быть на месте твоих родителей. Во всяком случае, ты ни в чем не можешь себя упрекнуть в этой истории. Ты ничего не знал, ты был ребенком, а другие решили за тебя. Для них это тоже тяжкий груз.
Пол покачал головой, давая понять, что не хочет слушать ее дальше, он напрягся и одним духом выпалил:
– Пойми, мне больше не хочется жить. Постоянно шла борьба за то, чтобы я выжил, но я думаю теперь, что не имел на это права. Во всяком случае, как ты понимаешь, так долго не может продолжаться, тогда зачем жить, постоянно испытывая стыд и отчаяние?
На том драматическом повороте, какой принял разговор, Мартина вдруг оживилась и стала говорить тоном, каким наставляют непослушного ребенка:
– Прежде всего, твой долг понять причины этого страшного поступка. Но жизнь состоит не только из этого, нужны усилия, чтобы понять ее смысл. Обрати внимание, как все хрупко и зыбко. Человечность, она в том, какие цели ты перед собой ставишь, за какие идеалы борешься. Вот, взять то, что ты работаешь в ООН, этим ты обязан человеку, чье сердце бьется теперь в твоей груди. Хотя бы для него ты обязан бороться до последнего дыхания, пока бьется сердце. Если ты не можешь перенести стыд, то тогда нужно все бросить. Но на каждом из нас есть темные пятна, мы что-то скрываем, чего-то стыдимся. Однако нужно продолжать жить. Вот ты сказал, что страдаешь? Хорошенькое дело! А кто не страдает?
Пол поднялся с места. Простые и жесткие слова Мартины вернули его к жизни, придали энергию и смелость, о которых он не подозревал.
– А Карла? Ты о ней подумал? Ты думаешь, она хочет, чтобы ты ее бросил, оставил вот так, после всего того, что ей пришлось пережить? Помочь ей ты можешь не тем, что будешь оплакивать свою судьбу, – снова заговорила Мартина.
– Знаю. Я должен прояснить всю эту историю и рассказать ей о том, что узнал, я обязан сделать это для нее, – согласился Пол. – Как раз…
– Ты убеждаешь себя в том, что не имеешь права видеть ее и прочие бла-бла-бла, – прервала его рестораторша. – Послушай, малыш, хватит забегать вперед и заморачивать себе голову тем, что еще не произошло. Продолжай делать то, что считаешь справедливым, и увидишь. Ты же знаешь, мы не властвуем ни над чем, прекрати терзать себя и действуй, вот и все.
Мартина и Пол несколько секунд смотрели друг на друга молча. Потом Пол встрепенулся:
– Сделай мне крепкий кофе, и я пойду, – сказал он решительным тоном.
– Конечно, подойди к стойке.
Мартина схватила его в охапку и сжала изо всех сил. Пол склонился и поцеловал ее желтые волосы.
Вспоминая о прошлом вечере, Карла постоянно думала о том, права ли она была, поступив так с Полом. Она годами ничего не знала о нем, пыталась забыть о его существовании или связывала воспоминания о нем с болью, причиненной утратой родителей. Когда она решилась рассказать ему о своих подозрениях о причастности Оллесонов к произошедшей драме, у нее было странное желание заставить его тоже страдать, отомстить за собственное несчастье. Теперь она раскаивалась и с беспокойством думала о том, как Пол перенес такое потрясение.
Обычно по утрам Карла спешила в свою мастерскую и работала там, чтобы своим вдохновением и прикосновениями пальцев превратить драгоценные природные материалы в рукотворные оригинальные украшения. Но теперь, только переступив порог мастерской, она поняла, что взволнована до такой степени, что не в силах заставить себя целиком отдаться интуитивному творческому процессу. Она открыла шкатулку и стала машинально перебирать драгоценные камни, вертеть их в руках, но вскоре положила на место и направилась в библиотеку, где хранились книги по искусству, альбомы художественной фотографии и книги о природе, которая была главным источником ее вдохновения. Карла взяла несколько старых альбомов фотографий и села прямо на пол под полками. Она собирала эти альбомы многие годы и никогда не расставалась с ними. Карла раскрыла один из них, составленный причудливой мозаикой. На полях в отступе от фотографий были приклеены или прикреплены письма, написанные от руки, записки, эскизы, билеты метро, проспекты и аннотации выставок, лоскутки пестрых тканей. На некоторых страницах было всего
