Услышав это, король сел, точно подкошенный, золотой кубок выпал из его рук и со звоном покатился по полу. Вскоре музыканты за ширмой услышали приглушенные рыдания. Самого короля они не могли видеть, так как он был скрыт от них. Никто не встал со своего места и не подошел к Людвигу, никто не утешил его в этом преждевременном горе.
Музыканты не знали, продолжать ли играть или убраться подобру–поздорову. Так и сидели они, молча, вздыхая или роняя слезы по еще живому и здоровому человеку. По композитору, которому оставалось так немного на этой земле.
Рихард Вагнер умер через несколько месяцев после того, как об этом возвестили королю. Перед смертью он был удостоен милости фортуны. Его опера «Парсифаль», поставленная в Байройте, имела невиданный успех.
«Я не напишу больше ни одной ноты, ибо дело мое завершено! Свою миссию, несмотря ни на что, я осуществил полностью и счастливо!» – писал Вагнер Людвигу. В конце письма он умолял короля пожаловать в Байройтский театр или удостоить его встречей в Мюнхене, через который композитор должен был возвращаться домой. Но Людвиг не сумел найти в себе сил на последнее свидание с другом. Ведь в отличие от Вагнера он знал о том, что встреча эта будет действительно последней.
После смерти друга Людвиг еще больше отстранился от людей. Он не желал видеть слуг, общаясь с ними через специальное устройство в двери, не хотел видеть своих министров. Все помыслы короля были о том времени, когда ворота между мирами, наконец, откроются, и он сможет уйти из этого жестокого мира. Но вот успеет ли?!
Все чаще за своей спиной король ощущал хриплое дыхание погони. Его загоняли, обкладывали, подрезая по дороге. Он уже устал уходить из окружений, обманывать летящих за ним охотников, обходить многочисленные ловушки.
Так, однажды внутренняя полиция ордена Святого Георгия собрала сведения относительно министра Людвига графа Макса фон Холштайна, которого король считал чуть ли не единственным преданным ему человеком в своем окружении. Согласно неопровержимым доказательствам, предъявленным облапошенному королю, Макс фон Холштайн состоял в секте иллюминатов в степени жреца.
Король потребовал от Холштайна, чтобы тот дал честное слово, что не имеет отношение к иллюминатам, и тот не посмел отрицать своей причастности. За честность и откровенность перед своим монархом Людвиг оставил Холштайна при своей особе, сняв его для порядка с нескольких занимаемых им должностей, но продолжая относиться к нему со всей нерастраченной теплотой и любовью.
Теперь, после смерти Вагнера, газеты вдруг начали преследовать короля рассказами о его жестокости, сообщая, что с некоторых пор спектакли, которые ставятся непосредственно для короля, изобилуют сценами насилия и разврата. Иначе отчего королю было бы нужно смотреть их в одиночестве.
Некоторые газеты обнаглели до такой степени, что опубликовали серию фальшивых интервью с актерами театра, которых король якобы выписывал из–за границы для того, чтобы те делали на сцене всякие непотребства. Какая–то берлинская прима жаловалась на то, что ее чуть ли не подвергли насилию прямо на сцене, другая обвиняла короля в том, что у нее была похищена дочь, которая чудом осталась жива после того, как побывала в придворном театре.
При этом ни в одном списке актеров баварских театров, включая самые бедные труппы, никогда не числилось этих горе–жалобщиков, никогда люди с такими именами не пересекали границы Баварии.
Людвиг мог без труда разоблачить грязных писак, но у него не было ни малейшего желания ввязываться в полемику с людьми, не имеющими ни чести, ни совести.
Кроме того, после посещения верхней Баварии Леопо́льдом фон За́хер-Мазо́х и после того, как он написал воспоминания о Людвиге, короля начали открыто сравнивать с героями произведений этого автора, приписывая ему чуть ли не все пороки общества.
Прочитав написанное Леопо́льдом фон За́хер-Мазо́х о себе, Людвиг отказался от попыток заткнуть рот бульварной прессе, так как побоялся, что любое движение с его стороны может повредить талантливому писателю.
Страдая от невозможности высказаться, предъявить доказательства своей непричастности к описанным в газетах ужасах, Людвиг посчитал ниже своего достоинства вступать в эту неравную борьбу.
