— Если до паводка потерну не поставят — хана! На год пуск тормознется, — пояснил Коляю напарник по носилкам.
Он был здоровым парнем, но уж больно часто присаживался отдохнуть. «Повар небось, — подумал Коляй. — Гидростроитель!» Сам он так делать, не любил. Отдыхать так отдыхать, а работать, чтобы спину заломило. И не пожалел, когда парень замахал кому-то рукой и убежал, оставив Коляя возле полных носилок.
Только он почесал в затылке, как за деревянные ручки схватился другой парень, в подшлемнике на шнурках, которые носят проходчики. Новый напарник поднял голову, улыбнулся, показав белые зубы. Нет, с кем угодно, только не с ним хотел работать Коляй. Это был тот самый, который приходил в кинотеатр с Людмилой. Коляя он, конечно, не узнал…
Вяло опрокинул Коляй носилки раз, другой. Парень полюбопытствовал:
— С похмелья, что ли?
— Почему? — обиделся Коляй.
Пришлось забегать побойчее, просить накладывать больше. Парень довольно заметил:
— Другое дело! Бетон на скалу крепко сядет — плотину не сорвет!
Понемногу Коляй перестал обращать на него внимание. Работа в котловане шла своим чередом. Грунт сметали в кучи, лопатами его нагружали в носилки и сбрасывали в еще большие кучи, а их увозили самосвалы.
Неподалеку метлой орудовал Романтик. Здесь тоже говорили о паводке, и Романтик произнес: «Да, оттепель может сыграть злую шутку…» Кто-то засмеялся, а Романтик предложил:
— Давайте споем песню!
Коляй тоже чуть не засмеялся — в детском саду, что ли. И тут, словно в ответ, на другом конце котлована девичий голос запел:
На синих сопках приютились облака,А рядом дремлет синеглазая река.Так хороша ты, Колыма; и потому нас не ревнуй,Что вспоминаем мы суровый наш Вилюй!
Там же несколько человек подхватили:
Зачем Кавказ, зачем далекие края,Когда нам в окна смотрит сопка Чиганья,А у ручья Анманычан играют мишки по ночамИ стланик машет первым солнечным лучам.
В другом месте запели другую песню:
Горы синие вокруг, небо синее,Даже речка Колыма в синем инее!
Коляй оглянулся — пели уже все вокруг. Он видел на Колыме места покрасивее, чем створ, шоферская судьба куда не забрасывает. Он знал, что многие на створ попали впервые. Ему сейчас нравилось, что и повара, и проходчики, и летчики гордятся тем, что они — колымчане.
Он тоже начал мурлыкать под нос, — без слов, их он не знал. Потом сказал:
— На Анманычан я грунт возил для экспериментальной плотины.
— Там все в порядке, — кивнул парень. — На датчиках без отклонений.
Они разговорились. Говорил-то в основном парень. Коляй молчал или поддакивал. Парень рассказывал, что в котловане у взрывников был отказ, но они сообразили, как убрать тонну невзорвавшейся селитры; что бурильщикам не хватает сжатого воздуха; что теплоход с цементом для плотины затерло льдами, приостановлена закачка раствора с бентонитовой глиной в трещины речного дна и что для пуска первого агрегата необходимо закончить четыре объекта: водосброс на правом берегу, машинный зал в Черном гольце, камненабросную плотину и водоприемник.
У Коляя замерзли ноги, и он сел перемотать портянки. Промокли обе пары, вода сочилась из щелей скалы, а отсыревшие валенки жали. Парень посмотрел, как он растирает ступни, и посоветовал снять одну пару портянок — ноге будет свободней и она перестанет затекать. Как только первая пара на ветерке высохнет, надо согреть ее на животе и надеть, а мокрую просушить.
— Я больше в унтах привык, — как бы извиняясь, сказал Коляй. — В машине валенки не того…
— А нам только валенки выдают. Рвутся как черти! — махнул рукой парень.
Коляй сначала считал, что тот надел подшлемник для форсу — вот, мол, в управлении служу, а хожу в рабочем. Когда про плотину слушал, тоже так думал — не может простой работяга столько знать про ГЭС, ведь это документы, чертежи читать надо. Удивился, правда, что тот объясняет но-простому: да, там-то ребята хорошо получают, а там-то заработки упали — начальство о таком не любит речь заводить. Но когда про валенки заговорили, Коляй не утерпел:
— Ты из итээр, что ли, что про плотину так хорошо все знаешь?
— Бери выше, — засмеялся парень. — Моими руками ГЭС начинается, моими и заканчивается!
— Это как? — не понял Коляй.
