Инспектор знал — до сих пор ныла шея и саднило голову.
— Почему вы хотели в меня стрелять? — ответил он вопросом и положил ладонь на ее горячую руку.
— У меня патронов-то нет, — улыбнулась Августа, но сразу тревожно закаменела лицом. — Когда я на работе, кто-то ходит в дом. А ночью ходит по двору...
— Кто ходит?
— Не знаю. Позавчера лазали в подпол и разворотили печь. Вчера кто-то ползал в винограднике. Я вас пустила для безопасности. А потом думаю — вдруг и он из тех, кто лазает по дому. На отдыхающего-то вы не похожи.
Медузочка уже это говорила. Но на кого же он похож? Неужели на инспектора уголовного розыска...
— Вот я решила вас попугать, — слабо улыбнулась она.
— А чего в милицию не пошли?
— Сегодня уж собралась...
В доме что-то искали. И это было связано с отцом. Для немедленных действий инспектору не хватало информации, которую он мог получить только в местном уголовном розыске — тут требовалась оперативная работа. Телефон для этой цели не годился, а ехать в милицию далеко, день потеряешь. Он не мог бросить растерянную женщину на милость негодяев, которые, видимо, были способны на все.
— Августа, может, у отца есть какие-нибудь ценности или деньги?
— Откуда... Мы даже жильцов не пускаем.
— Какой-нибудь документ, — предположил инспектор. Она пожала плечами.
— Не было ли у отца в биографии... В общем, так. Вы никому не говорили, что поселился жилец?
— Никому.
— Этот день и одну ночь я посижу в беседке. Показываться не буду. Дом просматривается хорошо. Правда, двух окон не видно, но они выходят на улицу, оттуда вряд ли полезут.
— Ставни есть...
— Теперь можете жить спокойно, — ободряюще улыбнулся инспектор.
Августа тоже ответила улыбкой:
— Я буду носить вам еду.
Когда она грустила, ее глаза едва голубели, становились прозрачными, словно промывались подступившими слезами.
Весь день инспектор просидел в беседке, стараясь не шелестеть и не кашлять. Ему вообще-то было неплохо. Листья винограда скрывали не только от глаз, по и от жары. Пахло холодной землей и помидорами. Над головой висела тяжелейшая гроздь рислинга. Оборвись она ночью на него, испугала бы. Стояла та дневная тишина, когда шум бушует где-то далеко и поэтому тут кажется еще тише. Только раза два стукнули о землю яблоки, подточенные плодожоркой.
Инспектор не сводил глаз с дома, который спокойно сиял белыми боками. Кроме рыжей кошки, никто к двери не подходил. Видимо, шайка не спешила. Но она должна спешить — ведь старика могли хватиться.
Часам к пяти вернулась Августа и принесла ему поесть. Она вроде бы успокоилась и еще больше опалилась жарой. Ее волосы сухо шуршали и, казалось, вот-вот начнут ломаться, как солома.
Он пил молоко, а она стояла у входа — если только был такой вход, — и солнце било ей в спину, казалось, просвечивая ее насквозь. Августа походила на солнечную женщину, солнцеянку, что ли, которая спустилась сюда по его лучам. Сейчас она казалась моложе.
Инспектор взял лист и написал:
«Сколько вам лет?»
Она усмехнулась и чиркнула на уголке, как поставила резолюцию:
«Женщин об этом не спрашивают».
«В милиции спрашивают».
«Все мои. А сколько вы тут собираетесь сидеть?»
«До победного конца».
«Оружие у вас есть?»
«У меня в портфеле гранаты».
«Сами-то не взорвитесь. До свидания!»
«До утра ко мне не приходите».
Она улыбнулась и помахала рукой.
Оружие у инспектора было — под топчаном лежал чугунный пест, который он взял в разобранном сарае. Такие песты выпускали вместе со ступами. Вроде бы в них геологи толкут камни. Оружие у него было — не было тех, для кого оно готовилось.
От хорошего обеда да от бессонной ночи инспектор неожиданно заснул. Когда открыл глаза, уже смеркалось. Он испугался, что проспал все на свете, но, увидев Августу, поливающую цветы, успокоился. Значит, за это время ничего не случилось. Сон ему пригодится — ночью будет зорче.
Он научился определять жизнь курортного поселка на слух...
Вот людская волна откатилась с пляжа. Вот она растеклась ручейками по домам. Кончилось кино. Замолкли картежники на веранде у соседей. Давно погас свет у Августы. Совсем стемнело.
Инспектор силился рассмотреть предметы, но, кроме чуть белевшей стены дома, ничего не видел. Все спряталось во тьму. Пропала клыкастая линия гор, слившись с фиолетовым небом. Оставалось ждать луну. Где-то над морем уже загорался ее холодный огонь.