Он не писал больше Леопо́льд, опасаясь, что его письма могут быть перехвачены. А значит, не имел возможности заверить писателя в своей искренней дружбе и любви к его творчеству. Не мог послать несколько слов утешений и уверений в том, что он – Людвиг Баварский сделает все возможное, чтобы имя Леопо́льда фон За́хер-Мазо́х не было втоптано в грязь.
Однажды, почувствовав себя особенно плохо, король решился на отчаянный шаг и отправил писателю свой перстень, который, как доказательство его добрых отношений, должен был передать Леопо́льду фон За́хер-Мазо́х личный секретарь Людвига. К перстню король не посмел приложить даже коротенькой записки.
Вот так и жил баварский король. Жил загнанный в угол, точно дикий зверь, преследуемый охотниками.
Охота на короля
Все это мучило Людвига, делая его подозрительным и грубым. Тем не менее он еще сохранял свой трон, пытаясь выкрутиться из западни, которую устраивала ему оппозиция.
Несмотря на серию неудач и явное нежелание видеть кого–либо из своих министров, Людвиг с радостью уезжал в горы, где общался с простыми крестьянами и фермерами, с которыми он был прост и весел. Верхняя Бавария обожала своего необыкновенного короля, считая, что Мюнхен просто недостоин его милости.
Немного отдохнув в горах, король отправлялся со своими адъютантами и телохранителем в Мюнхен, стараясь, по возможности, не привлекать к себе лишнего внимания. Эти поездки были приятны для Людвига, так как, находясь рядом с двумя–тремя спутниками, он мог молчать, уехать вперед или немного отстать от компании, думая о своем, чего не удавалось сделать среди шумной толпы слуг и придворных.
Но вскоре и этим невинным радостям пришел конец. В России прогремел взрыв, унесший жизнь Александра Второго, в Париже неистовствовала революция. В таких условиях министр жандармов и личная охрана короля потребовали, чтобы тот путешествовал под усиленной охраной либо сидел безвылазно в мюнхенском дворце. Образно говоря, короля сажали под замок.
Людвиг согласился с усиленной охраной в столице, но по–прежнему пользовался полной свободой в верхней Баварии.
Находясь под неусыпным наблюдением, точно преступник под стражей, окруженный охранниками, почти лишенный возможности лично присутствовать при осуществлении своих очередных архитектурных задумок, Людвиг оставался королем, и с этим иллюминаты не желали смиряться.
Несмотря на то что сведений, которые могли указывать на безумие Его величества, иллюминатами было собрано более чем достаточно, король все еще пользовался любовью народа, а значит, готовившийся столько лет переворот мог провалиться.
Поэтому снова и снова руководство секты вызывало к себе слуг Людвига, требуя от них новых подробностей и письменного подтверждения каждого сказанного ранее слова.
Была собрана врачебная комиссия (все члены которой были иллюминатами). На рассмотрение комиссии были представлены многочисленные свидетельства и доносы, собранные за много лет.
Целые тома документов, подшитых писем и отчетов слежки легли на стол, тем не менее говорить о признании короля сумасшедшим было еще рано, так как любые доводы за безумие или слабоумие Людвига Виттельсбаха неизменно встречали контрдоводы. Взять же на себя смелость выступить против своего дееспособного, умного и талантливого короля, объявив его сумасшедшим, было не простым делом, на которое мало кто мог согласиться. Поэтому члены комиссии предпочитали сказываться больными, эмигрировать из страны или даже кончать жизнь самоубийством, лишь бы только не подписывать заключения, которое могло стать убийственным прежде всего для них самих.
Короля обвиняли в том, что он не терпит, чтобы до него дотрагивались. В этом присягали несколько слуг и доктор, служивший прежде в замке Берг, которому будущий король, а тогда кронпринц запретил произвести осмотр, не получив на то санкции короля Максимилиана.
Это был достаточно сильный довод в пользу сумасшествия, если бы его не опровергал тот простой факт, что время от времени король осматривался зубным врачом, с которым мило беседовал и которому позволял делать его работу, не выказывая недоброжелательства и стараясь не обращать внимания не боль. Что же касается других врачей, чьи услуги обычно необходимы всем, то Людвиг никогда ничем серьезным не болел и, следовательно, врачи ему были просто не нужны.
Королю ставили в вину, что он был груб со многими слугами, кому–то отвесил оплеуху, кого–то сбросил с лестницы. Но что сделал бы любой нормальный человек, обнаруживший у себя дома гнездо шпионов?