— Так, — начал объяснять парень. — Сначала на створ приходит кто? Изыскатели. Потом взрывники скалу рвут, потом механизаторы грунт убирают, потом строители бетонные работы производят, потом Гидромонтаж, Гидроэлектромонтаж — установка разных систем. А Гидроспецстрой, он вместе со всеми работает, от нуля до единицы. Без нас тайга и останется тайгой, только изуродованной.
— А-а, — протянул уважительно Коляй.
Парень ему понравился: таких, которые за свое дела постоять могут, он уважал. С ними и работать, и говорить приятно. Но об одном Коляй не забывав ни на минуту. Выбрав момент, он осмелился и как можно более равнодушно спросил:
— А с Людкой ты чего? Из-за квартиры? Ведь она вроде это… коза…
— Дурко ты, — сказал парень.
Коляй промолчал. Они отнесли несколько носилок, и парень повторил:
— Признаешь, что ты дурко?
— Признаю, — ответил Коляй и вздохнул. — Перекурим?
Они еще говорили о плотине, о жизни. Коляй не переставал удивляться: работяга, а иного начальника за пояс заткнет. Но с утра поднявшееся настроение почему-то упало. Будто проходящая машина обдала его горящими фарами на затерянной в глуши ветке и умчалась, гоня перед собой расплывчатое колесо света. Он стоит один во тьме, а в памяти маячит и не дает успокоиться мелькнувшее за ветровым стеклом лицо. И хорошо знаешь, что никогда не догнать тлеющие далеко в темноте угольки стоп-сигналов…
* * *
Когда снег вдоль дымящейся, просыхающей под солнцем трассы посерел и покрылся дырами, будто кто его палкой истыкал, когда кедровый стланик начал разгибаться и на северных склонах сопок, когда самые рисковые шоферы стали глушить двигатель в оставляемых на улице машинах, в это время погиб Романтик.
Вся стройка жила в те дни одним: успеть до паводка поставить цементационную потерну поперек Колымы и засыпать низовую часть плотины грунтом до запланированной отметки. Бетонщики установили паровой котел для прогрева бетона прямо внутри потерны, они же ухитрились возводить одновременно ее второй и третий ярусы. Зашевелились, заскребли по сусекам многоопытной и никогда не оскудевающей рабочей смекалки взрывники, экскаваторщики, плотники, проходчики, шоферы — всех заставила весна заглянуть вперед, вспомнить о паводке…
А начальство глядело еще дальше — в те времена, когда на много километров вокруг разольется Колымское море. Чтобы успеть взять из окрестных долин россыпное золото, получали со стройки горняки приисков в аренду буровые станки, бульдозеры, компрессоры и многое другое, без чего невозможна добыча полезных ископаемых.
На зимниках поверх льда потекла вода. Местами она скапливалась в лужи, полностью скрывая наезженную колею. Романтик сам вызвался в рейс в отдаленную старательскую артель. Как обычно, самый короткий путь в глубинку лежал по зимнику. Перед самым выездом на берег лед у него под передними колесами провалился и машина торчком вошла в воду. Дверцу Романтик открыть не мог, опрокинувшийся буровой станок сразу же смял кабину в гармошку.
Коляй в тот день работал на подсыпке перемычки. Русловый котлован, в котором строилась плотина, прикрывался вверх по течению перемычкой, которая отводила Колыму в сторону от постоянного русла — в подземный туннель. Всех паводковых вод, по расчетам, туннель пропустить не мог, решено было дать пройти воде поверх потерны, но до завершения ее строительства путь реке в котлован должен быть прочно закрыт.
МАЗ приседал, иногда даже отрывал от земли передние колеса. Валуны рушились из кузова вниз, в воду, выбивая друг из друга икры. Высыпав груз, Коляй отъезжал, уступая место бульдозеру. Потом ехал к экскаватору, принимал в кузов новые ковши грунта, и все начиналось сначала. Подъезжая задним ходом к краю перемычки, Коляй выглядывал из кабины, и бульдозерист подавал знак — дальше нельзя. «Хороший парень, — подумал Коляй. — Другой видит, как грунт под колесами ползет, да не говорит». Бульдозерист и сообщил ему о Романтике после обеденного перерыва.
Вернувшись со смены, Коляй сел за стол и стал думать. Валентина о чем-то спрашивала, он не слышал. Очнулся, когда совсем допекла:
— Чего?
— Родной матери денег послать не может! Мало, что я за тебя ей письма пишу?
Чем больше у Валентины становился живот, тем громче она ругалась. Коляй вздохнул, снял с вешалки куртку.