Шла ночь. Петельников отмечал каждый звук и вглядывался до слез. Ему показалось, что глаза настолько привыкли к темноте, что уже видят все без помех. Стали различать бочку для воды, скамейку на крыльце и черные помидоры у беседки. Он глянул в другую сторону — на пустом беззвездном небе алюминиевым диском горела луна. И как будто стало еще тише, словно все живое поняло, что есть космос, и Земля лишь пылинка в его безмерном пространстве. Наступила глубокая ночь, когда давно прошел вечер и еще далеко до утра.
Где-то упало яблоко. Упало и вроде бы покатилось. Опять стук, за ним второй, третий... Или это шаги? Все смолкло.
Инспектор сидел на топчане, напряженно вслушиваясь, вцепившись руками в доски. Мало ли звуков у ночи... Показалось.
Но звук повторился. Теперь он уловил ритм шагов. Они доносились с улицы. Мог идти пьяный. Но почему он крадется? Опять все стихло. Или ноги заплетаются? Стихло.
Инспектор смотрел на дом и на ограду. Там никого не было. Да мало ли звуков у ночи?
Минут через десять что-то зашуршало у него за спиной. Он мгновенно лег на топчан и оглянулся. Шуршало в зеленой изгороди, которая закрывала участок со стороны табачного поля. Эта загородка проросла шипами и колючками и была надежнее проволочной сетки. Шуршало в ней осторожно и настойчиво, с каким-то легким звоном, какие издают сухие стручки. Он бы не придал этому значения, посчитав за кошку, не будь перед этим вкрадчивых уличных шагов. Поэтому ждал — чем же кончится звончатый шорох. Словно перекусывали колючую проволоку...
Сначала показалась голова, а потом и весь человек. Плоскоскулый... Плоскоскулый! Он поправил кепку, положил на широкое покатое плечо лопату и повернулся к изгороди. Оттуда вылезла невысокая худощавая фигура, которую инспектор узнал бы и без лунного света. В руках он держал ломик. Плоскоскулый что-то ему шепнул, и они пошли прямо к беседке.
Инспектор сжался и нащупал пест. Под рубашкой вспотела спина. Ну что ж, двое на одного... И трое бывало на одного.
Они поравнялись с беседкой. Инспектор перестал дышать. Стоило кому-нибудь из них присмотреться, и он бы увидел на топчане белеющее лицо. И бросился бы с ломом или лопатой. Но они прошли мимо, к сарайчику.
Олег положил ломик на землю, взял лопату и начал копать. Делал он это быстро, поблескивая сталью. Видимо, рыл по рыхлому грунту. Ну да, ямка для столба... Плоскоскулый повернулся спиной к беседке. Луна блестящими погонами ложилась на его покатые плечи. Инспектор не шевелился, боясь скрипнуть доской.
Под лопатой глухо стукнуло. Олег упал на колени, запустил руку в яму, вытащил какой-то сверток и положил его на землю осторожно, как новорожденного. Плоскоскулый стремительно нагнулся к этому свертку...
Теперь! Один на коленях, второй согнулся. Пест бы взять... Но пестом ему нельзя. Это они могут ломами, ножами, кастетами. Теперь — у него есть полсекунды.
Инспектор взвился с топчана и пять метров до сарая пролетел птицей. Олег успел только поднять голову. Плоскоскулый успел только обернуться. Но инспектору и нужно было, чтобы тот обернулся, потому что бить по затылку он не привык. С налету, с силой врезал он кулак в его плоскую скулу — плоскоскулый, зацепившись ногами за лежащее бревно, рухнул на доски и затих. Следующим рывком Петельников схватил руку так и не вставшего Олега и завернул за спину. Тот скорчился.
— Тебя бы надо ломиком по затылку, — сказал инспектор, слегка отпуская его кисть.
Залаяли собаки, почуяв неладное. Из-под дома шарахнулась кошка. Где-то скрипнула дверь — через двор.
Петельников нагнулся, поднял свободной рукой плоский камень и швырнул его в дом. Окатыш ударился о стену и отскочил в железную бочку, которая отозвалась пустым звуком.
Сразу засветилось окно. Через полминуты белая фигура осторожно возникла на крыльце и замерла, боясь ступить в сад. Без ружья, а вот теперь оно было бы к месту.
— Августа, принесите веревку! — весело крикнул инспектор.
Она пропала в доме. Когда появилась вновь, то пошла к инспектору опасливо, как бы пробуя землю ногой и не доверяя ее твердости. Увидев Олега, Августа прижала ладони к груди и так стояла, пока инспектор вязал ему руки. Словно дождавшись своей очереди, зашевелился плоскоскулый. Инспектор посадил его на бревно. Увидев его в лунном свете, Августа вскрикнула.
